Лондон. Прогулки по столице мира

Но эти события отнюдь не идентичны по своим последствиям. Для тех, кто испытал на себе воздействие воздушных налетов, это бедствие оказалось более суровым испытанием, нежели Большой пожар. Лондонский пожар был вызван случайностью и продолжался в течение считанных дней. Воздушные налеты были преднамеренной попыткой врага покорить город, девизом которого всегда была свобода. Поэтому, несмотря на то что видимые последствия пожара и налетов во многом схожи, воздействие этих двух событий на городское население нельзя сравнивать. Нынешнее поколение лондонцев выдержало больше испытаний, чем любое предыдущее, может быть, за исключением того, которое проживало здесь в очень давние времена. Мы ничего не знаем о том, какие испытания им пришлось выдержать и какие заботы их тревожили, нам известно лишь, что им было суждено поселиться в Лондоне после того, как римляне ушли из Британии. Тогда страна на несколько веков погрузилась в пучину анархии и разбоя.
Мне вдруг подумалось, что за свою жизнь я видел четыре различных образа Лондона. Первый образ был настолько смутным и в то же время настолько живым, что я порой задавал себе вопрос, уж не является ли он частью творчества Диккенса, которое всегда воспринималось мной как собственный жизненный опыт. Но это было не так, и у меня есть все основания это утверждать. Еще в раннем детстве меня как-то взяли в Лондон. Это случилось в последние годы правления великой королевы Виктории. Я помню тот город, с его ужасающим шумом и суетой, грязью и слякотью — ведь дело было зимой. И одним из наиболее четко запечатлевшихся в памяти эпизодов стал теплый загон, где пахло соломой и было мокро и грязно от растаявшего снега на полу конки, двигавшейся по Ладгейт-Хилл. Я хорошо помню темный купол собора Святого Павла, возвышавшийся над морем белых от недавно выпавшего снега крыш.
Возможно, это утверждение вызовет удивление и даже негодование, но именно тогда век лошади в Лондоне подошел к концу. В городе появились странного вида автомобили, которыми управляли люди в защитных очках. Эти машины напоминали кареты, и, когда они ломались, вокруг них собирались толпы праздных зевак. Но именно они через несколько лет изгнали лошадей из Лондона и преобразили внешний вид городских улиц. Впрочем, когда я впервые оказался в столице, то увидел город конок, карет с извозчиками, двухколесных кэбов и частных карет. Тогда мне казалось, что все люди в этом городе либо щелкают кнутами, либо громко кричат. Нескончаемо звенела конская упряжь, мостовые содрогались от глухого стука копыт. Громадные краснолицые мужчины на козлах кутались на морозном воздухе в бесформенные пальто, скрывали ноги под теплыми пледами, а затянутыми в перчатки руками сжимали вожжи.
Поездка на конке представляла собой весьма неспешную процедуру со множеством остановок и использованием любой возможности обменяться любезностями. В то время пассажир был частью уличной жизни Лондона. Сегодня это просто невозможно, так как мы находимся в изолированном пространстве омнибуса или легковой машины. А в те времена вы сидели на открытом воздухе и медленно проплывали над морем голов пешеходов. Все это напоминало живописную процессию вступления в должность лорда-мэра. Извозчики располагали уймой времени, чтобы перекинуться друг с другом шуткой или обменяться ироническими замечаниями по поводу любого из пешеходов. Казалось, все они были знакомы друг с другом, и в тот момент, когда рука полисмена приводила в движение сотни неподвижно застывших лошадей (многие из которых, как мне помнится, вскидывали головы и всхрапывали), эти извозчики начинали орать как бешеные, и испуганному ребенку казалось, что он находится в самом центре яростной ссоры.
Теперь-то я понимаю, что видел тот лик Лондона, который был знаком Хогарту. Это был город жизнерадостного крикливого простонародья; город, заполненный шумом, который сегодня мы не различаем и не замечаем. Выступали духовые оркестры, играли тромбонисты и шарманщики, пели уличные певцы, орали разносчики. Стоя у дверей своих лавок, пронзительно вопили мясники в полосатых фартуках, фоном раздавалось громыхание запряженных лошадьми телег, звяканье мелких монет, поскрипывание упряжи и щелканье кнутов. Наверное, шум Лондона не мог не произвести на меня сильное впечатление, потому что родственник, у которого я остановился, настолько устал от городского шума, прежде всего от грохота колес, что застелил мостовую у своего дома слоем дубильной коры. Помню, я забирался на стоявший у окна стул и, встав на колени, наблюдал за уличным движением, прислушивался к внезапно проникавшим сквозь слой коры приглушенным звукам, а когда они приближались, снова слышал все эти доносившиеся с дороги гулкие шаги, перестуки и громыхания в их естественном звучании.
Вероятно, по причине малолетства мне казалось, что весь этот ад организован существами, рост которых превышает рост нормальных людей. Рядовой кокни не отличается гигантским ростом, и все же в течение нескольких лет я был убежден в том, что эти огромные существа принадлежат к особой расе веселых бородатых великанов. Я не могу себе представить современного ребенка, который пришел бы в смятение, впервые увидев медленное и упорядоченное движение лондонского автотранспорта. А ведь именно такое впечатление произвел на меня Лондон эпохи королевы Виктории — Лондон, на который я успел бросить лишь мимолетный взгляд.
4
Я совершенно не помню Лондон эпохи короля Эдуарда, потому что мои школьные годы прошли не в столице. Я вернулся в Лондон в 1913 году, когда уже достиг призывного возраста, и обнаружил, что город стал совсем другим. Автомобили с колесами на литых шинах уже изгнали с его улиц конные экипажи. И все же еще можно было нанять старомодный четырехколесный экипаж или двухколесный кэб. В этом другом Лондоне цилиндр был не только символом достатка, но и признаком респектабельности. Многие парикмахеры держали специального помощника, который занимался исключительно тем, что отпаривал утюгом эти шляпы, пока их владельцам стригли волосы. Человеку, который был вхож в светское общество, цилиндр отпаривали ежедневно. Котелки носили представители более низких слоев общества, а кепи, если не принимать в расчет сельской местности, были головным убором низов. Никто, за исключением немногих оригиналов, не ходил с непокрытой головой, как это в обычае у многих сегодняшних лондонцев.
Это был богатый и высокомерный город. По Гайд-парку проносились последние запряженные превосходными лошадьми четырехместные кареты с открывающимся верхом. Рядом с кучером сидели, скрестив руки на груди, ливрейные лакеи в треуголках, сюртуках и белых бриджах. На закате эпохи достатка и привилегий общество, в том смысле, в котором понимали это слово в георгианские времена, все еще существовало внутри величественных зданий восемнадцатого столетия и на площадях Вест-Энда.
Это был шикарный Лондон. В те годы, как, впрочем, и в любой другой период истории, можно было без труда опознать аристократа, родители которого были простолюдинами, или богача, который вырос в бедной семье. В городе было много людей, носивших монокль, ныне почти вышедший из употребления, но он выполнял исключительно декоративные функции. Таких людей восторженно называли «франтами» или «щеголями». Они являлись прямыми наследниками «красавчиков» и «денди» эпохи Георгов, «милашек», «модников», «цветочков», «фатов» и «коринфян» периода Регентства, а также «малых», «приятелей» и «сердцеедов» викторианской эпохи. Но их лебединой песней стала песенка «Гилберт-чудак не такой уж простак», спетая во время Первой мировой войны Нельсоном Кизом.
Этот появившийся в 1914 году «не-такой-уж-простак» положил конец длинному ряду всевозможных франтов. Ему суждено было пасть мученической смертью на проволочных заграждениях у Соммы. Он часто раздражал своих родственников и забавлял зевак, но при этом оставался джентльменом. Даже сейчас всем нам его так не хватает.
В те времена подобные причуды с большим или меньшим успехом повторяли представители всех слоев общества, за исключением рабочих, занимавшихся физическим трудом. В 1913 году представителя рабочего класса было так же легко отличить по одежде, как и члена палаты лордов. В ту эпоху землекоп еще не превратился в джентльмена с отбойным молотком. Тогда это был человек внушительной комплекции, в тяжелой байковой куртке и вельветовых брюках, износившихся на коленях. Как правило, он носил кашне или шейный платок и курил короткую глиняную трубку. Этот восхитительный типаж, который так часто встречался на улицах Лондона, теперь куда-то исчез. Уличный торговец был неотъемлемой частью любого рынка и обладал громким голосом, чувством юмора и иронией. В торжественных случаях он облачался в специальный костюм, расшитый сотнями жемчужных пуговиц, а его жена и дочь могли позволить себе появиться на улице в огромных шляпах, украшенных страусиными перьями. Мы и сейчас можем увидеть торговца, но теперь он выглядит точно так же, как все остальные.