Сафари для победителей
Альрик, при всей скрываемой (и нескрываемой) антипатии к советнику, высоко ценил его многочисленные таланты и работоспособность. Вот и сейчас, догадываясь, что тот показывает все это не просто так, уточнил:
— В первой комнате, что сразу за брешью, лежало целых четыре наших солдата и возле позиции пулемета еще двое, а вы обращаете мое внимание именно на этих. Почему?
— До тех еще доберемся — они особенные. Дохлого быдла в округе хватает, но убитых таким способом очень мало. Идемте наверх. Сейчас будет грязно — там пожар был сильный.
Советник не обманул — действительно очень грязно. Да и воняло там еще сильнее, чем внизу (хотя это и казалось невозможным — куда уж более?).
— Наша солдатня ворвалась сюда, привычно стреляя во все, что видит. Победа была у них перед носом — немногочисленные защитники уже уничтожены, потери мизерные — всего два ротозея у лестницы. Где-то здесь затаилась малолетка-принцесса — по ее голове уже горько плачут булыжники внутреннего двора. И тут… — Граций воздел к потолку руку с выставленным указательным пальцем. — Тут что-то пошло не так. Наши солдаты вдруг начали умирать. И умирать странно…
Присев, Граций указал на обгорелые останки — огонь пощадил лишь часть черепа, хребет и несколько крупных костей.
— Судя по оплавленному нагрудному знаку, это капрал двадцать шестого стрелкового полка — «Волкодавы Эстии». Эстия с давних времен распахана чуть ли не от берега до берега — сплошное пшеничное поле. Лучший хлеб в мире. Властелины обожали вкусно поесть — остров этот они держали до последнего, а местным крестьянам спуску не давали. От рождения и до смерти жизнь у них протекала одинаково: пахота, сев, жатва. Их даже в армию никогда не призывали. И следили за ними в оба — никаких мятежей не допускалось, даже драка серьезная была редкостью. И длилось это долго — практически население острова выхолостили: мужчины на серьезные дела уже неспособны. Это удобно — безропотное быдло легко держать в кулаке. Сейчас все изменилось — пришлось и этим пахарям повоевать. Стрелки из них хорошие получаются: послушные, легко держат строй в цепи и темп на марше, привычка к повиновению помогает четко следовать командам. Но вот в ближнем бою они никчемны — нет в них тяги к резне. Века растительного существования сказываются. Увальни они, к штыку не приспособленные. И вовсе не волкодавы — волков в Эстии стража гоняла, а не эти черноштанники: не разрешали им охотиться. Вот и боятся крови. Вы, ваша светлость, взгляните вот сюда — на череп. Видите, как пострадала от огня правая глазница? А левая при этом почти целая. Странно ведь — похоже, над ней еще до пламени чем-то поработали. А вот еще один валяется — умирая, он поджал под себя руку, будто баюкая. В итоге тело сгорело почти целиком, а вот кости руки лишь немного поджарились. Вот видите у локтя повреждение — будто топориком тюкнули.
— И что это значит? — Рей до сих пор не мог понять, для чего ему все это объясняют.
— Помните тех солдат, что остались внизу? Двое у лестницы изрублены, будто свиные туши на прилавке. А вот остальные зарезаны аккуратно и почти одинаково. Кто-то вооруженный тонким клинком мастерски разрезал им шеи, иногда загоняя лезвие меж позвонков. У некоторых пробиты глазницы — великолепный прямой удар. Почти у всех повреждены руки, причем правые: рассечены жилы на локтевых сгибах, отрублены кисти, у одного начисто отхвачен бицепс: будто скальпель хирурга поработал. Картина вырисовывается ясная — им противостоял настоящий мастер клинка. Холодным оружием трудно остановить врага мгновенно — даже увалень-эстиец, получив пару смертельных ран, может успеть выпустить пулю. Но им не давали шансов — подсекали руку, способную потянуть спусковой крючок, после чего наносили смертельный удар. Этот мастер начал свой путь именно отсюда — до последнего скрывался где-то в верхних залах. А потом вышел и начал убивать. Я почти уверен, что все эти кости появились здесь по его вине. Увы, огонь тут поработал славно: почти ничего не разобрать. Но там, где пламя пощадило хоть что-то, улики указывают на дело его рук. Уничтожив ворвавшихся сюда стрелков, он пошел вниз, убивая всех на своем пути. В комнате, где зиял пролом, он столкнулся с четверкой солдат. И те тоже не смогли его остановить, хотя у них были винтовки. В итоге он покинул дворец.
— Почему вы считаете, что он был один? Будь он даже величайшим мастером, в одиночку трудно прорваться через толпы наших солдат.
— Ваша светлость, покинув дворец, этот странный мастер не остановился. Он убил семерых саперов из двадцать шестого. Затем направился к пролому в стене комплекса, по пути прирезав одиннадцать солдат из различных подразделений — просто убивал всех на своем пути. В проломе оставил еще шестерых. Далее он прошел сквозь оцепление, оставив в память об этом еще четырнадцать тел в четырех местах. Последний его след обнаружен на западной окраине — пятеро солдат из патруля. И это только те жертвы, которые я смог найти. Думаю, их было гораздо больше… Более полусотни аккуратно прирезанных вооруженных солдат. Он был один — будь у Династии таких мастеров больше, мы бы не победили в этой войне.
— И?
— Ваша светлость, а что столь великий мастер делал в этом жалком дворце? Его место рядом с императором, но нет же — там не осталось его следов. Вывод: у него была своя миссия. Важная миссия. Что может быть важнее, чем защита своего императора? Только одно — он спасал наследника. Кровавый след, оставленный тонким клинком, — это след спасителя принца Аттора.
Светлый рей призадумался: слова советника его серьезно озадачили. Удивительно, но он даже про зловоние позабыл. Бросив платок, заложил руки за спину, с хрустом давя обгорелые кости и осколки обсидиана, подошел к оконному проему, взглянул вниз — во внутренний двор, заваленный трупами и мусором войны:
— Не вижу смысла в таком кровавом побеге. Можно было вытащить наследника по потайному ходу или вообще до начала штурма. Зачем рисковать Аттором, пробиваясь сквозь нашу армию?
— Ваша светлость, мы ведь не знаем, что творилось в последние дни Династии. Есть мнение, и я с ним склонен согласиться, что император попросту запретил своим отродьям и остальной родне разбегаться. Захотел устроить здесь последний бой и одновременно похороны сразу для всех. Богатую жертву для своего темного бога — всю династию ему подарил. Так что спасение Аттора могло пройти лишь с нарушением его воли. Преданные слуги постарались или кто-то из придворных решил оставить тонущий корабль, прихватив козырную карту. А может, сам император в последний момент передумал — решил все же пощадить сына. Мы можем лишь предполагать…
— Мне все равно не верится, что убийца был один. Наши солдаты, конечно, те еще рохли, но много сноровки, чтобы выстрелить из винтовки, не нужно.
— Я тоже в это не верил, но все следы указывают на другое. Если вам мало моих слов — послушайте жрецов. Каждый сомнительный труп они обследовали на совесть. И говорят одно: следов убийцы не обнаружили.
— Не понял?
— Я тоже их поначалу не понял, да и сейчас в раздумьях… На теле человека, погибшего в рукопашном бою, должны оставаться незримые следы его убийцы и оружия, принесшего смерть. Но жрецы нашли только следы оружия — следов человека нет. Я велел им осмотреть тысячи трупов — спать и есть им не давал: торопил. Везде следы убийц находились, а на этих вот солдатах ничего — только про меч все твердили. Я не понимаю, что это означает, да и они бубнят каждый свое — явно в тупике, но одно ясно точно: убийца был один. Трудно поверить сразу в парочку удивительнейших мастеров, способных так ловко резать стрелков, не оставляя при этом следов в тонких структурах нашего мира.
Рей кивнул:
— Да, соглашусь с вами: я тоже в такое не верю. Удалось проследить их путь дальше?
— Нет — больше тел не нашли, хотя солдаты, которых вы мне выделили, обыскали местность за окраиной города уже на полдня пути. К сожалению, мы можем зацепиться лишь за трупы. Слишком много времени упущено — все следы уже исчезли, и даже жрецы там ничего не смогут поделать.