Принц приливов

— Том, я не хочу покидать Чарлстон. У меня прекрасная работа, я люблю наш дом и наших друзей. Почему ты стремишься выбросить из жизни даже хорошее?
— Потому что у наших друзей поменялось ко мне отношение. И еще потому, что я больше в себя не верю.
— А я в себя верю!
— И зарабатываешь деньги!
Меня самого ошеломило, сколько горечи было в моих словах. И сколько уязвленного мужского самолюбия. Скулеж обиженного самца.
— Том, это ты сказал. Не я.
— Прости. Не хочу в Нью-Йорк. Даже Саванну не хочу видеть. Я зол, невероятно зол на нее за повторение ее дурацких манипуляций. Зол, потому что она чокнутая и ей это сходит с рук. Завидую ее ненормальности. Конечно, она ждет, что я окажусь рядом, когда она вновь примется резать себя по кусочкам. Старый танец, где я изучил все па.
— Тогда оставайся, — предложила Салли, высвобождаясь из моих рук.
— Должен ехать. Это единственная роль, которая мне по-настоящему удается. Герой на час. Галантный рыцарь. Безработный сэр Галаад. Таков фатальный недостаток всех Винго, за исключением мамы. Она устраивает званые обеды, запланированные несколько месяцев назад, и не особо расстраивается, что ее дети пытаются покончить с собой.
— Ты слишком во многом винишь родителей, Том. Когда ты сам будешь отвечать за то, что с тобой происходит? Когда возьмешь жизнь в свои руки? Когда исход твоих поступков будет зависеть только от тебя?
— Не знаю, Салли. Пока не могу разобраться. Не получается извлечь суть. Понять бы, что все это значит.
Салли повернулась и пошла дальше, чуть впереди.
— Том, это мешает нам обоим.
— Знаю.
Я поравнялся с женой и стиснул ее руку, но рука Салли не ответила пожатием.
Вдруг я понял, что плохой муж. А когда-то считал себя прекрасным супругом: обаятельным, нежным, любящим и внимательно относящимся к любым желаниям своей жены.
— Прости меня, Салли. Я так долго пренебрегал тобой. Мне очень больно это сознавать. Я хочу измениться, но сейчас слишком холоден и скрытен. Клянусь, как только мы покинем этот штат, я стану лучше.
— Не собираюсь уезжать отсюда, — решительно возразила Салли. — Я вполне довольна своей жизнью. Это мой дом, моя родина.
— Салли, о чем ты?
То, что делает счастливым тебя, не обязательно принесет счастье мне. Я ведь тоже постоянно думаю и пытаюсь понять, что к чему. В том числе и о наших отношениях. Мне они уже не кажутся столь прекрасными.
— Салли, сейчас неподходящее время для таких вещей.
— После истории с Люком у нас не было подходящего времени, — ответила Салли.
— Все поменялось, — возразил я.
— Есть кое-что, связанное с Люком, о чем ты забыл, Том.
— И что же это?
— Ты забыл его оплакать.
Я смотрел на полосу пляжа, тянущуюся до маяка. Затем перевел взгляд на огни острова Джеймса, сиявшие по другую сторону гавани.
— Твоя печаль не имеет срока давности, — продолжала Салли. — Она непроницаема. Ты полностью отсек меня от своей жизни.
— Может, сменим тему? — спросил я, не особо скрывая злость.
— Тема — это мы с тобой. Просто мне интересно, ты меня еще любишь, Том?
— Совсем недавно я узнал, что моя сестра пыталась покончить с собой! — закричал я.
— Нет, совсем недавно ты узнал, что твоя жена размышляет, любишь ли ты ее, — спокойно заметила Салли.
— Чего ты от меня хочешь?
Я был раздражен, чувствуя желание супруги добраться до запретного уголка моей души.
— Простых слов, — едва сдерживая слезы, ответила жена. — Что-то типа: я люблю тебя, Салли, и не могу прожить без тебя ни единого дня.
Однако в ее глазах и интонации ощущалось нечто иное, куда более мрачное, чем обиды обделенной вниманием женщины.
— Ты недоговариваешь, есть что-то еще, — произнес я.
Салли заплакала, и теперь в ее голосе звучало отчаяние вперемешку с предательством.
— Не что-то еще, Том, а кто-то еще, — выдохнула она.
— Боже милосердный! — завопил я, обращаясь к огням города Айлоф-Палмс. — Сначала Саванна, теперь это!
— Сегодня ты впервые за несколько месяцев на меня посмотрел. Я вынуждена открыть правду о своем романе, может, так мой проклятый муженек заметит, что я живая женщина.
— Господи, Салли. Прошу тебя, остановись, — прошептал я, пятясь назад.
— Мне противно, что приходится делать это сейчас. Хотела дождаться подходящего момента, но… ведь завтра ты уезжаешь.
— Никуда я не поеду.
— Прошу тебя, уезжай, Том. Мне нужно разобраться, насколько все серьезно. И насколько реально. Возможно, я это сделала, чтобы досадить тебе. Но не уверена.
— Могу я знать, кто он?
— Нет. Не сейчас.
— Обещаю, с моей стороны не будет никаких опрометчивых или диких поступков. Во всяком случае, пока я не вернусь из Нью-Йорка. Кто он?
— Доктор Кливленд.
— Только не он! — заорал я. — Только не этот напыщенный, несносный идиот. Что у тебя за вкус, Салли? Ведь он ездит на мотоцикле и курит пенковую трубку. Вонючую пенковую трубку.
— Он лучше, чем заурядная девица из группы поддержки, на которую тебя потянуло.
— Так и знал, что ты об этом вспомнишь. Та похотливая дура с большими сиськами будет преследовать меня до конца жизни. Да, Салли, я виноват в том романчике. Очень виноват. Но я был невероятно глуп.
— Вряд ли ты понимал тогда, как мне было больно.
— Салли, я просил у тебя прощения. И прошу сейчас, еще раз. Я изменил тебе и, видит бог, пострадал от этого. Я на коленях тебе обещал, что подобного не повторится.
— Можешь больше не придерживаться своего обещания. Доктор Кливленд ответил мне взаимностью.
— Значит, променяла задиру и буяна на доктора Кливленда? Он уже обрадовал новостью миссис Кливленд? Как-никак, эта грустная корова — столп местного общества.
— Нет, он тоже ждет подходящего момента. Мы оба хотим убедиться. Незачем понапрасну травмировать близких.
— Какие вы оба великодушные. Позволь поинтересоваться, Салли. Когда по ночам у тебя пищит пейджер и тебя вызывают решать очередную неотложную проблему, ты не заворачиваешь по дороге к доброму доктору, чтобы проверить его… пенковую трубку?
— Ты говоришь омерзительные вещи, Том.
— Мне любопытно, не злоупотребляете ли вы волшебным пейджером — этим святейшим и поганейшим символом американского врача?
— Да! — крикнула Салли. — Я сделала это пару раз, поскольку у меня не было иного выхода. И сделаю снова, если потребуется.
Я ощущал неодолимое желание ударить ее, чувствовал, как мной овладевает призрак жестокого отца, как тянется к моему сердцу. Я стиснул кулаки, сражаясь изо всех сил с человеком, в которого мог бы превратиться сам, и совладал с ним, отправив отца назад, в просторы памяти. Кулаки разжались.
— Но почему, Салли? — допытывался я. — Потому что я полнею? Или потому что лысею? Или причина в том, что когда-то я признался тебе в маленьком размере члена? Знаешь, я один из немногих мужчин в Америке, которые открыто говорят, что «дружок» у них маловат. Я сказал тебе это только потому, что ты вечно комплексовала насчет своей маленькой груди.
— Моя грудь не такая уж и маленькая.
— Мой оклеветанный член — тоже.
Салли засмеялась, и меня это удивило. У нее настолько искреннее чувство юмора, что ей не совладать с ним даже в самые серьезные моменты жизни. Этот смех отражает ее душевную щедрость, и подавить его невозможно.
— Видишь, Салли, у нас есть надежда. Ты по-прежнему считаешь меня забавным. А мне приятно сознавать, что Кливленд в последний раз улыбался, когда Вудро Вильсона  [14]избрали президентом.
— Он всего на одиннадцать лет старше нас.
— Ха! Другое поколение. Ненавижу стариков, гоняющих на мотоциклах. И юнцов на мотоциклах тоже ненавижу.
Салли засопела, защищая любовника.
— Он коллекционер. Собирает английские мотоциклы.
— Пожалуйста, не надо подробностей. Не хочу слышать, что жена уходит от меня к парню, который коллекционирует пенковые трубки и английские мотоциклы. Мне было бы легче, если бы ты променяла меня на татуированного циркового силача, фокусника или лилипута на одноколесном велосипеде.