Странный приятель

Ренки честно попытался последовать этому совету и немедленно растянулся, зацепившись за что-то ногой и до крови ободрав колено и ладони.
— Ничего, — утешил его Готор. — Со временем научишься.
Когда восточный край горизонта уже посветлел, намекая на скорый рассвет, Готор велел всем искать подходящее укрытие.
— Надо будет оглядеться и прикинуть, куда мы забрели, — объяснил он свой приказ. — Да и спать хочется невыносимо. И, думается, не только мне. Чуток поспим, чтобы совсем уж не падать с ног. А попозже, смотря по обстановке, двинемся дальше.
К сожалению, снова найти удобную, скрытую от всех глаз лощину им не удалось. Так что устроиться на отдых пришлось среди нагромождения здоровенных булыжников, иные из которых были повыше человеческого роста. Они, конечно, могли скрыть беглецов от посторонних взглядов, но в плане комфортного сна сильно уступали пуховым перинам.
Впрочем, хотя ничего мягче каменистой земли тут не нашлось, измученные каторжане заснули, едва их тела приняли горизонтальное положение. Однако предварительно Готор успел назначить караульные смены, как всегда, мужественно вызвавшись быть первым.
Увы, но долго поспать его банде опять не пришлось. Ренки показалось, что его веки толком даже не успели опуститься, как кто-то уже аккуратно начал тормошить его за плечо.
— Что там? — пробормотал он спросонья, чувствуя себя еще более уставшим и обессиленным, чем до этой имитации сна.
— Вставай, — продолжал тормошить его Гаарз. — Там, впереди, какая-то пальба. Готор велел всем просыпаться.
Ренки попытался это сделать. Голова дико болела, к горлу подкатывал комок тошноты, и казалось, что руки и ноги отказываются повиноваться приказам мозга, которому просто необходимо поспать еще хотя бы часов пять-шесть.
Ренки даже влепил себе пощечину, чтобы немного взбодриться, и растер ладонями лицо. Помогло не так сильно, как могло бы помочь умывание чистой холодной водой или чашечка бодрящего отвара из зерен ягод гове, пусть и сваренного в солдатском котле, по «армейским рецептам», с щедрыми добавками пережженного ячменя и еще не пойми чего, что интенданты так любят добавлять туда «для весу».
Однако, судя по уже довольно яркому свету, спали они не меньше двух часов. Осознание этого хоть как-то помогло обмануть уставший мозг и чуть взбодрило тело. Так что, внутренне скуля от жалости к себе, Ренки все же смог подняться на ноги и подошел к компании сослуживцев, что-то старательно разглядывающих впереди.
— Чего там? — хмуро спросил он у них, пытаясь вглядеться в даль мутными от недосыпа глазами.
— Кажись, кредонцы кого-то из наших мочат, — отозвался Киншаа, который, как и многие моряки, обладал весьма острым зрением.
— А почему ты думаешь, что не наши кредонцев? — спросил Дроут, кажется, больше из чувства противоречия.
— Ты чё? — удивился Киншаа. — Видел у нас кого-нибудь верхом на верблюдах?
— Ну мало ли, — продолжил настаивать упрямый и злой от недосыпа Дроут. — Наши огребли по заднице и взяли с перепугу тех, что в обозе были. Ну там, на разведку съездить.
— Боевой верблюд, — вмешался в разговор Ренки, торопясь высказаться, ибо по традиции благородные оу просто обязаны были разбираться в лошадях и верблюдах, — и тот, что под грузом ходит, — это два совершенно разных животных. Боевые приучены выполнять несколько иные команды и не пугаться звуков выстрелов над головой. Да и по характеру они должны отличаться. Боевому надлежит быть злым и задиристым. А это, судя по всему, кредонские верблюжьи егеря. Считаются элитной частью, специально созданы, чтобы воевать в Зарданской пустыне или на пустошах Рангееи.
— По-любому, — в ответ высказался Готор, — нам с ними лучше не встречаться. Надеюсь, все с этим согласны? — Особо выразительный взгляд задержался на Ренки до тех пор, пока тот не кивнул, соглашаясь, что сейчас не самый подходящий момент совершать подвиги во имя короля. — Так что когда они пойдут дальше, затихаримся тут, в камушках, и прикинемся пожухлой травкой. Ренки, делай, что хочешь, но твоя шпага не должна блестеть на солнце. Прикопай ее в пыли. Штыки туда же. Мушкеты на всякий случай не мешало бы зарядить. Потом заткните стволы тряпками и замотайте ими же замки, чтобы туда грязь не попала, — и тоже в пыль. Вот только как быть с фитилями?
— Отец рассказывал, — перебил его Ренки, — что они при ночном штурме Стоонского замка прятали фитили в маленькие горшочки, чтобы те не светились в темноте. Можно зажечь парочку и спрятать в пустых фляжках.
— Отлично. Делаем.
И тут вдруг выяснилось, что из всей компании только Ренки с Готором умеют обращаться с мушкетом. Остальные имели лишь весьма смутные представления о том, как его нужно заряжать и, соответственно, разряжать в направлении врага. Так что им двоим и пришлось заниматься мушкетами, даже несмотря на ворчание Готора: «…таким лучше заряженное оружие вообще в руки не давать».
— Э-э-эй… — внезапно окликнул их Киншаа, оставленный наблюдать за кредонскими егерями. — Они двинулись в нашу сторону.
— Чего это они такое делают? — вдруг спросил Готор, быстро зарядив последний мушкет и подходя к наблюдателю. Ренки, спрячь голову! — внезапно рявкнул он на своего приятеля. — Если ты хочешь, чтобы тебя не заметили, смотри сбоку от укрытия, за которым прячешься, а еще лучше — из-под него, если, конечно, это возможно, но никогда не поднимай голову над ним. Понял?
— Кажись, они там друг дружке чего-то перекидывают, — внимательно приглядевшись, заявил Киншаа. — Вроде как какую-то тряпку. Наверное, содрали с убитого мундир и решили поиграть в мячик.
— Это не тряпка, — внезапно очень серьезным тоном произнес Ренки и от волнения даже вновь высунул голову над камнем. — Посмотрите на цвета и на меховую опушку. Это королевское знамя!
— Ну знамя так знамя… — равнодушно ответил на это Киншаа. — Разница не столь уж велика.
— Готор, ну ты-то хоть понимаешь… — воззвал Ренки к их главарю. — Знамя! Полк получает его из рук короля. Потом его освящают во всех трех главных храмах. Полк должен хранить его, как величайшую ценность. Потеря знамени — невероятный позор! Мы обязаны его вернуть!
— Хм… — Готор почесал нос, что обычно делал, когда над чем-то сильно задумывался. — Тут ты, Ренки, отчасти прав. Возвращение знамени нам вполне могут зачесть за подвиг, и, может быть, после этого мы получим прощение и свободу. Но их там восемь человек… кажется. А нас всего шестеро. И из этих шестерых только двое умеют стрелять. Каковы шансы?
— Но наш долг! — едва ли не заорал Ренки, привлекая всеобщее внимание.
— Вспомни, что я тебе говорил, — жестко оборвал его Готор. — Не долг, а шанс. И воспользуемся ли мы этим шансом, решать будешь не ты и даже не я. Что скажете, ребята? — обратился он ко всей остальной банде.
— Чего-то мне из-за тряпки голову подставлять не хочется, — задумчиво сказал Дроут. — Оно, конечно, шансов сдохнуть в очередной драке, таская подстреленных, у нас не меньше. Да и рыть отхожие места уже осточертело. Но тут, почитай, верная смерть. А пожить еще охота.
— Угу, — подхватил Гаарз. — Я вообще-то не шибко сильный знаток всех этих дел. Подраться там, дубиной помахать — это пожалуйста. А вот с этими всякими оружиями… Да и, сдается мне, их больше. И оружие у них получше нашего. Верблюды опять же… До него ведь, всадника-то, еще и не дотянешься, когда он на скотине этой своей сидит. А из мушкета этого вашего я в жизни не стрелял. Так что небось и в сарай с трех шагов не попаду, не то что во всадника.
— Да, Ренки, — подхватил Киншаа. — Мы, конечно, понимаем, что вы с Готором из благородных. У вас там свои заморочки. Для тебя это знамя много чего значит. Но мы-то люди простые. Кабы хоть какая возможность была шансы уравнять, мы бы, может, и попробовали. А так… Прикончат они нас за милую душу и даже не вспотеют.
Таагай даже говорить ничего не стал. Но судя по тому, как он кивал головой, можно было не сомневаться, что он полностью согласен с предыдущими ораторами.