Рождение патриарха

Вообще же Красные Волшебники Тэя в области некромантии были, что называется, впереди планеты всей. Этому в первую очередь способствовало то, что на протяжении сотен лет большую часть военной силы Тэя составляла нежить, а меньшую — големы. Ну а, во-вторых, при помощи некромантии устранять конкурентов и вышестоящих коллег значительно безопаснее и эстетичнее, нежели делать это посредством огненных штормов, землетрясений и иже с ними. Таким образом, почти все Красные Волшебники в какой-то степени были некромантами вне зависимости от своей принадлежности к той или иной школе.
Сам Гатан теперь обитал во вплетенной мне в волосы жемчужине, которая на самом деле была несколько измененной ловушкой душ. Внутри он чувствовал себя вполне комфортно, однако при этом не мог со мной общаться. Выходить же наружу он мог свободно, но не любил, братия Рунга наводила на него настоящий ужас, что вызывало некоторые сложности.
Для осуществления моего суицидального эксперимента, помимо уже отлитой металлической глыбы, инкрустированной драгоценными камнями, требовалось наличие большого числа искр.
Эту проблему мы решили радикально, как истинные маньяки, чем я очень горжусь!
Что мы сделали, до меня в полной мере дошло уже после того, как все было кончено. Я-то ладно, дурак и необразованный дилетант, да и пофигистское настроение на меня временами находит. Но Рунг-то, Рунг! Да и Гатан тоже хорош, с ритуалом помогли без всяких вопросов и сомнений. Как будто так и надо! У-у-у-у…
В общем, мы потрошили вызываемых демонов… живьем… да-а-а… Вот так, я-то, наивный, верил, что с разумом у меня все в порядке, а теперь возникли некоторые сомнения, можно даже сказать, большие…
Но обошлось. Оказывается, Рунг от меня чего-то подобного изначально ждал и заранее смирился, а Гатан действительно на полном серьезе думал, что так и надо. Уж не знаю, кем он меня считал, но что не простым смертным точно. Вид моей ауры к этому весьма располагал, а после двух с лишним десятков выпотрошенных голыми руками «шакалов» мой авторитет в его глазах взлетел на недосягаемую высоту. Вот так всегда, сделаешь что-то невероятное просто потому, что не знаешь о невозможности подобного действа. А я просто хотел получить живые искры…
После трех часов отборного мата в три голоса на добром десятке языков искры наконец были успешно внедрены в адамантиево-мифрильную заготовку, а я приготовился к самой рискованной части плана.
Процесс отделения части моей души и последующее внедрение ее в созданное вместилище тоже прошли удачно, хоть и весьма болезненно. Сам ритуал я запомнил плохо — боль, слабость, исчезновение эмоций, а потом раздвоение сознания. Часть меня оставалась лежать в покрытом рунами и самоцветами каменном саркофаге, задача которого была поддерживать во мне жизнь, а другая часть переместилась в металлическую оболочку. Как только фрагмент души закрепился в своем новом вместилище, ощущение двойственности пропало, остались только пустота и боль. А потом крышка саркофага была закрыта, и через какое-то время я погрузился в сон.
Знакомая комната. Деревянный стол у окна, на нем старенький компьютер, рядом красная настольная лампа. Свободных стен нет, везде книжные полки, входная дверь закрыта, в углу валяются какие-то вещи. Сон. Да, все хоть и знакомо, но выглядит не так, как в реальности. Забавно, я уже больше полутора лет тут не бывал; да, все верно, моя комната. Раньше я очень любил этот сон, когда точно знаешь, что спишь, эта реальность становится очень податливой. Облокотившись на подоконник, я всмотрелся в силуэты соседних зданий. Странно, людей не видно, обычно кто-то здесь всегда есть. И только тут я понял, что испытываю чувства, чего быть не должно.
— Удивлен?
Я обернулся. На столе, сдвинув клавиатуру, сидела девочка, судя по росту, лет тринадцати, может, четырнадцати. Ее белые или даже скорее серебряные волосы почти касались пола. Одета она была в черную кожаную куртку со стоячим воротником, черную с красными полосками юбку из плотной ткани и черные же туфли. При этом у нее было красивое взрослое лицо, слишком совершенное, чтобы принадлежать реальной женщине. Серые глаза смотрели на меня очень внимательно, однако никаких эмоций на лице девочки не отражалось.
— Немного. Не думал, что окажусь здесь в ближайшее время или что буду испытывать эмоции после ритуала.
— Во сне ты остаешься одним целым, несмотря на то что в материальном мире разделил свою душу.
— Значит, вторая часть меня сейчас тоже спит?
— Да, вам обоим нужно время для восстановления.
— Ясно.
— Дурак!
Я с удивлением посмотрел на свою собеседницу; кажется, я не давал повода… ну разве что мои эксперименты…
— Именно! Ты слишком спешишь! Это уже третий раз, когда ты необдуманно применяешь свою силу, и два раза мне пришлось тебя спасать! А в первый раз тебя прикрыла другая, старшая я!
Ее лицо до сих пор не выражало никаких эмоций, только в глубине глаз было злость и обида.
— Знаю. Прости. — Пауза. — Я боюсь потерять темп и упустить возможности. Рунгу осталось немного, для орка он и так уже слишком стар, а без него я не смогу осуществить и половины своих идей.
Тишина. Мы оба молчим, глядя друг другу в глаза, за окном разгорается закат, и комната постепенно наполняется оранжевым светом.
— Все, что тебе было нужно, это лишь немного подождать.
— Прости.
Она прикрыла глаза, и на ее лице появилась едва заметная улыбка.
— Это уже неважно, просто теперь тебе придется больше спать, особенно перед осуществлением очередных безумных идей. Своих тормозов у тебя нет.
— Мы можем разговаривать только здесь?
— Нет, но я не хочу общаться с тем бесчувственным болваном, которым ты будешь во время бодрствования.
Опять тишина. Солнце закатилось, и последние его лучи нехотя уходят за горизонт.
— Ты сможешь обучать меня?
— Ты все-таки это спросил. — Улыбка. — Да, смогу, но только здесь и не скоро. Сперва разберись с элементалем жизни.
— Постараюсь. Как долго я могу тут оставаться?
— Долго, но скоро ты перестанешь запоминать то, что здесь происходит, и, проснувшись, ничего не будешь помнить. Так что просыпайся, время тут и так течет медленнее, чем в материальном мире.
— Жаль. Тогда до встречи.
— Дурак. — Она отвернулась, прикрывая глаза. — Мы не расстаемся. — Еще одна улыбка.
Пространство подернулось рябью, я уже начал ощущать себя в двух мирах одновременно, наполовину бодрствуя, а наполовину еще находясь во сне.
— Последний вопрос: ты уже придумала себе имя? — Это меня действительно интересовало, не обращаться же к ней постоянно «Тьма»…
— Да, Юринэ.
Открыл глаза, вокруг ощущались стенки каменного саркофага. Прохладно и немного душно, несмотря на дыхательные отверстия.
Юринэ, значит. Если я не ошибаюсь, в японской мифологии это ёкай, обакэ или бакэмоно — душа и воля места, иногда города. Или даже скорее аякаси, наивысший класс ёкай, обладающих разумом. Одна из немногих положительных аякаси иногда описывается как правительница более мелких духов. В славянской мифологии Юринэ соответствует берегиням, хотя берегини вроде к городам отношения не имеют. Кажется, кто-то подобный был еще у скандинавов, но сейчас не помню, так что могу ошибаться. В любом случае ничего не имею против, хотя позже расспросить о причинах такого выбора стоит, любопытно все-таки.
Проснувшись окончательно и сдвинув крышку саркофага, я выбрался наружу. Стороживший дух при моем появлении метнулся куда-то сквозь стену, хотя ясно куда: докладывать полетел. Интересно, сколько я так проспал? Юринэ говорила, что время тут шло быстрее, а во сие прошло часов семь-восемь, если судить по солнцу. Хотя нет, неинтересно, то есть потребность в получении этой информации была, а вот самого интереса как чувства не было. Ну как я и ожидал, пустота в душе и ледяное спокойствие, не так все и плохо. По крайней мере, мысли все бросить и лежать, бесцельно глядя в потолок, не возникает.