Неистовые джокеры

На обратном пути Фортунато сказал:
— А знаешь, он ведь прав. Астроном вернется за ним. Не спускайте с него глаз ни на секунду. Как солдаты со своих винтовок.
— Ты шутишь, да?
— Он свалил Черепаху.
— Ладно. Убедил. В подобных случаях процедура такая: задержанного отправляют в джокертаунский участок, это район капитана Блэка. Но я поставлю своих ребят охранять его. Для одного дня мы и так слишком много раз опростоволосились.
Они вышли на солнечный свет.
— А теперь послушай, — сказал Альтобелли. — Будь осторожен. Если увидишь этого типа, Астронома, сразу вызывай подкрепление, понятно?
— Хорошо.
— Пожалуйста, — попросил полицейский.
 
Глава одиннадцатая
16:00
Нейронные импульсы угасли, и тело стало непослушным и медлительным, как во сне, но аллигатор упорно полз по туннелям глубоко под Боуэри. Хотя крокодилий мозг не осознавал этого, он двигался примерно в направлении Стюйвесант-сквер. Существо, которое лишь время от времени было Джеком, искало еду, из стороны в сторону ворочая рылом с широкими ноздрями в попытке определить местонахождение особенно лакомого кусочка. У этого самого кусочка были темно-карие глаза и блестящие черные волосы. Этот образ намертво отпечатался в крокодильем сознании.
Существо ползло по островкам холодного света от тусклых аварийных ламп на стенах туннеля. Свет, вероятно, оставила бригада технического обслуживания, которой иногда командовал Джек, хотя они и не собирались возвращаться на работу раньше следующего понедельника. Счет за электричество оплатит город. От него не убудет.
Аллигатор завернул за угол и очутился в гораздо более старом отрезке туннеля. Пол здесь был из каменных плит, а не цементный. Потолок понизился, а уровень влаги — наоборот, и его лапы то и дело попадали в солоноватые лужицы. Немигающие глаза без интереса скользнули взглядом по многолетним слоям граффити на каменных стенах. У входа в узкий ответвляющийся туннель кто-то, очевидно не знавший, куда девать время, высек слово КРОАТОАН. [13]
Аллигатору было все равно. Им двигали лишь простейшие побуждения, и он упрямо сражался с этой ужасной инерцией, которая с каждым шагом тянула его назад. И еще голод. Он до сих пор был страшно голоден. Голод гнал его вперед.
Темная невысокая вода теперь стояла во всем туннеле. Аллигатор радовался ей, на примитивном уровне своего сознания надеясь, что вода будет прибывать до тех пор, пока он не сможет плыть. Мощный хвост заходил ходуном в предвкушении.
Его уши уловили незнакомый шум, и он резко остановился. Добыча? Он не был в этом уверен. Обычно он довольствовался чем придется, но в этом шуме было что-то такое… Он различил клекот многочисленных когтей по камню, шипение почти голосов…
Они налетели на него из-за следующего поворота. Их было не меньше двух дюжин, в основном крошечных, не больше его растопыренной лапы. Другие были крупнее, а совсем немногие, вероятно вожаки, достигали четверти размера его двенадцатифутовой туши.
Большой аллигатор медленно разинул пасть и вызывающе взревел.
Маленькие рептилии обступили его полукругом; их глаза вспыхивали в свете аварийных ламп. Вымокшие шкурки влажно блестели, отливая изумрудно-зеленым — наиболее выражен этот оттенок был у самых мелких. Шкуры более крупных, подросших аллигаторов отливали сероватой белизной, какой-то нездоровой бледностью.
Вся стая зашипела и заревела в один голос и бросилась вперед. Сотня острых зубов сверкала, как полированная кость.
Большой аллигатор взглянул на них и снова взревел. Он мог бы их сожрать, но не хотел. Они были чем-то другим, нежели просто пищей. Они были такими же, как он, пусть даже и много его мельче. Он закрыл пасть и ждал их приближения.
Маленькие рептилии добежали до него первыми, зашныряли вокруг, приподнимаясь на хвостах и задних лапах, и принялись тереться о его мускулистые лапы. Шипение, то низкое и раскатистое, то высокое и пронзительное, огласило туннель.
Они окружали его совсем недолго — мелочь скакала вокруг, более крупные рептилии жались к старшему брату. Большой аллигатор ощутил нечто чуждое и тревожащее. Это был не голод — скорее нечто противоположное.
Потом стайка рептилий покинула его — мелочь напоследок снова сделала несколько кругов, прежде чем нагнать старших товарищей, которые уже успели продвинуться по туннелю и завернуть за следующий поворот. Клекот когтей по мокрому камню отдалился, и запах других рептилий тоже.
Большой аллигатор заколебался. Ему хотелось свернуть с прямого курса вслед за маленькими товарищами, стать частью чего-то большего, отличного от того, к чему он уже принадлежал. Потом звуки и запахи исчезли, остался лишь звон сочившейся откуда-то воды. Он снова устремился в темневший впереди туннель и опять принялся тяжело переставлять лапу за лапой. Сейчас для него не существовало ничего более важного, чем тот образ в его сознании, который вел его за собой.
* * *
Проведя два часа на улице, в одиночестве, без денег, босиком и почти безо всякой одежды, Дженнифер начала понимать, каково это — быть преследуемой. Она боялась слишком долго оставаться на одном месте, боялась, что тот джокер снова выследит ее, но все равно не решалась обратиться ни к кому за помощью. День клонился к вечеру, не за горами была ночь, и на улице оставаться девушка тоже боялась. Она уже пропустила мимо ушей с полдюжины непристойных предложений, а с наступлением темноты положение только ухудшится. Следовало придумать толковый план, но Дженнифер чувствовала себя загнанной в угол, кроликом, попавшим в силок. Ей нужно какое-то прибежище, тихое и безопасное местечко, где можно перевести дух, дать отдых стертым ногам и прежде всего обдумать положение. Указатель перед маленьким кирпичным зданием на Орчад-стрит заставил ее остановиться. Это именно то, что ей нужно!
Надпись на фасаде гласила: «Всех скорбящих утешение». Церковь, судя по всему, была католическая. Дженнифер выросла в семье протестантов, но ее родители никогда не придавали особого значения вере, впрочем, ей тоже не были знакомы глубокие религиозные чувства — во всяком случае такие, которые могли бы помешать искать убежища в католической церкви.
Она взбежала по выщербленным каменным ступеням и сквозь высокие двустворчатые деревянные двери вошла в небольшой вестибюль. Очутившись в вестибюле, она взглянула на вход в неф — и остолбенела.
Сам вестибюль представлял собой небольшое помещение, лишенное окон и вымощенное каменными плитами. Вдоль боковых стен тянулись деревянные скамьи и ряды вешалок, которые сейчас пустовали. Закрытые двустворчатые двери, которые вели в неф, тоже были деревянные. Их украшала роспись в наивном стиле, которая была бы прекрасной, если бы не гротескность ее темы.
Такого Христа Дженнифер еще не видела. Он (девушка думала о нем в мужском роде, хотя не была точно уверена, что в данном случае это так) был обнажен, если не считать обрывка холста, прикрывавшего его чресла, и обладал двумя парами рук и двумя головами с аскетически худыми лицами. Одно — бородатое мужское, другое — гладкое женское, по обеим лицам скатывались капли крови; каждую голову оплетал терновый венец. На передней поверхности туловища Христа имелись четыре пары грудей, причем каждая нижняя была меньше предыдущей. Самую нижнюю грудь справа пересекала зияющая кровоточащая рана. Христос был распят не на кресте, а скорее на чем-то вроде извивающейся спирали, скрученной лестницы. Точно, это модель ДНК!
На заднем плане виднелись и другие фигуры. Маленький и худенький человечек, облаченный в пышные одежды, напоминал Тахиона, причем у доктора, как у римского бога Януса, было два лица. Одно казалось безмятежным ангельским ликом, ласково улыбалось и лучилось бесконечной добротой, другое было плотоядной маской демона, порочной и злобной, с полуоткрытым ртом, из которого торчали острые зубы и сочилась слюна. В правой руке, со стороны ангельского лика, он держал погасшее солнце. В левой — зазубренную молнию.