Шаг в аномалию

— А ну стоять! Встал, руки! Руки! Отошёл! Ты, встал. Не трогай саблю, всё. В сторону! — Выстрел под ноги. Сомневаетесь? Тогда ещё. И ещё. — Всё, достаточно тебе? Ну и молодец.
— А ну! Охолони, братец! — Это уже Хмелёв с казаками орудует.
Обалдевшие казаки сбились в кучу, об оружии уже никто не помышлял. Лишь глядели исподлобья, сурово сдвинув брови. Обожжённые, перевязанные, а глаза злые. На подстеленном лапнике и тряпье лежали раненые, поодаль сложили руки погибшим. Сколько их тут? Отогнали в сторонку четырнадцать казаков, да семеро раненых лежат. Убитых около шести, Карпинский не пошёл на них смотреть. Почему-то стало неудобно, ворвались, разбудили всех, испортили вот людям завтрак, а тут — раненые, трупы.
«Нюни-то не пускай, герой, блин». — Карпинский старался отогнать нахлынувшее смущение.
Странно, но никто из застигнутых врасплох казаков и не думал бежать. Когда на них с криками и гиканьем налетели их прямые конкуренты по промыслу, большинство казаков ещё спали, на ногах были только несколько кашеваров да незадачливая пара дозорных. Толком не проснувшиеся казаки лишь глазами следили за чужаками, не пытаясь заговорить с ними. Хмурятся, черти. Ясно им, что попали к енисейским, да ещё и на их территории. Куда тут побежишь безоружный? Лишь станешь лёгкой добычей гуляющих по Приангарью бурят или тунгусов.
Коломейцев меж тем уже принялся за кашу, а за ним и Ким отобрал у стоящего столбом казака-кашевара деревянную ложку на длинной ручке, которой тот, видимо, помешивал варево в котелке.
— Ну что, мужики, завтракать было собрались? — Пётр обратился к понурым казакам. — Дело хорошее. Что там у вас? Каша… С мясом. Классно. Так что столпились? Давайте, налетайте, а то потом некогда будет! — Карпинский рассмеялся, кивнув Афанасию на жующих морпехов.
— Нечего им жрать давать, — буркнул Хмелёв.
— Да ладно тебе, Афоня, дай людям поесть. А мы пока подумаем с тобой, что с ними делать.
— А что тут думать? Гнать их, и всего делов. Пущай обратно идут, в свой Красный Яр.
— А раненые? Тебе наплевать, а мне нет. Всё-таки они тоже русские, надо совесть иметь.
— Ой ли, стали бы они с тобой, Петя, по-доброму заговаривать?
— Ладно, ты чего думаешь-то?
— Раненых на струг, этих — на вёсла и в острог. Думаю, что лучше в ваш. Наш-то, поди, малой дюже. А заодно и отдарки нашего сотника отвезёшь. На струге ихнем и пойдёте.
— Так и сделаем, Афанасий, — согласился с десятником Карпинский.
У флотского мичмана из головы не выходил контур паруса, виденного им ночью на Ангаре. Значит, вверх по реке уходил на вёслах тот, кто и устроил всю эту заварушку с казаками Хрипунова.
«Двадцать один человек теперь на нашу голову. И что с ними делать прикажете? Нет, что-то Афоня заливает, тащить их всех в наш посёлок — да это просто глупо выйдет. Нет, короче».
— Афанасий, слушай. А может, всех-то не везти к нам, можно только раненых забрать, а эти пускай уматывают?
— А струг впятером сдюжите на вёслах-то?
— Нет, конечно…
— То-то и оно.
— А ведь если они сейчас пойдут, то потом сюда ещё казаков приведут.
— Петя, так то твоё дело, ты ужо сам думать должон. Как хошь, так и делай.
Карпинский осуждающе наблюдал, как хмелёвцы деловито стаскивали всё имущество красноярских казачков в одну кучу, а сам Афанасий с блеском в глазах сортировал бочонки с порохом, свинцом, одежду, запасы пищи. Пётр, оглядев своих товарищей и чужих казаков, бросил:
— Ладно, собираемся.
Раненые по большей части были основательно обожжены, несколько казаков были с ранениями от пищальной дроби, пара человек с переломами. Казаки оказались с гонором, поэтому Карпинскому пришлось, театрально вздохнув, без эмоций шмальнуть очередью у ног сгрудившихся пленников. Вид работы АК, выбивающего земляные фонтанчики у своих собственных сапог, вызвал вдруг у казаков острое желание слушать то, что говорит этот парень. Соорудили шины на сломанные конечности, всех раненых за растянутые полы одежды осторожно подняли на струг и уложили на корме поверх настеленных шкур и тряпья. Зашли в Уду за зерном, овощной рассадой и поросятами в зимовье, и кораблик взял курс на реку Белую.
Пленённые казаки гребли молча, хмуро озираясь по сторонам и, видимо, соображая, к кому они попали. Наконец один из них не выдержал:
— А вы с какого острога будете?
Державшие их на прицеле морпехи молчали.
— А воевода кто у вас?
— Помолчите, мужики, честное слово, не до вас, — ответил Коломейцев, безуспешно пытаясь настроить окончательно сдохшую пару дней назад рацию.
— Да брось ты её, Ваня, батарея крякнула.
Иван, хмыкнув, раздражённо прикрыл её брезентом. Похоже, это была последняя батарея, заряженная от генератора. Топлива оставалось лишь одна двадцатипятилитровая канистра. И всё, блага цивилизации потихоньку кончались.
Привычные к гребле казаки тянули лодку гораздо стремительнее, чем морпехи, поэтому дозорный холм на излучине реки показался намного быстрее, чем предполагал Карпинский. Тунгус же за время, проведённое в пути, был занят вычерпыванием воды, которую пускал прохудившийся борт.
Помахав руками в ответ на приветствие с холма, Пётр отметил, что морпехов и тунгусов в устье их речки собралось что-то слишком много, человек восемь тут было точно — похоже, двойная смена дежурила. Значит, ночной бой и их не прошёл стороной. Горя от нетерпения узнать, что тут было и чем вызвана увеличенная охрана устья, Карпинский ритмично выстукивал пальцами по прикладу.
У причала его ждал сюрприз: стоял струг с собранным белым парусом, а это значит, что ночное видение на Ангаре — силуэт растворяющегося в чёрном покрывале ночи светлого пятна паруса — ему не привиделось!
— Женька! Чья лодка стоит? — ещё стоя на носу причаливающего струга, прокричал Лопахину Карпинский.
В душе он боялся того, что пожаловали казаки Хрипунова, а охрана их пропустила, но также и понимал, что это невозможный сценарий — кто пустит в посёлок кучу вооружённых мужиков. Значит… Что он молчит-то?
Пётр спрыгнул на причал и подошёл к Лопахину, который высматривал казаков на прибывшем струге. Карпинский подошёл вплотную к морпеху, вопросительно кивнув на стоящий у причала струг:
— Казаки Хрипунова?
— Какой там Хрипунов, тут Вячеслав чуть с ума не сошёл! Новгородцы прибыли, а старший у них ранен тяжело. Нас собирали по группам — политику партии разъясняли. Так что, Петя, ты теперь тоже новгородец. Мне проще всего — я хоть с Новгородской области. Мои Боровичи с пятнадцатого века стоят, — зашипел, озираясь на бородачей, Лопахин.
— А ты-то сам кого притащил, что это за опалённые бороды сидят? И откуда такое плавсредство? — Женька лыбился, наматывая канат на столбик причала.
— Погоди, почему мы новгородцы, что за бред?
— А-а, с Васькой своим пообщайся, он тебе всё и объяснит, у меня всё равно не получится.
— Беги за медиками, и носилки надо — тут у меня раненых семеро. Я пока выгружаться буду. Эй, мужики, давай выгружай струг!
  
Глава 9
 
Посёлок Белореченский
Весна 7137 (1629)
В избе Вячеслава умирал старый новгородец Иван Микулич. Дарья, расстроенная до слёз тем, что не может больше помочь умирающему человеку, сидела неподалёку, кусая губы. Она сделала всё, что могла. Из приоткрытых уст Микулича вырывался лишь хрип пополам с кашлем. Простреленный бок был печальным итогом попытки проскользнуть мимо ставших на ночёвку казаков Хрипунова. Их заметили уже на порогах. Пробовали остановить на реке, взяв судёнышко на абордаж. Перерубая пеньку с закинутых на борт крюков, Иван и получил заряд дроби. Спасло их лишь головотяпство хрипуновских людей: один из раненых казаков уронил факел на стоявшие у борта ладьи небольшие бочонки с порохом, которые незадолго до этого перекинули с потёкшего бортами струга, да не успели убрать.