Бойцовский Клуб
Ты в доме на Бумажной улице.
– Это что-то означает, – говорит Тайлер.
– Это знак, – говорит Тайлер.
Тайлер – кладезь ценной информации. Цивилизации, не знавшие мыла, говорит Тайлер, использовали в качестве моющего средства для одежды и для волос собственную мочу и мочу своих собак, поскольку моча содержит мочевую кислоту и аммоний.
Затем резкий запах уксуса и пламя на твоей руке, которая едва видна в конце долгого-долгого пути, наконец, гаснет.
В воспаленных окончаниях твоих обонятельных нервов запах щелочи сменяется тошнотворным больничным запахом: уксуса и мочи.
* * *– Как выяснилось, – говорит Тайлер, – всех этих людей не зря приносили в жертву.
На тыльной стороне твоей ладони вздуваются две красные, блестящие губы, точно повторяющие очертания поцелуя Тайлера. Вокруг них – маленькие, круглые следы слез, похожие на сигаретные ожоги.
– Открой глаза, – говорит Тайлер, и я вижу, что его лицо тоже мокрое от слез.
– Поздравляю, – говорит Тайлер, – ты стал еще на один шаг ближе к концу.
– Теперь ты знаешь, – говорит Тайлер, – что первое мыло в мире делали из героев.
Подумай о животных, на которых испытывают новые вещества.
Подумай об обезьянах, запущенных в космос.
– Без их боли, их смерти, их жертвы, – говорит Тайлер, – мы были бы никем.
10
Я останавливаю лифт между этажами, а Тайлер тем временем расстегивает ремень. Когда лифт останавливается, кастрюли с супом на раздаточной тележке перестают греметь крышками. Тайлер снимает крышку с супницы, и пар вздымается грибом до самого потолка.
Тайлер расстегивает ширинку и говорит:
– Не смотри, а то у меня ничего не выйдет.
В супнице – томатный суп-пюре с мексиканским кориандром и моллюсками. Аромат такой, что постороннего запашка никто не учует.
Я тороплю его, постоянно оглядываясь через плечо, а Тайлер уже выпростал на полдюйма свой отросток над супницей. Со стороны это выглядит довольно забавно: как будто слон-переросток в галстуке-бабочке всасывает суп через маленький бледный хобот.
Тайлер говорит:
– Я же сказал тебе: «Не смотри!».
На двери лифта прямо передо мной имеется маленькое окошечко-иллюминатор, через которое я могу видеть, что творится в коридоре банкетного блока. Но сейчас, когда лифт остановлен между этажами, все что я вижу – это узкая щель высотой в тараканий рост, просторы зеленого линолеума, и вдалеке – полуоткрытая дверь, за которой магнаты и их необъятные супружницы ведрами хлещут шампанское, сыто рыгают и демонстрируют друг другу бриллианты больше, чем моя жизнь.
На прошлой неделе, говорю я Тайлеру, когда все юристы штата Нью-Йорк собрались здесь на рождественскую вечеринку, я поднапрягся и наложил в приготовленный для них апельсиновый мусс.
На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и пернул над целой тележкой «Boccone Dolce», приготовленного для чаепития, которое организовала «Молодежная Лига».
Ну и хитрец этот Тайлер! Знает, как хорошо меренги впитывают запах!
Через щель в тараканий рост до нас доносится музыка, которой пленная арфистка услаждает магнатов, пока те отправляют в свои рты, битком набитые мраморными зубами, огромными, как камни Стоунхенджа, ломти баранины величиной с поросенка каждый.
Ну, давай же, говорю я.
– Не могу, – отвечает Тайлер.
Если суп остынет, его отправят обратно на кухню.
Эти типы иногда отсылают блюдо обратно на кухню безо всяких видимых причин. Они просто хотят, чтобы ты побегал за их денежки. На таких вечеринках принято включать чаевые в счет, так что они полагают, что уже купили право обращаться с тобой, как с дерьмом. Мы, разумеется, ничего не отправляем на кухню. Переложим слегка и на другом блюде подадим кому-нибудь еще, и тот даже не заметит: молодая картошечка по-французски или спаржа под голландским соусом, полный порядок.
Я говорю, Ниагара. Нил. В школе мы верили, что если руку спящего человека засунуть в миску с теплой водой, то он напрудит в постель.
Тайлер говорит:
– Во!
У меня за спиной Тайлер говорит:
– О да! Пошло! Пошло! Наконец!
За полуоткрытыми дверями зала мелькают в танце золотые, черные и красные юбки, такие же длинные, как занавес из бархата с золотым шитьем в старом бродвейском театре. Мы видим, как в щели мелькают парами один за другим черные кожаные «Кадиллаки» со шнурками на том месте, где должно было быть ветровое стекло.
Не переборщи, говорю я.
Мы с Тайлером превратились в партизан сферы услуг. В саботажников званых ужинов. Когда отель занимается организацией банкетов, он предоставляет все: еду, вино, посуду и официантов. Все оплачено. И поскольку они знают, что ты уже получил свои чаевые, они обращаются с тобой как с тараканом.
Однажды Тайлер обслуживал званый ужин. Именно тогда Тайлер стал официантом-ренегатом. Это был первый такой ужин, который он обслуживал. Мероприятие происходило в том белом стеклянном доме, похожем на облако, что возвышается над городом на своих стальных ногах, которые упираются в склон холма. Гостям как раз подали рыбное блюдо, и тут, пока Тайлер соскребает с тарелок остатки спагетти, хозяйка дома вбегает на кухню с клочком бумаги в трясущихся руках. Не разжимая челюстей, мадам вопрошает, не видели ли официанты, чтобы кто-нибудь из гостей проходил на ту половину дома, где спальные? В частности, из гостей женского пола? А хозяина дома никто не видел?
В кухне Тайлер. Альберт, Лен и Джерри протирают и составляют в стопки тарелки, а ученик повара, Лесли, раскладывает порции чесночного масла на артишоки, фаршированные креветками и улитками.
– Нам не велели ходить в ту часть дома, – говорит Тайлер.
Мы вошли в дом через гараж. Нам не полагается находиться нигде, кроме гаража, кухни и столовой.
Тут за спиной жены в проеме двери возникает сам хозяин дома, он вырывает записку из трясущихся рук жены со словами, что так будет лучше.
– Как я могу говорить с этими людьми, – возмущается мадам, – не зная, кто это сделал?
Хозяин кладет ладонь на ее обтянутое белым шелком плечо (платье под цвет дома) и мадам успокаивается, расправляет плечи, и руки ее перестают трястись.
– Это твои гости, – говорит он. – И эта вечеринка имеет большое значение.
Со стороны смотреть довольно забавно: словно чревовещатель оживляет свою куклу. Мадам глядит на мужа, который слегка подталкивает ее в направлении столовой. Записка падает на стол, и дверь кухни, отворяясь, отбрасывает ее к ногам Тайлера.
Альберт спрашивает:
– Что там написано?
Лен начинает очищать тарелки после рыбного блюда.
Лесли отправляет противень с артишоками обратно в духовку и тоже интересуется:
– Ну, так что же там написано?
Тайлер смотрит Лесли прямо в глаза и говорит, не поднимая записки:
– В одном из твоих флаконов с духами теперь – моя моча.
Альберт улыбается:
– Так ты ей нассал в духи?
Нет, говорит Тайлер. Просто оставил записку между флаконами. У нее на полочке под зеркалом в ванной этих флакончиков не меньше сотни.
Лесли улыбается:
– Так значит, не нассал?
– Нет, – говорит Тайлер, – но ведь она этого не знает.
Весь остаток званого ужина в облаке на небесах Тайлер соскребал с тарелок хозяйки холодные артишоки, затем холодную телятину с холодной картошкой «помм дюшесс», затем холодную цветную капусту по-польски. Она не притронулась ни к одному из блюд, а вина в ее бокал Тайлеру за вечер пришлось подливать раз десять, не меньше. Расположившись во главе стола, мадам не сводила глаз с пришедших на ужин женщин и, в самом конце ужина, между шербетом и абрикосовым тортом, внезапно куда-то исчезла.
Они уже домывали грязную посуду и начали складывать тарелки и термосы в принадлежавший отелю автофургон, как вдруг на кухню заявился хозяин дома и спросил, не поможет ли ему Альберт отнести кое-что тяжелое.