Страшись Темноты (ЛП)

Он сам подписался на жизнь в мире, где опасность была неотъемлемой частью. Скажи он матери всю правду, Шериз не пошла бы домой с Даймоном той ночью. Она была бы в безопасности. Ее убили из-за него, и эта правда ранила до самой глубины существа.
Не в силах выносить этого, Ник заставил себя подойти к кодовой панели на воротах и набрать номер. Он почти ожидал, что устройство не будет работать, но дверь открылась.
Он остановился у петуний, которые Шериз посадила в огромном вазоне рядом с задней дверью, и подвинул его, чтобы достать запасной ключ.
Все осталось таким же, как в те времена, когда он был человеком…Только теперь все было по-другому. Желудок Ника сжался, когда он открыл дверь и вошел в дом.
Его друг Кил сказал, что дом был слегка поврежден во время Катрины, но его восстановили. Нужно было отдать ему должное — все выглядело нетронутым. Не считая отсутствия матери, все было как всегда.
«О, Ники, смотри! Это же один из тех автоматов для переработки мусора. Никогда не думала, что у меня будет нечто подобное. А эта облицовка на стенах. Это что, итальянский мрамор?»
Он взглянул вправо, где располагался духовой шкаф с мраморной столешницей. «Мам, для тебя все самое лучшее!»
«О, ты меня испортишь, детка. Ты — единственная правильная вещь, которую я сделала в жизни. Я не знаю, почему Бог был так добр, что послал мне тебя, но я рада, что он так сделал».
Но Ник Готье не был посланцем небес. Также как и бесполезный ублюдок, породивший его и сбежавший, он был порождением ада.
Ник поставил чемодан у двери и положил ключ на столик. В последний раз, когда он был здесь, он звал мать. Выкрикивал ее имя, метаясь по дому, пытаясь найти ее.
И обнаружил наверху.
Против воли, ноги сами привели его туда. Ник стоял в дверях, глядя на любимое кресло матери. Он все еще мысленно видел ее безжизненное тело. Но в реальности не осталось ни единого напоминания о ее смерти…
Или его собственной. Прямо с этого самого места он воззвал к греческой богине Артемиде, прося ее сделать его Темным Охотником. Когда она отказала, сказав, что он должен сначала умереть, Ник вышиб себе мозги прямо на ее глазах.
Страшась реакции Ашерона на его смерть, Артемида сделала Готье бессмертным и оставила на лице свою метку, изображающую лук и стрелы, однако он не принадлежал к ее армии, защищающей человечество. Его силы были больше. Он мог выходить на свет.
А теперь он поделился силами со Страйкером…
Ник нахмурился, увидев полупустую банку Коки на столике. Его мать никогда не пила обычную Коку, только диетическую, и он никогда бы не посмел оставить напиток в ее священном убежище.
Кто-то еще был в доме, и поскольку там же лежала сегодняшняя газета, Ник решил, что некто самовольно поселился в особняке.
В его доме.
Ярость пронзила его. Кто посмел?
Жаждая крови, Ник пронесся по комнатам, но все они были пусты, не являя ни единого признака того, что кто-то хозяйничает тут.
— Отлично, — прорычал он. — Я с тобой потом разберусь.
Сначала он хотел навестить маму. Ник вздрогнул. Он не был на кладбище с тех самых пор, как умер его беспутный отец. Несмотря на то, что он проходил через кладбище Святого Луи каждый день, это было не то место, где можно провести много времени. Оно напоминало ему об отце и банде, с которой он когда-то ошивался. Банде, которая грабила туристов, осмелившихся зайти на кладбище в одиночку.
Но он пойдет туда, чтобы навестить мать. Он не был на похоронах. Самое малое, что он мог сейчас сделать, это дать ей знать, что все еще скучает по ней.
С тяжелым сердцем Ник прошел несколько кварталов, отделяющих его дом от Бэйзин-стрит, и ступил через каменный вход кладбища Святого Луи. Дождь уже прекратился, как это часто бывало в Новом Орлеане. Теперь снова стало удушающее жарко.
Поскольку было утро, кованые ворота были открыты и удерживались цепями. Высшие силы позволили ему избежать проклятья Темных Охотников и Даймонов — также как и Эш он мог выходить днем, и, в отличие от других Темных Охотников, мог зайти на кладбище, не опасаясь быть захваченным одной из неуспокоенных душ, населяющих это место.
Не останавливаясь, Ник прошел к фамильному мавзолею Готье. Минуя возвышающиеся могильные камни, из-за которых кладбища Нового Орлеана часто называли Городами Мертвых, он заметил, что многие из них все еще хранили следы разрушительного урагана. Даже могила Мари Лаво  [2]уже не была такой яркой, как прежде. На многих памятниках не хватало имен или камней.
Его затопила волна страха — Ник не знал, что ожидает его там, где покоилась его мать. Но, завернув за угол, за которым находилась могила, Ник замер.
Меньяра Шартье, крошечная, хрупкая афро-американка сидела у могилы, шепотом разговаривая с его матерью, положив на холмик букет белых лилий. Верховная жрица Вуду оборвала себя на полуслове, поворачивая голову, будто знала, кто стоит позади.
— Ни… — Она нахмурилась, не произнеся его имя до конца.
— Тетушка Менни, — сказал Ник срывающимся голосом, сокращая расстояние между ними. Меньяра снимала комнату рядом с ними, когда он рос, и она принимала роды у его матери, потому что позволить больницу та не могла. Меньяра была для них единственной семьей, что они знали. — Ты все еще здесь.
Она медленно поднялась на ноги. При росте в метр пятьдесят, она едва могла быть угрозой для кого-то старше пяти, но все же в ней было нечто настолько властное, что всегда подавляло его. Не раздумывая, Ник обнял ее и прижал к себе.
— Я знала, что ты вернешься, — выдохнула она, поцеловав в помеченную щеку. — Твоя мама просила меня присматривать за тобой.
Кому-то другому эти слова могли показаться странными. Но Меньяра была одаренной ясновидящей. Она знала то, чего не знал никто.
— Я не убивал свою мать, — произнес Ник, отпуская ее. Это был один из слухов, ходящих по округе.
Меньяра погладила его по руке.
— Я знаю, Амброзиус. Я знаю. — Она повернулась и показала на могилу. — Каждый день я прихожу сюда, чтобы Шериз знала, что она не одинока.
Ник опустил взгляд на цветы, покрывающие могилу, и увидел небольшой куст черных роз, цветущий на крохотном клочке земли.
— Ты приносишь ей цветы?
— Нет, я всего лишь раскладываю те, что присылает черноволосый мужчина.
Ник нахмурился.
— Черноволосый?
— Твой друг. Ашерон. Всякий раз, когда он появляется в городе, он приходит навестить твою мать. И каждый день он посылает ей цветы.
Его кровь застыла в жилах.
— Он мне не друг, Меньяра.
— Ты можешь не быть его другом, Амброзиус, но он твой друг.
Ну да, как же. Друзья не рушат жизнь друг друга, как это сделал Эш.
— Ты не знаешь его. Не знаешь, на что он способен.
Женщина покачала головой.
— Знаю. Я точно знаю, кем и чем он является. Я точно знаю, что он может. И что еще важнее, я знаю, чего он не может. Или то, чего он сделать не осмеливается. — Ее черты смягчились, когда она дотронулась до метки на его лице, но ничего о ней не сказала. — Всю твою жизнь я наблюдала за тобой. Твоя мама всегда говорила, что ты действуешь, не подумав. Ты слишком глубоко чувствуешь. Скорбишь слишком сильно. Но однажды, Амброзиус, ты увидишь, что ты и твой друг не так сильно отличаетесь. Что в нем очень много от тебя.
— Ты не знаешь, о чем говоришь. Я не поворачиваюсь спиной к своим друзьям, и уж конечно не причиняю им вред.
Меньяра указала рукой на цветы.
— Он не отвернулся. Он был здесь, когда дьявол спустил свою ярость с цепи. Ашерон спас мне жизнь и жизни многих других. Он приносил нам пищу, когда есть было нечего и не позволил твоему дому сгореть. Не суди его по одному проступку, когда он сделал так много добра.
Ник не желал прощать Эша. Только не после того, что случилось, но, несмотря на свой гнев, он почувствовал, как его сердце смягчается от мысли, что Эш был здесь, что он не покинул город.