Узор счастья

— Спасибо, дорогой товарищ, — шутливо-торжественно, глядя на нее доброжелательными карими глазами, проговорил Валентин и протянул руку.
— Ты действительно нас выручила, — проникновенно заметила Маша, тоже тряхнув ее ладонь. И, наклонившись к уху, добавила: — У тебя действительно необыкновенная кожа. После того как ушел Мэд Макс, я все время билась только над «светопроникновением». Трудно, но страшно интересно...
Света посмотрела ей в глаза:
— У меня... бабушка художница, — ответила она с едва заметной улыбкой на губах, — меня подобные вещи не смущают.
— Вот и хорошо, — радостно улыбнулась Маша, махнув ей на прощание рукой. — До следующего раза.
Остановившись на ступеньках лестницы, Светлана посмотрела вверх. Начинало моросить. Она раскрыла старенький зонт и задумалась: в какую аптеку ей лучше пойти, чтобы успеть передать лекарство с проводницей до отправления поезда, налево или направо? Куда получится ближе? Дождь припустил сильнее. И она пыталась развернуть зонтик, который то никак не складывался, то вдруг упрямо не желал разворачиваться. «Можно выступать в цирке с номером «укрощение зонта», — усмехнувшись, думала Светлана, стоя у края тротуара...
В это время Максим сидел в своей машине. Он не любил ездить по Москве и сам садился за руль только на автобанах, где можно развить приличную скорость. В центре же водители постоянно торопятся, нарушая правила, выскакивают перед носом, обгоняют там, где это не положено. Поэтому, чтобы не раздражаться, Максим предпочитал устраиваться на заднем сиденье.
— Нам куда? — спросил шофер. — Направо или налево?
Максим медлил с ответом. Петр покосился на шефа и увидел, что тот сидел, глядя перед собой. Вернее, не перед собой, а на девушку, что спустилась по ступенькам к тротуару и остановилась. На ней был бежевый пиджак и бежевая юбка. Золотистый ореол волос, которые она подобрала обручем, словно нимб, окружал ее лицо. Ореол и задумчиво-отрешенное лицо помогли Максиму вспомнить, почему у него с первой минуты возникло ощущение, что он ее где-то уже видел. Ну конечно, Макс вспомнил картину американского художника, которая так и называлась: «Золотая девушка». Это был портрет реальной девушки, которая выступала в каких-то дешевых кабаре со своими номерами, потом ее заприметили, предложили контракт, и вскоре она стала одной из ведущих театральных актрис. Художник написал ее портрет, когда она уже достигла славы, удачно вышла замуж. Но ему удалось передать ощущение беззащитности и в то же время... внутренней силы. И этот мягкий золотистый свет, который исходил от нее, был как намек на будущую славу, на тот ореол обожания, который окружает хрупкую актрису, исполняющую трагические роли. Та же стойкость и уязвимость угадывалась и в облике студентки, оказавшейся в его группе... Максим запомнил, что ее зовут Светлана. Главное — свет.
Никому из тех, кто сидел перед мольбертами, не удалось передать одновременно и ее хрупкость, и ее несгибаемость. Она сидела, отрешенно глядя в окно. Золотистый свет волос окружал ее как нимб. И изысканной формы нежная грудь с розовым, как бутон, соском...
«Совершенно не в моем вкусе», — подумал Максим. Его никогда не привлекали такие фигуры. Но желание, охватившее его тогда, отозвалось и сейчас во всем теле. Будто расплавленный металл. Он тряхнул головой, словно хотел отогнать наваждение.
— Так нам куда? — переспросил Петр.
— А вот куда она повернет, в ту сторону мы и поедем, — загадал Максим, усмехнувшись.
Петр еще раз взглянул на девушку, которая пыталась раскрыть зонт. Она была явно не из тех, кто мог заинтересовать Максима. Какая-то могучая тетка, проходя мимо нее, злобно толкнула ее локтем. Не потому что Светлана мешала ей пройти — она стояла на кромке тротуара, у самого поребрика. Это был жест раздраженного жизнью человека, которому мешает все на свете и который хочет излить свое недовольство на кого-то другого.
Светлана покачнулась, взмахнула руками, пытаясь удержаться, но все же не сумела, и шагнула на мостовую. Женщина продолжала идти широким шагом, расталкивая тех, кто двигался ей навстречу. Светлана проводила ее чуть-чуть удивленным взглядом. Но ни обиды, ни злости, ни ответного раздражения в нем не вспыхнуло. Только легкое недоумение и все.
— Вот же тварь какая, — досадливо поморщился Петр. — А если бы машина ехала? Могла бы и под колеса столкнуть. Что у нас за народ стал такой злой...
— Могла бы, — буркнул Максим. У него почему-то возникло ощущение вины, словно все произошло из-за него.
Но Светлана, кажется, наконец решилась и зашагала — вправо от них по ходу машины. Ее неагрессивность вызвала у Максима странное чувство досады: ну нельзя же позволять, чтобы с тобой так обращались. Хоть бы одернула эту дуру, подумал он.
Петр мягко тронулся с места. Ехать с ним в машине было все равно, что плыть на корабле с парусами, надуваемыми попутным ветром. Когда Максим хотел расслабиться и не думать о дороге, он вызывал Петра. В последнее время это случалось все чаще и чаще.
Неторопливо набирая скорость, Петр выехал на дорогу и двинулся следом за девушкой. Она быстрым шагом направлялась к троллейбусной — без навеса — остановке. Резкий порыв ветра дернул зонт у нее из рук. А когда она попыталась удержать его, вывернул спицы в обратную сторону. Дождь продолжал моросить. Она стояла с сосредоточенным видом, снова пытаясь выправить зонт.
Петр вопросительно посмотрел на пассажира. Водитель не видел ничего предосудительного в том, что Максиму приглянулась молоденькая студентка. Шеф ведь далеко не старик. Подумаешь, тридцать один год. А эти девицы только на вид такие недотроги. На самом деле многие из них прошли через такие огонь, воду и медные трубы, что иной мужик за всю жизнь повидать не успеет. Но Максим, сердито сдвинув брови, молчал.
Они не двигались. Впереди образовалась пробка. Водитель стоявшей перед ними машины, должно быть, тоже обратил внимание на девушку. Дверца машины распахнулась. Водитель — молодой парень — предложил подвезти ее.
Вот сейчас она обрадуется и сядет в машину, подумал Максим с некоторым чувством облегчения. И ее готовность воспользоваться чьими-то услугами позволит ему избавиться от какого-то беспокойства и томления, вызванных встречей в аудитории. Флер улетучится, и очарование развеется.
Максим внимательно следил за ее выражением лица и видел, с каким недоумением Светлана покачала головой, по-прежнему сосредоточенно думая о чем-то своем.
— Да я так подвезу, без денег, не волнуйся, — шутливым тоном продолжал водитель. — Мне по пути.
От таких приглашений девушкам бывает труднее всего отказаться: нахальный уверенный тон вызывает опасения, а в голосе парня звучало дружелюбие.
— Спасибо, вон мой троллейбус, никак не может подъехать к остановке, — так же дружелюбно отозвалась Светлана и подняла голову, глядя перед собой.
Она не кокетничала, не пыталась изобразить из себя недотрогу. Такое впечатление, что она сразу же забыла и о машине, и о водителе. Она жила в своем мире, в который ей не хотелось допускать других. Это право надо было заслужить.
Дверца захлопнулась. Машина ненамного продвинулась вперед, Петр проехал мимо остановки. Троллейбус занял освободившееся место, и Светлана скрылась в салоне. Пробка рассасывалась медленно. И троллейбус двигался следом за «фордом» Максима почти вплотную. Через две остановки Светлана вышла, и Максим увидел, что она забежала в аптеку.
— Наверное, за противозачаточными таблетками, — усмехнулся Петр, тоже невольно наблюдавший за девушкой.
— Прижмись к тротуару, — попросил Максим, сам не зная зачем.
Он заметил это золотое сияние над головой девушки, когда пришел на предпоследний экзамен. Глядя прямо перед собой, она рисовала с таким видом, словно сидела не на экзамене, а где-нибудь на лоне природы и наслаждалась тем видом, что открывался перед ней. Ей доставлял удовольствие сам процесс. И было видно, что в эту минуту она не волнуется, не боится провалиться. Мысли были заняты только рисунком. Он прошел за ее спиной и отметил удачное композиционное решение. Девушка, не шелохнувшись и не глядя по сторонам, продолжала увлеченно рисовать.