Ты проиграл. В тени твоих ресниц

 Я потерла виски, кажется, от ее духов меня начинает тошнить. Билл прав — она отличное рвотное средство. Вздохнула и произнесла.
 — Хорошо, Родриго. Ты напишешь Биллу расписку, что отдаешь ему оригиналы и все копии, и обещаешь ничего и никогда не использовать где-либо. 
 Билл вздрогнул. Посмотрел на меня с испугом. 
 — Мари, он врет! Я не спорил на тебя! Я не мог поспорить на тебя! — закричал с отчаяньем.
 — Ты был пьян, Билл, и наверно просто не помнишь, — хмыкнул Родриго.
 — Ты спорил, — сурово припечатала Джейн.
 Я не слушала их, продолжая говорить:
 — Более того, ты укажешь, что не станешь распространять информацию ни по телевиденью, ни по радио, ни в прессе ни о нем, ни обо мне. И ты отдаешь ему сто баксов. Потому что ты проиграл, Родриго. Билл, забирай диск. Тут и думать нечего. На тебе огромная ответственность за вашу команду, за ребят и за фанатов. Ты не можешь их предать. Будь счастлив, милый, — наклонилась и нежно поцеловала его в губы. Провела по щеке пальцами, прощаясь. — Будь счастлив… Ты проиграл, Родриго. Ненавижу тебя.
 Вылетела из кафе, словно спасаясь от стаи бешеных псов. Не глядя, понеслась по улицам, натыкаясь на прохожих. В глазах пеленой стоят слезы.
 **Мы играем в прятки в темном лесу с повязками на глазах.
 Мы ищем клад без карты. Дверь без ключа. Свет в темноте.
 Мы ищем друг друга, чтобы снова друг друга потерять.
 Рожок мороженого один на двоих. Один зонтик. Один вздох. Один выдох. Один день, но не жизнь.
 Встретились — разошлись.
 Не наша война, не наша победа.
 Не наши чувства.
 Мы украли их в красивом романе и лгали себе, присвоив их.
 Мы играем с огнем, проигрывая каждый раз, обжигая пальцы и требуя ещё.
 Ты просишь, ты умоляешь не останавливаться. Продолжать эту жуткую пытку из чувств.
 А потом как лед замираешь, и мы оба понимаем, что никто не оттает.
 Этот огонь стал для нас Священным, который не обжигает.
 Огонь для красоты.
 Просто, чтобы быть рядом. Быть, но не греть. Греть, но не согревать. Не любить, а просто быть.
 Научите отвыкать от людей после длительного привыкания!
 Научите не думать о них.
 Научите отпускать и забывать навсегда.
 Научите любить раз и навсегда и взаимно.
 Научите меня быть не мной.
 Научите!
 Но никто этого не умеет. И не сможет никогда.
 Мы нашли друг друга, чтобы потерять вновь.
 Мы влюбились, чтобы друг друга возненавидеть.
 Мы играли, чтобы проиграть.
 Я знала конец.
 Как же это трудно — понять что тебе от себя самого нужно в конце концов. Продолжаешь метаться от мысли к мысли, делать абсолютно полярно противоположные выводы из одних и тех же посылок — вот и вся твоя логика.
 Было бы, конечно, глупо быть человеком элементарным со стандартным набором потребностей и словарным запасом, но иногда хочется сделать так, чтобы стало проще, а не усложнять все, усугубляя своими доводами и «а если?..»
 Раз шаг. Два шаг. Три назад. Как будто танцуешь вальс в пустоте над бездной. На самом деле просто пытаешься устоять на тонком мосточке под таким простым и многообещающим названием — жизнь.
 Я хочу перегнуться и упасть. Хочу, чтобы меня толкнули. Хочу лицом к лицу встретиться с необратимостью.
 Хочу закричать так громко, чтобы разрушить эту реальность.
 Хочу просто сделать хоть что-то по-своему, а не по выводам и доводам. Сделать первое, что придет в голову.
 Поцеловать, упасть на пол, плакать, улыбаться!
 Сейчас я сделала слишком много шагов вперед. Я сбилась с ритма. Кажется, начинается танго.
 Больше страсти, детка!
 Жизнь еще успеет побить тебя ключом.
 Больше страсти! Этого танца ты уже никогда не забудешь.
 Холодно. В твоих объятиях. Хо-лод-но.
 А теперь скажи мне что-нибудь.
 Попробуй достучаться до ледяного сердца.
 Холодно.
 Сегодня на улице плюс, в душе минус, а слов ноль. 
 Я сижу на перилах на самом красивейшем из мостов. Вглядываюсь в разноцветные огни ночи. Под ногами черная бездна. Такая же, как пролегла между нами.
 Холодно, черт возьми! Держи меня за руку, потому что сегодня последний вечер без заката. Знаешь, почему небо затянуло облаками? Потому что так требую я! Потому что я хотела скрыться. Чтобы везде была тень. И ты меня не нашел. Испугался, начал скучать, бояться...
 Слышишь? Ты слышишь этот стук? Холодное сердце гулко бьется в пустоте моих нервов.
 Слушай.
 Этот ритм будет с тобой надолго. Потому что это ритм, соединивший наши жизни. Слушай, потому что еще чуть-чуть холоднее и оно остановится. Слышишь?
 Я потерялась.
 Еще тогда, когда мы сошлись на перекрестке.
 Ты — моя философия. Ты — это я. Только по ту сторону зеркала. Понимаешь, о чем я?
 Давай пройдемся чуть дальше обычного. Шаг, еще шаг. Мостовая, а дальше — вникуда. Решишься ли ты сделать один, еще один бессмысленный шаг в своей жизни?
 Что? Я и есть твой самый лучший бессмысленный шаг? Самый первый? Я знаю. Давай сделаем глупость вместе.
 Вместе будем просыпаться, засыпать, мечтать и поедать спагетти в дорогущем итальянском ресторане в самом центре Мира.
 Вместе плакать, вместе смеяться, вместе грустить, вместе жить. А потом разойдемся каждый в свой угол понимания и попробуем быть вместе на расстоянии.
 Попробуем.
 Вместе.
 Мы не обещали друг другу ни радостей, ни счастья, ни улыбок. Мы не обещали друг другу простую жизнь и красивое будущее. Мы даже не обещали друг другу жестокой боли. Мы просто молча гнули свою волну и продолжали держаться крепко за руки, блуждая в таинственной тени деревьев.
 Тихо. Ты слышишь, как тихо?
 Нас оставили одних в этой тишине. Чтобы мы подумали.
 Чтобы поняли, что дальше так не может продолжаться.
 Эта пытка.
 Эта невыносимая пытка.
 Я хочу умереть, лишь бы не было так больно.
 Каждый раз.
 Каждый раз, когда ты растворяешься в утренней дымке.
 Оставь меня здесь.
 Оставь одну.
 Уходи.
 Прочь!
 Мы слишком близко к миру «на грани».
 Толкни меня в бездну, а сам спасайся.**(с)
 Мир дрогнул. Перевернулся. Яркие огни мелькнули перед глазами. И я соскользнула с перил. 
 А ты спасайся…
 ЭПИЛОГ
 — Билл, сынок, что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь? 
 Мамина рука мягко скользит по волосам. По скулам. Он закрывает глаза, берет ее руку в свою и прижимается сухими губами к ладони.
 — Все хорошо, ма. Все хорошо… — шепчет едва слышно.
 Она угадывает ответ скорее по шевелению губ, чем по звуку.
 — Может вызвать тебе врача? Ты не ешь ничего второй день.
 — Я не хочу, ма. Хочу тишины. Просто тишины.
 — Поэтому так орет телевизор?
 — Я смотрю его.
 — Ты смотришь в одну точку, Билл.
 — Ма, все хорошо, правда.
 Она садится рядом. Гладит по плечу. Он чуть приподнимается и кладет голову ей на колени. Хочется как в детстве — уткнуться носом в ладони и заплакать. Но плакать нельзя. Мальчики, тем более взрослые мальчики, не плачут. Поэтому он вновь закрывает глаза и наслаждается прикосновениями.
 — Я же вижу, что вы с братом не разговариваете. Я вижу, что ты его избегаешь. Я вижу, что он на тебя не смотрит. Вы поссорились?
 — Нет, ма. У меня настроения нет.
 — Да влюбился он. Что тут не понятного? — насмешливо произносит Том, подперев плечом косяк двери в гостиной и жуя бутерброд с колбасой.
 Билл вздрагивает, словно его неожиданно кто-то сильно пнул. Вскакивает и шипит зло:
 — Пошел на хер, гандон! — падает лицом в подушку. Плечи подрагивают.
 — Том, милый, совсем забыла сказать. Тебе звонил Георг. Хотел что-то обсудить. Просил перезвонить.
 Том обвел гостиную взглядом, пытаясь обнаружить трубку радио-телефона.
 — По-моему, я забыла ее на кухне, — виновато разводит руками Симона. — Посмотри там. — Рука незаметно ложится на бедро, где в кармане лежит трубка.