Тузы за границей

Кристалис услышала (и увидела), как первый же удар переломал тощую, похожую на прутик руку мальчишки-подростка. Второй разбил голову старику, а третий пришелся мимо цели: предполагаемая жертва успела увернуться.
Шофер снова занес палку для удара. Кристалис, всегда осторожная и сдержанная, вдруг разъярилась и, повернувшись к нему, закричала:
– Хватит! Прекратите!
От резкого движения капюшон слетел у нее с головы, и попрошайки увидели ее лицо. Вернее, те его части, которые были видимыми.
Кожа и плоть были прозрачными, как шедевр стеклодува, без единого пузырька и изъяна. За исключением мышц, примыкавших к костям черепа и челюстей, видны были только ее губы. Они казались темно-красными подушечками на поблескивающей глади черепа. Глаза, плавающие в глубине костяных глазниц, напоминали своим цветом небо в просветах между облаками.
Водитель уставился на нее, раскрыв рот. Попрошайки, которые уже перестали клянчить и испуганно вопили, разом умолкли, будто незримый спрут одновременно зажал всем рты своими щупальцами. Это безмолвие тянулось несколько секунд, потом один из нищих благоговейно-приглушенным голосом произнес:
– Мадам Бригитта.
Его слова разнеслись по толпе, точно заклинание, и даже те, кто сгрудился вокруг других автомобилей, едва не свернули шеи, чтобы поглазеть на нее. Она прижалась к двери джипа: всеобщее внимание, смесь страха, благоговения и удивления, испугало ее. Эта сцена продолжалась еще мгновение, потом шофер, грубо выкрикнув что-то, взмахнул палкой. Толпа мгновенно бросилась врассыпную – однако кое-какие попрошайки все же не удержались, чтобы напоследок не бросить на прозрачную женщину взгляд, исполненный благоговейного ужаса.
Кристалис обернулась к водителю. Это был высокий тощий негр в мешковатом дешевеньком костюме из синей саржи и рубахе с широким воротом. Он ответил ей угрюмым взглядом поверх солнцезащитных очков, а затем надвинул их так, чтобы не было видно выражения глаз.
– Вы говорите по-английски? – спросила она у него.
– Oui [4]. Немного.
Кристалис различила в его голосе пронзительную нотку страха. Интересно, чем это вызвано?
– Зачем вы их побили?
Он пожал плечами.
– Деревенские олухи собираться в Порт-о Пренс клянчить деньги у добрых людей, как вы. Я сказать им убираться.
– Говори громко и держи в руках большую дубину [5], – сардонически заметил Уайльд.
Кристалис презрительно покосилась на него.
– Благодарю за помощь.
Он зевнул.
– Я придерживаюсь правила никогда не ввязываться в уличные стычки. Это так вульгарно.
Кристалис фыркнула и снова повернулась к водителю.
– Кто такая мадам Бригитта?
Он пожал плечами в неподражаемой галльской манере, тем самым невольно проиллюстрировав культурную связь Гаити со страной, от которой она была политически независима вот уже без малого двести лет.
– Лоа, жена барона Самеди [6].
– Барона Самеди?
– Очень, очень могущественный лоа. Он – владыка и страж кладбища. Хранитель перекрестков.
– Что еще за «лоа»?
Нахмурившись, шофер снова пожал плечами.
– Лоа – это дух, часть бога, очень могущественная.
– И что, я похожа на эту мадам Бригитту?
Ответа не последовало, и женщина, несмотря на тропический зной, ощутила, как по спине у нее побежали мурашки. Она почувствовала себя раздетой, хотя на ней был просторный плащ. Нет, не физически. Вообще говоря, Кристалис привыкла расхаживать на публике полуголой – то был ее своеобразный вызов миру, так она заставляла всех увидеть то же самое, что видела всякий раз, глядясь в зеркало. Но сейчас ею овладело чувство душевной наготы, как будто все, кто глазел на нее, пытались угадать, кто она такая, раскрыть ее тщательно оберегаемые секреты. Ей отчаянно хотелось спрятаться от их жадных глаз, но она не могла позволить себе даже ускорить шаг.
В вестибюле было сумрачно и прохладно. Кристалис ухватилась за высокую спинку стула, у которого был такой вид, словно его сделали лет сто назад, а последний раз вытирали на нем пыль полвека спустя. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и медленно выдохнула.
– Что случилось?
Она оглянулась через плечо и увидела Соколицу – та обеспокоенно смотрела на нее. Крылатая красавица ехала в лимузине в голове кортежа, но вряд ли от ее внимания ускользнула сцена, разыгравшаяся вокруг джипа Кристалис. Роскошные шелковистые крылья лишь добавляли ее смуглой и гибкой чувственной красоте легкий налет экзотики.
«А ведь ее, наверное, многие не любят», – отчего-то подумала Кристалис. Дикая карта принесла этой женщине популярность, скандальную славу и даже собственную передачу на телевидении. Но ее лицо выражало искреннее участие, непритворную обеспокоенность, а Кристалис сейчас так нуждалась в сочувствии… Но она не могла объяснить Соколице все то, что сама понимала лишь отчасти и смутно, поэтому лишь пожала плечами.
– Пустяки. – Она оглядела фойе, быстро заполнявшееся участниками турне. – Мне не помешало бы немного тишины и покоя. И еще выпить.
– И мне тоже, – раздался мужской голос, прежде чем Соколица успела ответить. – Давайте отыщем бар, и я просвещу вас относительно кое-каких фактов из гаитянской жизни.
Обе женщины обернулись, чтобы взглянуть на говорившего мужчину. Он был высокий – футов примерно шесть – и мускулистый, в льняном, безукоризненно чистом и отутюженном костюме. Вот только лицо… Его черты как будто не вполне подходили друг к другу. Подбородок был слишком длинным, нос – слишком широким. Глаза у него смотрели в разные стороны и казались чересчур яркими. Кристалис знала его только понаслышке. Он был тузом из министерства юстиции и входил в группу безопасности, которую в Вашингтоне приставили к делегации Тахиона. Его звали Билли Рэй. С легкой руки какого-то чересчур образованного остроумца из Минюста к нему приклеилось прозвище Карнифекс [7]. Кстати, оно ему нравилось.
– О каких именно? – спросила Кристалис.
Рэй обвел вестибюль взглядом, и уголок его губ дернулся.
– Давайте отыщем бар и обо всем поговорим. Без лишних ушей.
Кристалис взглянула на Соколицу, и крылатая красавица прочла в ее глазах мольбу.
– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросила она.
– Ну что вы, нет, конечно.
Рэй откровенно восхищенным взглядом окинул гибкую загорелую фигуру Соколицы в полосатом черно-белом открытом платье. Женщины обменялись удивленными взглядами.
В гостиничном баре, как обычно в это время дня, народу было немного. Они уселись за столик, окруженный другими такими же свободными столиками, и заказали напитки облаченному в красную униформу официанту, который никак не мог решить, на кого же ему таращиться – на Соколицу или на Кристалис.
Он не заставил их ждать, наконец-то Кристалис сделала хороший глоток амаретто.
– Во всех путеводителях пишут: Гаити – тропический рай, – заметила она тоном, который свидетельствовал о том, что, по ее мнению, все до единого составители путеводителей – лжецы.
– Я покажу тебе рай, детка, – отозвался Рэй.
Кристалис нравилось, когда мужчины обращали на нее внимание. Порой она заводила романы исключительно из тщеславия, ясно сознавая это. Даже Бреннан («Йомен, черт побери, Йомен! Постоянно приходится напоминать себе, что его настоящее имя – тайна, в том числе и для меня») стал ее любовником только потому, что она сама ему навязалась. Наверное, ее привлекало чувство превосходства над мужчинами, власть над ними. Однако, вынуждая мужчин заниматься с ней любовью – Кристалис со своей привычкой к бесконечному самокопанию понимала это, – она просто еще одним способом мстила миру за то отвращение, которое он питал к ней. Но Бреннан (тьфу ты, Йомен) никогда не испытывал к ней отвращения. Он никогда не заставлял ее выключать свет, прежде чем поцеловать ее, и всегда занимался с ней любовью с открытыми глазами – смотрел, как бьется ее сердце, как трепещут легкие, как пресекается за сжатыми зубами дыхание…