Я ждал тебя вечность

Киран знал, что Эмили невинна и что ему нечего ей предложить. Он мог только брать. Но желание было сильнее доводов разума, и он оторвался от ее губ, чтобы ласкать страстным поцелуем теплую плоть ее груди. Кожа Эмили была сладкой и солоноватой одновременно. Сущее лакомство.
— О-о-о. — Эмили вцепилась в волосы Кирана, прижимаясь грудью к его рту. Порванное платье упало с плеч, и она осталась нагая в жарком свете огня в камине.
Прохладные прикосновения Кирана составили поразительный контраст теплым ласкам огненных отблесков на ее коже. Сначала он ласкал и дразнил соски пальцами, затем пришел черед языка, дарящего удовольствие, какого Эмили раньше не знала, сводящего ее с ума и в то же время зажигающего странным томлением. Эмили была в растерянности. Ей хотелось большего, но чего? Выдержит ли она эту пытку возбуждением и восторгом? И что будет, если она не сможет больше терпеть?
Прохладные пальцы скользнули под юбки и погладили внутреннюю поверхность бедра. Эмили инстинктивно сжала бедра, и его рука оказалась в ловушке. Она вдруг поняла, что вот уже несколько минут трется о его бедро, оседлав его, словно всадник коня. Но она не успела устыдиться собственной смелости, потому что его рука сумела вырваться на свободу и двинулась вверх по бедру. Вцепившись в его волосы, она заставила Кирана оторваться от ее груди, чтобы снова найти его рот губами. Необходимость поцеловать его была для нее куда насущнее, чем потребность дышать.
Киран подчинился, завладев ее губами, проникая языком в самые глубины ее рта, в то время как его рука проникла в сокровеннейшее из мест, туда, где находилось средоточие восторга и страстной тоски. Его прикосновение было как лед. Эмили чувствовала, как меж ног потекла влага. Она понимала, что его ласки рождают в ней огонь — а все остальное перестало существовать.
Выгнув спину дугой, она обеими руками схватила ворот его рубашки. Эмили едва понимала, что делает — а именно рвет дорогой материал, чтобы обнажить его грудь. Она не испытывала сожалений по поводу загубленной рубашки, потому что теперь их обнаженные тела могли встретиться. Она даже застонала от наслаждения, не прерывая поцелуя. Возбужденные соски терлись о его грудь. Его ответный стон дал ей понять, что он тоже во власти наслаждения, не уступающего ее собственному. Это тоже было для нее новостью. Сладостные ощущения так ее захватили, что ей было некогда думать о том, что испытывает он. Но сейчас мысли Эмили обрели иное направление, и ей захотелось подарить ему такое же удовольствие, какое дарил ей Киран. Вот только как это сделать? К тому же, наслаждаясь его ласками, она совсем не могла думать.
Как оказалось, и времени на раздумья у Эмили не было тоже. Даже если бы затуманенный страстью мозг не отказался ей повиноваться! Потому что именно в эту самую минуту из холла послышался вскрик:
— Ох, глупая кошка! Прочь, или я наступлю на тебя да свалюсь с лестницы. Вот и доведешь меня до могилы раньше времени.
Было сказано куда больше, но Эмили не разобрала, что именно, — экономка бормотала себе под нос. Впрочем, ей было не до того. И она, и Киран застыли, едва заслышав голос миссис Макбейн, а потом отпрянули друг от друга и с ужасом уставились на открытую дверь в холл. Эмили забылась настолько, что совершенно упустила из виду, что дверь все еще открыта. Не только повела себя как бесстыдница, но и сделала это при открытой двери, напоказ всем желающим. Правда, смотреть было некому, кроме миссис Макбейн и ее мужа. Однако Эмили не могла понять, как могла повести себя столь недостойным образом. Куда девалась ее благовоспитанность? Она уже начинала вовсю предаваться самобичеванию, когда Киран напомнил ей о более важных вещах. Выпустив Эмили из объятий, он начал спешно приводить в порядок ее порванное платье, чтобы хотя бы прикрыть наготу.
Густо покраснев, Эмили опустила глаза, избегая встречаться с Кираном взглядом, и увидела, что его рубашка тоже в плачевном состоянии. Она попыталась приладить на место порванный ворот, но только помешала Кирану.
— Не тревожьтесь, — сказал он, подталкивая ее к постели. — Я задержу миссис Макбейн в холле и скажу, что вы устали и легли спать. Велю, чтобы не беспокоила вас.
Эмили кивнула, но затем спохватилась:
— А ваша рубашка?
Киран запахнул обе части разорванного ворота, поглубже заправив рубашку в черные брюки.
— Все будет в порядке, — заверил он Эмили, глядя на ее обеспокоенное лицо. Повернулся, чтобы уйти, но вдруг обернулся к ней, сжал ее в объятиях и поцеловал. Наверное, это должен был быть простой поцелуй, каким прощаются на ночь, но страсть, не успевшая еще остыть, быстро вступила в свои права. Легкое прикосновение губ превратилось в чувственное слияние. Эмили застонала.
— Глупая кошка! Иди себе, иди. Нет у меня времени тебя гладить.
Киран выругался. Эмили показалось, что голос миссис Макбейн звучит очень громко, словно она стояла прямо за дверью. Или, может, говорила необычно громко?
— Мне лучше уйти, пока она не вошла.
— Да. — Эмили улыбнулась дрожащими губами. — Благослови Господь эту кошку, иначе миссис Макбейн была бы уже тут.
Помедлив, Киран кивнул и вышел, плотно притворив за собой дверь. Как только она закрылась, Эмили приникла ухом к деревянной створке. Что происходит в холле?
Она отчетливо расслышала слова миссис Макбейн:
— О, сэр, я как раз шла посмотреть, не захочется ли вам еще какао.
Голос Кирана звучал приглушенно, и Эмили не разобрала, что он сказал. Зато и миссис Макбейн говорила тише, и Эмили ее почти не слышала. Наверное, они уходили прочь от ее дверей. Вздохнув, Эмили обвела глазами комнату. Освещенная множеством свечей, она выглядела очень романтично!
В этом мягком сиянии почти не видно было ни пыли, ни грязи. Улыбаясь, Эмили прошлась по комнате, задувая свечи. Потом сняла порванное платье, надела ночную сорочку и откинула покрывало. Стоило Эмили оказаться в постели, под теплыми одеялами, в надежном укрытии ночной темноты, как ее воображение начало рисовать картины того, что она только что пережила.
Киран Макей — необыкновенный человек, который подарил ей необыкновенные ощущения. Скорее бы наступило утро! Тогда она сможет увидеть его опять.
Он должен избегать ее, твердил себе Киран, уставясь взглядом на огонь в камине библиотеки. Он сидел в том же кресле, в котором обнаружил спящую Эмили, когда вернулся с охоты. Ему казалось, что кресло все еще хранит тепло ее тела. И уж совершенно точно он улавливал аромат мыла, которым она пользовалась, принимая ванну. Запах, казалось, впитался в ткань обивки — тонкое напоминание о том, что она побывала здесь.
Нужно смириться с тем, что это все, что ему осталось. Сегодня он понял, что не в силах сохранять самообладание — а ведь он так им гордился! На протяжении этих двух с лишним веков самообладание было для него необходимостью. Приступы голода чуть не сводили с ума, заставляя пить и пить кровь, пока в теле жертвы остается хотя бы капля. Но он находил силы унять позыв, принуждая себя остановиться, чтобы попить из кого-нибудь другого. Однако сегодня он оказался во власти другого голода, который взял над ним верх за считанные минуты. Вернее, за считанные секунды. Ее аромат, вкус ее кожи смешались для него в той капле крови, которую он по неосторожности слизнул с ее пальца. Жажда любви, которую он прочел в ее глазах… Все было против него, и он оказался беззащитен под натиском желаний, которых не чувствовал с того самого момента, как был обращен в вампира. Он и не подозревал, что еще способен желать и чувствовать!
Киран хотел сказать себе, что в следующий раз будет осторожнее. Ведь за столько лет он просто позабыл, как оно бывает, вот и угодил в ловушку. Обман! Разумеется, вот уже несколько десятилетий, как он не испытывал плотских желаний. Но ему не устоять и в следующий раз. Даже сейчас его тело страдало от разлуки с Эмили. Его обуревала безумная мечта вернуться в ее комнату, лечь к ней в постель и взять то, что она могла бы ему дать — свою сладость, свою невинность. Но что даст он ей взамен? Вечное проклятие и неминуемая смерть вряд ли будут справедливой платой за страсть, дружбу и любовь, которые он мог бы познать с Эмили. Нет! Уж лучше пусть выходит за графа Синклера, чем станет его сообщницей. Решительно нужно держаться от нее подальше. Будет трудно, и вряд ли Эмили облегчит его задачу. Но он должен — ради ее же блага.