Любовники и лжецы. Книга 2

– Не исключено. Хотя, соглашусь, маловероятно.
– Кто отправил остальные посылки после первых четырех?
– Все посылки отправил Макмаллен. Когда ты упомянула о них сегодня вечером, он всего лишь умело разыграл удивление. – Паскаль ненадолго замолк. – Ну ладно, Джини, я тоже не слишком верю во все это. Просто следует помнить, что если ты способен по-разному интерпретировать одни и те же события, это может уберечь тебя от скоропалительных выводов. Нет, я не думаю, что ко всему этому приложил руку Макмаллен. К тому же… когда он объяснил мотивы своих действий, я поверил ему. Этот парень мне по-настоящему понравился.
Джини отвернулась.
– Тогда и я едва не растаяла от него, во всяком случае, поверила его объяснениям. А вот раньше, в коттедже, когда мы сцепились с ним по поводу той вьетнамской истории, он мне совсем не понравился. Он был таким злым, ехидным, необъективным. Но я и сейчас настаиваю на том, что была права в том споре. Все эти фотографии, которые он выложил перед нами, как улики гроша ломаного не стоят…
– Но ведь ты не рассмотрела их как следует, – возразил Паскаль.
– Не рассмотрела, – согласилась Джини. – Но он явно не хотел меня подпускать. Вот я и подумала, что лучше мне туда не соваться, чтобы не мешать ему разговаривать с тобой. Да у меня и сейчас нет ни малейшего желания смотреть на них. – Помедлив, она не вытерпела и повернулась к нему. – Скажи, Паскаль, а эти фотографии – в самом деле серьезная улика?
– Сами по себе – нет, – ответил Паскаль. – Однако они во многом объясняют гнев и горечь его слов. Если допустить, что столь чудовищное убийство и в самом деле совершено, но никто не хочет ни выслушать тебя, ни заняться расследованием, если вокруг тебя неприступной стеной высятся бюрократия, коррупция и равнодушие, разве ты не была бы раздосадована точно так же? Бьюсь об заклад, была бы, и еще как!
Как обычно, он говорил тихо и спокойно, но в его словах Джини послышались легкие нотки осуждения. Потупившись, она вздохнула.
– Прекрасно. Не буду спорить, здесь ты прав. И все же признайся, Паскаль, вся эта история прозвучала как-то очень странно. Какая связь может быть между Макмалленом и теми событиями? Юноша из Оксфорда и вьетнамская деревушка… Вспомни, когда ты прямо спросил его об этой связи, о том, откуда он узнал о той женщине, он наотрез отказался отвечать.
– Он знал не о ней. Он лично знал ее. Между этими понятиями – большая разница. Ты видела его лицо, Джини?
– Видела, но не все время. В тот момент он как раз отвернулся.
– А я видел, – тихо сказал Паскаль. – Знаешь, Джини, меня трудно разжалобить такими вещами, но тут было нечто ужасное. Эта молодая девушка… Макмаллен не только знал, но и любил ее. Я понял это, стоило мне увидеть выражение его лица. Даже раньше, когда он только начал говорить, раскладывая эти снимки, было видно, что с ним творится что-то неладное. Он намеренно пытался отстраниться от всего этого, уйти в себя. – Паскаль замолчал. Он подошел к Джини, опустился на пол рядом и взял ее за руку.
– Послушай, Джини. Сейчас не имеет значения, является ли рассказанное им правдой или ложью. Главное – в том, что Макмаллен сам верит всему этому. Верит страстно, без оглядки. Точно так же, как верит в страдания Лиз от деспотизма Хоторна. Здесь работают эмоции, очень сильные эмоции. Любовь и ненависть, гнев и ревность.
– Жажда мести?
Некоторое время они не произносили ни слова. Посмотрев ей в глаза, Паскаль вздохнул и поднялся на ноги.
– И это тоже. Боюсь, ты права.
Он снова начал вышагивать по комнате. Джини молчала, пытаясь найти в себе силы для непредвзятого суждения, что было весьма нелегко. Она больше не была беспристрастным судьей и знала это. Что-то побуждало ее опровергнуть сейчас все, что рассказал им Макмаллен. Стоило только доказать себе, что он солгал о нынешних проделках Хоторна, как сразу же повысилась бы вероятность того, что и его показания о прежних грехах Хоторна тоже ложь. А ей так хотелось верить, что Макмаллен лгал, пусть даже искренне заблуждался, рассказывая о тех давних событиях во Вьетнаме. О, как она жаждала, чтобы его слова оказались ложью!
Через некоторое время она подняла глаза на Паскаля. Джини знала, что он ждет, когда она заговорит.
– Можешь не сомневаться, – сказала она, – я тоже поверила Макмаллену. Во всяком случае, многому из того, что он нам рассказал. Это не может быть сплошным вымыслом. Слишком много событий произошло, и нельзя за каждым из них видеть только Макмаллена. Я уверена, в его утверждениях есть хотя бы доля правды. То, что происходило на протяжении всей минувшей недели, очевидно, является делом рук Хоторна. Если не его отца. Или же тот тип – Ромеро – действует независимо от них. Макмаллен не стал бы звонить мне по телефону. И он не стал бы вламываться ко мне в квартиру, чтобы так дотошно разбираться с вещами, которые я храню в память о Бейруте, потому что попросту не смог бы этого сделать. Он совсем ничего не знает о Бейруте, да и откуда ему знать? Нет, Макмаллен не пошел бы ни на одно из этих дел. – Девушка задумалась. – Вряд ли ему присуща жестокость. Конечно, в прошлом он мог убивать, и ты абсолютно прав, ссылаясь на его послужной список. Но едва ли он способен мучить животное. Я уверена, он не поступил бы так с Наполеоном.
– Я тоже так думаю, Джини, – поддержал ее Паскаль. – Я внимательно смотрел на него. На его руках – ни одной царапины. Никаких царапин ни на лице, ни на шее.
– Знаю, я тоже смотрела, – задумчиво уставилась она в угол. – Наполеон не сдался бы без боя. Надеюсь, ему удалось нанести мерзавцу хоть небольшой урон. Очень надеюсь.
Паскаль подошел и обнял ее, начав убеждать, что им обоим надо отдохнуть и хотя бы немного поспать. Они заснули. Однако их сон был внезапно нарушен.
В четыре утра зазвонил телефон. Он стоял возле кровати с той стороны, где лежала Джини. Не проснувшись до конца, она пошарила вокруг себя и сняла трубку. Услышав, как она сдавленно вскрикнула, Паскаль тут же проснулся и вырвал у нее трубку. Он сразу узнал его – этот медленный, скрипучий, приглушенный голос. Зажав трубку ладонью, Паскаль посмотрел на Джини. Побледнев от страха, она вжалась в подушку.
– Откуда ему известно, что мы здесь? – недоуменно шептала Джини. – Ведь мы тут под чужими именами, Паскаль. И мы не заказывали номер заранее.
Паскаль отвернулся. Секунду-другую он прислушивался к голосу в трубке. Незнакомец с наслаждением описывал, чего хочет от Джини, после того как она наденет черные перчатки.
– До самого конца, – скрипел он. – А теперь проглоти это.
Паскаль не знал, то ли закричать самому, то ли повесить трубку. Он еще не решил, что делать, когда тон внезапно изменился.
– Не забудь о нашем воскресном свидании, – сказал незнакомец. – Ты знаешь, куда прийти, Джини. Приходи, когда стемнеет. И надень свое черное платье, Джини…
В трубке раздался щелчок, потом зазвучали гудки. Паскаль рассматривал тени, лежавшие на полу комнаты, и в душе его поднимался страх за Джини. Он чувствовал, как панический ужас тисками сжимает сердце. Положив телефонную трубку, он крепко сжал Джини в объятиях. Ее тело словно одеревенело от испуга и напряжения.
– Что он сказал, Паскаль? Что он сказал?
– Ничего, любимая. Почти ничего, – погладил он ее волосы.
– То же, что и раньше?
– Да. А потом повесил трубку. Не думай об этом, любовь моя, – зная, что это всегда успокаивающе действует на нее, он перешел на родной язык, вспоминая все те нежные фразы, что говорил ей в Бейруте. – Soyez calme, tu sais que je t'aime, reste tranquille. [6]
Нежное убаюкивание, как всегда, подействовало безотказно: понемногу успокоившись, Джини тихо и размеренно задышала и в конце концов погрузилась в безмятежный сон. Но Паскалю было не до сна. Он пролежал остаток ночи, вглядываясь в темноту.