Мой шейх

— Совсем другие! Удивительно!
Он засмеялся, пораженный ее восторгом. Затем, как будто испугавшись своего веселья, резко встал и отошел от нее.
Ханиф выглядел таким одиноким, что Люси захотелось последовать за ним, обнять, положить его голову себе на плечо, чтобы ему стало комфортно. Убедить его, что надо жить дальше. Что его смех не был предательством.
Хорошо, что костыли не позволяли ей это сделать.
Она не знала, через что он прошел, как сильно страдал. Она ничего не знала о комфорте, любви, нежности и, не имея собственного опыта, не могла ничего советовать другим.
Люси не могла сделать ничего полезного, и, будучи уверенной, что он предпочел бы, чтобы она проигнорировала ситуацию, она решила сконцентрироваться на завтраке и оставить его в покое, дать возможность вернуть самообладание.
Стараясь не смотреть на хозяина дома, который был далеко в своих мыслях, Люси положила себе на тарелку немного йогурта, полив его медом.
Ей было очень трудно игнорировать его, и, не выдержав, она подняла на него взгляд. Он стоял в той же позе, теплый легкий ветерок трепал его волосы. Люси представила, как его жена посмотрела на него впервые и в этот же момент влюбилась.
Каждая черточка его тела была наполнена силой, мощью и грацией.
Его глаза казались суровыми, профиль выточен из гранита. Несмотря на это Люси была уверена, что когда он увидел свою будущую жену в первый раз, то был с ней очень нежен.
Она не могла не любить его.
У Люси пересохло в горле, защипало глаза. Мог быть Стив таким же нежным? Если бы не та экстремальная ситуация, может, и он заставил бы ее чувствовать себя королевой?
Наверное, ей тоже надо побыть одной. Провести несколько минут в тишине сада.
Люси попыталась поднять тяжелый серебряный чайник и услышала голос Ханифа:
— Оставь, я сам.
Рука у нее дрогнула, когда он коснулся ее, чтобы забрать чайник. Несколько секундой подержал ее пальцы в своих, прежде чем разлить чай в чашки.
— Извини, что оставил тебя. У меня бывают тяжелые моменты, когда я никому не могу составить компанию.
У нее в жизни не случалось такого горя, и она решила воздержаться от банальных фраз. В то же время она не могла игнорировать его боль, сменить тему разговора.
— Как давно ты ее потерял?
На какой-то момент ей показалось, что Ханиф не ответит, но затем он произнес:
— Три года. Три года назад Hyp умерла.
Он снова сел в высокое плетеное кресло и закрыл глаза. Все же она решилась продолжить разговор.
— Hyp? Я слышала это имя раньше.
— Так зовут жену последнего короля Иордании. — Он открыл глаза и посмотрел на нее. — После того как мы поженились, ее стали называть Умм Джамал — Мать Джамала.
Люси знала, что надо дать ему выговориться. Высказать все, что накопилось в душе, кому-то постороннему. Она уедет через несколько дней и идеально подходит для этого. Он вырос в другой культуре, и каждое слово, которое она произносила, могло оскорбить его. Но Люси казалось, что Ханиф ходит по минному полю своей боли, поэтому решила попробовать хоть как-то облегчить его душу. Она стала задавать вопросы, молясь, чтобы он не взорвался от злости на нее. Но она обязана ему столь многим, что сочла своим долгом попытаться.
— Твоего сына зовут Джамал?
Он отрицательно покачал головой.
— Я буду отцом Джамала. Так у нас принято.
— Понятно, — неопределенно протянула Люси.
— Моя жена умерла от лейкемии, — сказал он после бесконечной паузы, во время которой Люси пыталась сформулировать нелегкий вопрос.
— Лейкемия? Но… я считала… — Она сказала это, не подумав.
— Ты думала, что эта болезнь лечится. Что-то в его голосе не давало ей продолжить разговор.
— Ты права, Люси. При соответствующем лечении в большинстве случаев люди вылечиваются. Но Hyp была беременна, когда ей поставили диагноз. Она отказалась от лечения, которое спасло бы ей жизнь и забрало бы жизнь ребенка.
Люси закрыла рот рукой, чтобы не выдать жалости и боли.
Так любить свое дитя, которое ни разу не видела, сделать выбор в пользу его жизни, а не своей…
По сравнению с этим проблемы Люси выглядели жалкими.
— Я говорил ей, что у нас будут другие дети, — глухо сказал он в пространство, как будто говорил не с Люси, а с невидимкой. — И даже если не так, это не имеет значения. Что она всегда будет Умм Джамал. — Он повернулся к Люси, его лицо было бледным и ничего не выражало. — Но она не соглашалась. Отказалась спасать себя. Даже ради меня.
— А Джамал? — спросила она. Сына, который дался такой ценой, наверное, лелеют. Или жертва была принесена напрасно?
— Ее малышка родилась здоровой и сильной.
Малышка?
Тогда она поняла. Это не сын, а дочь. Маленькая девочка, которую она напугала своим опухшим лицом.
— Амейра. Она, наверное, для тебя большое утешение.
— Утешение? — Ханиф нахмурился, на его лице читалось непонимание.
— Hyp тебе ее подарила. Это часть ее.
— Она знала… Все это время, говоря, что жертвует собой ради Джамала, она знала, что носит девочку под сердцем.
— Она была матерью, защищающей свое нерожденное дитя. — Неужели он не понимает?
— Она врала мне!
Люси не стала отвечать на гневную реплику Ханифа. Боль, накопившаяся внутри, вырвалась в виде невольного всхлипа.
— Люси, извини… — Он хотел дотронуться до нее, чтобы успокоить, но она отдернула руку.
— Я в порядке.
Как он мог говорить о любви! О чести!
Его злость направлена не на болезнь, которая унесла жизнь жены, а на женщину, которая противостояла ему, чтобы защитить свое дитя. Если бы это был мальчик, то ее бы почитали. Но его ярость красноречиво говорила о том, что жизнь девочки никак не могла стоить жизни жены.
Сначала он представлялся ей человеком, с котором можно говорить на равных, но теперь она так не думала.
За хорошими манерами джентльмена скрывался человек с инстинктами первобытного человека, для которого женщина была всего лишь производителем сыновей.
Он горевал не по жене, а по сыновьям, которых она ему не даст.
  
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
 
— Люси?
Она заставила себя посмотреть на него.
— Ты хорошо поела? — (Не в силах говорить, она просто кивнула.) — Тогда, если хочешь, я вымою тебе голову.
Что?
Как это у него получается? То он говорит как мужлан из средневековья, то вдруг меняется и ведет себя как заботливый мужчина.
Или она его не поняла? Недооценила? Его злость могла быть отражением боли.
— Если ты, то, пожалуй, нет. Может, няня Амейры поможет мне.
— Няня Амейры?
— Я видела ее вчера, она искала твою дочь.
— Понятно. — Черные глаза Ханифа опасно заблестели. — Ты увидела ее и теперь думаешь, что я тебя обманывал, говоря, что в доме нет женщин?
Такая мысль не приходила ей в голову, пока он это не сказал. Но Люси не могла найти слов, чтобы ответить.
— Зачем мне это делать? — сказал он, принимая ее молчание за согласие.
Его спокойный голос и вежливое отношение не обманут ее. Он протянул руку через стол и, дотронувшись до ее подбородка, заставил посмотреть на себя.
Никто еще не касался ее так нежно и в то же время не представлял такую опасность. Его тепло отозвалось в ее теле, доказывая, насколько она уязвима и какую он имеет власть над ней. Его взгляд опустился и остановился на распахнутом халате. Как она могла не заметить!
— Ты думаешь, что я какой-то хищник, который наслаждается своей добычей.
— Нет! — резко сказала она, второпях запахивая шелковый халат. Ей совсем не хотелось, чтобы он приписывал ей подобные мысли. Перед ней предстал образ леопарда. Это не о нем. Если Ханиф и хищник, то скорее орел или ястреб. — Нет, — повторила она.
Ее отрицание звучало фальшиво. Скорее всего, из-за смущения, вызванного распахнувшимся халатом.
— Если бы я относился к числу мужчин, охотящихся за беспомощными женщинами, то присутствие даже десятка пожилых женщин меня не остановило бы.