Вотрен

Жозеф. А мой?
Вотрен. Твой? Да, правда! Что бы здесь ни случилось — вот тебе слово Жака Коллена: ты не будешь замешан. Зато беспрекословно подчиняйся мне — во всем.
Жозеф. Во всем? Но как же...
Вотрен. Устава нашего не знаешь? Если выпадает какая неприятная работенка — у меня найдутся друзья, верные, старинные. Давно ты здесь?
Жозеф. Герцогиня наняла меня в камердинеры, когда отправлялась в Гент [2], я пользуюсь доверием ее светлости.
Вотрен. Это мне на руку. Я хочу получить кое-какие сведения о Монсорелях. Что тебе о них известно?
Жозеф. Ничего.
Вотрен. У аристократов доверие никогда дальше этого не идет. А что ты сам обнаружил?
Жозеф. Ничего.
Вотрен (в сторону). Он становится уж чересчур честным. Но, быть может, ему только кажется, что он ничего не знает? Стоит поговорить с человеком минут пять — и всегда что-нибудь да выведаешь. (Вслух.) Где мы находимся?
Жозеф. У герцогини. Покои герцога — внизу. Единственный их сын, маркиз, помещается наверху; его комнаты выходят во двор.
Вотрен. Я велел тебе сделать слепки со всех замков в кабинете герцога. Где они?
Жозеф (нерешительно). Вот.
Вотрен. Всякий раз, когда мне понадобится прийти сюда, я буду ставить мелом крестик на садовой калитке, а ты каждый вечер ходи смотреть — нет ли креста. Люди здесь живут добродетельные, петли на калитке порядком заржавели. Людовик Восемнадцатый — это вам не Людовик Пятнадцатый. Прощай, голубчик; будущей ночью я приду. (В сторону.) Схожу проведать наших во дворце Кристовалей.
Жозеф (в сторону). С тех пор как этот черт меня разыскал, я сам не свой. Ни минуты покоя!
Вотрен (возвращается). Так ты говоришь, герцог не живет с женою?
Жозеф. Уже двадцать лет как в ссоре.
Вотрен. А из-за чего?
Жозеф. Даже сын их, и тот не знает.
Вотрен. А твоего предшественника за что уволили?
Жозеф. Не знаю, я его и в глаза не видал. Они водворились здесь недавно, после вторичного возвращения короля.
Вотрен. Вот они, преимущества теперешнего общества: нет больше связи между господами и слугами, нет больше привязанности, а следовательно, невозможно и предательство. (Жозефу.) А за столом говорят друг другу колкости?
Жозеф. При людях — никогда.
Вотрен. А как вы в лакейской о них судите?
Жозеф. Герцогиня — та святая.
Вотрен. Бедняжка! Ну, а герцог?
Жозеф. Эгоист.
Вотрен. Ничего не поделаешь — государственный деятель. (В сторону.) У герцога должны быть тайны, заглянем-ка в его карты! У всякого вельможи имеются какие-нибудь страстишки, нужно только уметь ими пользоваться; и будь герцог у меня в руках, его сыну волей-неволей придется... (Жозефу.) А что говорят насчет свадьбы де Монсореля с Инессой де Кристоваль?
Жозеф. Ничего не говорят. Видно, герцогиню это мало интересует.
Вотрен. А ведь у нее один-единственный сын. Странно.
Жозеф. Между нами говоря, мне кажется, она его не любит.
Вотрен. Эти сведения пришлось вытягивать из тебя, как пробку из бутылки бордоского. Есть, значит, какая-то тайна в этом доме? Мать, герцогиня де Монсорель, и не любит своего сына, единственного своего сына! А кто ее духовник?
Жозеф. Это нам неведомо.
Вотрен. Хорошо. Разузнаю сам. Тайны — как девушки: чем строже их оберегают, тем легче их похитить. Я выставлю двух своих молодцов дозорными в церкви святого Фомы Аквинского: они займутся там не спасением души, а... кое-чем другим. Прощай.
  
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
 
 
Жозеф один.
 
Жозеф. Старый приятель, а что на свете хуже старого приятеля? Из-за него я лишусь места! Ах, если бы я не боялся, что Жак Коллен отравит меня как собаку — а от него можно чего хочешь ожидать, — я все открыл бы герцогу. Но в нашем подлом мире всяк за себя. Я не намерен ни за кого платиться головой. Пусть герцог сам разбирается с Жаком, я и пальцем не пошевелю. Что за шум? Герцогиня встала. Что с ней приключилось? А ну-ка подслушаем.
  
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
 
 
Герцогиня де Монсорель одна.
 
Герцогиня де Монсорель. Куда бы спрятать метрику о рождении моего сына? (Читает.) «Валенсия... июля... дня тысяча семьсот девяносто третий год». Злополучный город, по крайней мере для меня! Да, Фернан родился через семь месяцев после свадьбы, и эта роковая случайность оправдывает гнусные обвинения. Попрошу тетю, чтобы она носила этот документ при себе, пока я его не спрячу в надежное место. У себя хранить бумаги я боюсь: герцог может приказать, чтобы в мое отсутствие перерыли все мои вещи; он распоряжается полицией по своему усмотрению. Человеку, который в милости у короля, ни в чем не отказывают. Если Жозеф заметит, что я в такой поздний час направилась к тете, завтра же весь дом об этом заговорит... Ах, одна в целом мире, одна против всех, вечная узница в собственном доме!
  
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
 
 
Герцогиня де Монсорель и мадемуазель де Водре.
 
Герцогиня де Монсорель. Вам тоже не спится?
Де Водре. Луиза! Дитя мое! Я вернулась, потому что мне все-таки хочется рассеять вашу мечту, ведь пробуждение будет для вас гибельным. Мой долг вырвать вас из-под власти безрассудных мыслей. Чем больше я думаю над вашими словами, тем больше жалею вас. И я должна вам сказать жестокую истину: герцог, несомненно, поместил Фернана в столь низкую среду, что искать его в тех кругах, где вращаетесь вы, бессмысленно. Юноша, которого вы встретили, не может быть вашим сыном.
Герцогиня де Монсорель. Ах, вы не знаете Фернана! А я его знаю: где бы он ни находился — он живет во мне. Я видела его тысячи раз...
Де Водре. Во сне.
Герцогиня де Монсорель. В жилах Фернана течет кровь Монсорелей и де Водре. Он сумеет собственными силами завоевать себе то место, которое подобает ему по рождению. Где бы он ни появился, ему уступают дорогу. Если он был простым солдатом — ныне он уже полковник. Мой сын горд, красив, его любят. Я уверена, что все его любят. Не разубеждайте меня, тетя! Фернан жив. В противном случае герцог нарушил слово дворянина, а он слишком высоко ценит честь своего рода, чтобы изменить ей.
Де Водре. Но ведь однажды поруганная честь мужа и жажда мести восторжествовали у него над великодушием дворянина!
Герцогиня де Монсорель. Ах, не говорите так, слушать вас страшно!
Де Водре. Луиза, вы же знаете, до какой степени Монсорели гордятся своим родом; это у них в крови, как у Мортмаров — остроумие.
Герцогиня де Монсорель. Увы! Мне это слишком хорошо известно. Усомнившись в законности сына, он потерял рассудок.
Де Водре. Нет! У герцога — пылкое сердце и холодный ум. Люди подобного склада действуют не задумываясь, лишь только дело коснется чувств, которыми они живут.
Герцогиня де Монсорель. Но вы ведь знаете, тетя, какой ценой я купила у него жизнь Фернана. Я достаточно дорого заплатила, чтобы не опасаться за его жизнь. Настаивать на своей невинности — значило обречь его на верную смерть, и ради спасения сына я пожертвовала честью. Каждая мать поступила бы так же. Вы оставались хранительницей моего имущества, а я жила одна в чужих краях — беспомощная, во власти страшных тревог... Мне не с кем было посоветоваться, я потеряла голову. Только потом я поняла, что он не привел бы своих угроз в исполнение. Принося такую жертву, я знала, что Фернан будет обречен на одинокое, нищенское существование, в неведомой стране, под чужим именем; но зато я знала, что он останется в живых и в один прекрасный день я его разыщу, хотя бы мне пришлось перевернуть для этого весь мир. Я приехала сейчас такая радостная, даже забыла передать вам метрику Фернана, которую испанский посол наконец затребовал для меня. Носите ее при себе до тех пор, пока я не передам ее нашему духовнику.