Время одиночек

Убедившись, что языков пламени больше нет, Пуго отбросил занавеску, кашляя и умываясь слезами, вырвался на улицу. Согнулся на крыльце чуть ли не вдвое, закашлялся еще сильнее, пытаясь прочистить легкие. Желудок тут же скрутило судорогой. Инстинктивно, стараясь не наблевать у дверей своего заведения, Пуго просеменил вперед, склонился над сточной канавой – и только тут разрешил утробе очиститься.
Отплевываясь, распрямился, покосился влево. Ну что за день – угораздило его именно сюда блевать приползти! Репутации трактира и так хана пришла, лужа блевотины у дверей дела бы уже не ухудшила.
Оба посетителя, заработавшие стрелы в первые мгновения заварухи, лежали у канавы. Один был мертв – не может человек остаться живым, если ему пробило голову. Второй, очевидно, сумел дотащить его сюда, несмотря на свою рану. Но здесь его силы иссякли – уложив голову убитого себе на колени, мужчина плакал. Плакал страшно – с хрипом, с кровавой пеной. Так плачут перед уходом – умирая.
Страшный плач.
По мостовой зацокали подкованные сапоги – к умирающему и мертвому подошел убийца. Остановившись возле канавы, в шаге от своих жертв, парень бледно улыбнулся и нежным, тихим голосом спросил:
– Элмарен, ты узнаешь меня?
Умирающий с трудом приподнял голову, глянул слепо, непонимающе.
– Вижу, что не узнал. Посмотри внимательнее.
Убийца наклонился, отбросил капюшон, рассыпав по плечам водопад длинных светлых волос.
– Посмотри. Хорошо посмотри. Ты умираешь, но там, куда ты попадешь, ты должен помнить о том, кто тебя туда отправил. И ты будешь знать, что это только начало.
Элмарен дернулся, упал на бок, захрипел, с неописуемым ужасом глядя на убийцу, с натугой простонал:
– Хэ… Хе… Хэеллен… отродье… ты-ы-ы…
Стон перешел в бульканье, изо рта хлынула кровь, началась агония.
Убийца, вернув капюшон на голову, будто в воздухе растворился. Исчез во тьме. Дело это нехитрое – ведь фонарь над входом тоже разбило, а из-за туч ни звезды, ни луна, ни Шрам не достанут.
Пуго и сам не понял, что его дернуло шагнуть лишних два шага и склониться над телами. Наверное, интуиция. Не так выглядели эти парни, не так. Не бывало здесь таких никогда. Не то с ними что-то… совсем не то…
Потянувшись к умирающему, медленно поднял капюшон. Не веря своим глазам, крепко зажмурился, взглянул еще раз. Убедившись, что зрение не обманывает, нервно икнул, на грани слышимости потрясенно прошептал:
– Зайцы… мать их… Зайцы… Хана мне теперь…
Встав, Пуго, шатаясь, потопал в сторону ворот. Он, конечно, не надеялся, что сможет уйти из города. Не уйти ему – его же первого искать теперь начнут. Трактир, будь он неладен… Но и оставаться здесь он тоже не мог.
Надо делать хоть что-то. Нельзя стоять на месте. Нельзя. Плохое это место.
* * *
Тихо журчит вода под старой мельницей. Рабочие сняли с колеса лопасти, а новых не поставили. Незачем ставить – река здесь обмелела, ушла в новое русло. Там теперь строят другую мельницу, получше старой. А сюда никто и не заглядывает, тем более ночью, в предрассветный час, когда вся нечисть озверело ищет добычу, спеша насытиться перед дневной спячкой. А ведь в омутах под мельницами много чего нехорошего прятаться может.
Плохое место. Если бы кто-то в эту пору проходил мимо, то сам убедился бы в этом. Из окон и щелей струится мерзкий синий свет, внутри что-то потрескивает, и кто-то бубнит на неизвестном языке.
Не иначе некры какую-то гнусность творят.
– Целое стало меньше.
– Мы ощутили потерю.
– Наша часть и так мала, а теперь стала еще меньше. Нам больно.
– Твоя боль – боль части и целого. Мне больно вместе с тобой.
– Целое, впусти часть со мной, дай мне прикоснуться. Издалека прикоснуться. Почувствовать.
– Тебе не дадут это осуществить. Ты потеряешь себя в целом. Твоя миссия как части еще не окончилась. Крепись и приблизь миг единения.
– Мне трудно. Но я сделаю все, чтобы объединить часть с целым.
– Найди того, кто сделал целое меньше. И прекрати его существование.
– Мы прервем его существование. Никто не должен делать целое меньше, даже если это часть.
– Целое имеет еще одно дело. Целое посмотрело все, что видело наше новое око. Целое нашло странное.
– Если часть должна знать, что это, то часть готова слушать про странное.
– Око сделало съемку Южного материка.
– Око делало то, что должно было делать. Мы должны сделать материк своим сейчас. И частью целого потом.
– Да, часть, око делало то, что должно было делать. И око нашло радиосигналы в дециметровом диапазоне. Источник сигнала был на Южном материке.
– Око нашло странное.
– Око нашло странное. Око сделало снимки места, откуда излучался сигнал. Око нашло там много странного. Такого странного мы еще не видели. Почувствуй то, что видело целое. Издалека почувствуй. Не приближайся.
– Целое, я хочу стать ближе.
– Терпи. Миг единения еще не настал. Смотри все.
– Я вижу. И мне хорошо. Я чувствую восторг. Я почти прикоснулся к целому.
– Целое ослабляет контакт. Целое недовольно. Часть не должна так сильно хотеть раствориться в целом. Это может мешать нашему делу.
– Целое, это не помешает нашему делу. Часть будет стараться приблизить миг единения.
– Целое верит. Целое показало части все странное, что видело око на Южном материке.
– Часть видит странное.
– Часть должна прийти на это место. Часть должна изучить это странное. И часть должна прекратить существование странного, если оно мешает нашему делу. Если странное не станет понятным – тоже прекратить. Непонятное опасно.
– Да, целое, часть готова.
– Прерываю контакт.
Синее мерцание померкло, рассыпалось жалкими искрами, потухшими почти сразу. Черный человек вышел из здания мельницы. Посмотрел наверх, в сторону городской стены. Скоро рассвет, ворота откроют, и он пройдет в город, растворившись в толпе крестьян и торговцев. И найдет там того, кто сделал целое меньше.
И прервет его существование.
 
Глава 2
Этот самец был хитер. Очень хитер. Но Тим тоже не дурак – нет в степи такой антилопы, что сможет его перехитрить. Да и не настолько хитер вожак этой маленькой стайки, раз приперся под самое становище, – похитрее козлы бывают. Грех упускать такой момент – и такие рога.
Рога отменные. Причем оба. У антилоп вечная проблема с ними – как брачный период, так ломают их друг о дружку. Тупые создания: лупят по крепким лбам. Часами стучат, покуда у кого-то из противников не помутится в глазах или рог наконец не сломается. Хотя в этом свой резон – в таком бою антилопы не убивают друг друга, не ослабляют популяцию. Но и сломанный рог не отрастает. А если сломал оба, то все – уже не самец. Таких выгоняют из стада, и долго подобные одиночки потом не живут. И верно – нечего плохими генами засорять популяцию. Стаду нужны самцы с крепкими рогами, чтобы любому хищнику можно было бока пропороть.
Раз этот самец дожил до таких лет и сохранил оба, значит, они у него крепкие. А учитывая их длину, ох и замечательный лук выйдет. Нет, этот лук, конечно, тоже неплох. Но он старый – дедовский, не свой. Настоящий мужчина должен принести мастеру все свое, добытое своими руками. И Тим это сделает.
Шарка мысли о генетике и регулировании развития популяции копытных не волновали. Что с него взять – обычный степной мальчишка. Горящими глазами косясь в сторону стайки, он выдохнул:
– Тим! Рога! Хорошие рога!
– Хорошие рога, – согласился Тим. – Давай догоняй. Я сниму его на скаку.
Жизнь на равнинах, среди кочевников, научила местное зверье опасаться человека. Даже самая глупая тварь знала, на что способен лук в руках этих голокожих обезьян. Антилопы держались подальше от мест, где охотник может подкрасться на расстояние выстрела. Хотя если не торопиться, то можно змеей проползти по траве и, вскочив, подбить зверя чуть ли не в упор.