Непокорная девственница

— Ведите себя спокойно, — тихо предостерег он.
Из раскрытых дверей подошедшего лифта стали выходить гости отеля. Женщины в коротких платьях, в туфлях на высоких каблуках висели на сопровождавших их мужчинах, тесно прижимаясь к ним.
Люди с удивлением разглядывали Катарину, и она их в свою очередь. Платья, такие нескромные, с обнаженными спинами и глубокими декольте, заставили девушку покраснеть. Ее нижнее белье было менее фривольным.
Шепот изумления, смешки, улыбки, удивленно поднятые брови. Катарина чувствовала, что у нее горит лицо. Она понимала, как выглядит. Никакого макияжа — в их школе косметика была под запретом. Длинные волосы не острижены и не уложены. Это также запрещалось. А ее платье цвета грязи, которое она шила сама на уроках рукоделия…
Она различала тихие возгласы удивления, вопросительные взгляды. Что она делает рядом с таким красивым мужчиной?
Лифтер приветствовал ее стража по имени. Рамирез втянул девушку за собой в лифт, и они поднялись наверх в полном молчании. Он прошествовал к двойным дверям в конце застланного ковром коридора.
— Не тащите меня.
Ее голос дрожал. Она кашлянула, чтобы скрыть это.
Катарина почти бежала за ним — так быстро он шел. В школе она была самой высокой среди девочек и выше тех немногих мужчин, которые изредка появлялись на территории их школы, но едва доставала до плеча Рамирезу. Приходилось глядеть на него снизу вверх, что было ей не по душе. Это подавляло ее.
Он открыл карточкой-ключом дверь, Катарина не шелохнулась, и ему пришлось ее немного подтолкнуть. Он захлопнул дверь, закрыл на ключ и включил свет.
У Катарины захватило дух от увиденного. Огромная гостиная была уставлена вазами с цветами. Широкое окно во всю стену открывало панораму ночного Рио, залитого яркими огнями.
— О'кей, давай-ка поговорим откровенно, — сказал Рамирез, остановившись в центре комнаты. Вид у него был недовольный.
Не подавай виду, что испугалась. Эта философия много лет помогала ей, особенно первое время после смерти родителей. Но сейчас у нее не было сил.
— Вы уже все прояснили. Вы приказываете, я должна повиноваться.
— Я взял на себя опеку, потому что ваши родители оставили такое завещание.
— Нет. Они оставили меня под опекой дяди.
— Да, но его вы тоже потеряли. Уверен, для вас это было большим ударом.
Ударом для нее стали сегодняшние события, но ему незачем об этом знать.
— Он был моим родственником.
— А я нет.
— Я даже не знаю, кто вы.
— Я уже говорил. Я…
— Я не о том. Я ничего о вас не знаю.
— Здесь мы в одинаковом положении, — усмехнулся он.
— Нет. Вы знаете, куда мы поедем, что будем делать. Вам объяснили, как надо распорядиться моей судьбой, а я считала, что окажусь на свободе. — У нее дрогнулголос. Она с трудом взяла себя в руки.
— Ответьте хотя бы, почему вы согласились на это условие.
Это самое важное. Родители, судьба и проклятый Энрике Рамирез отдали ее жизнь в его руки. Волнение было невозможно скрыть: дрожащий срывающийся голос, пылающие щеки.
— Почему бы вам не присесть, мисс Мендес? — любезно предложил Джейк, надеясь, что сумеет с ней договориться.
— Я не хочу.
— Возможно, но все же присядьте. Сегодня был длинный, утомительный день. Я устал, раздражен и голоден. Что вам заказать на ужин? — Он взялся за телефон.
— Свободу. И только ее.
Он кивнул.
— Не сомневаюсь. Но…
— Но вы не собираетесь мне ее предоставить.
— Все не так просто, как вам кажется.
— Напротив. Следует лишь сказать адвокату, что вы отказываетесь от опеки.
— Хорошо. Предположим, я это сделаю. И что потом?
— Потом? Я буду свободна.
— Свободна? Вы останетесь одна в городе, который так же жесток, как и красив. Будете спать на улицах, побираться? Вы это считаете свободой?
— Как-нибудь выкручусь.
— Сомневаюсь. К тому же вы забыли самое главное. Вы не получите свое наследство.
— Получу. Я найму адвоката. Он докажет, что мои родители вовсе не хотели отдавать мою жизнь в руки чужого, постороннего человека.
— Конечно, не хотели.
— Вы и сами это понимаете. Мой адвокат свяжется с Эстесом, потребует изменить завещание и… что вас так удивляет, сеньор? Чему вы улыбаетесь?
— Я смеюсь вовсе не над вами. Я смеюсь над собой. Пару дней назад я рассуждал точно так же. Думал, что найму юриста, он свяжется с Эстесом и все устроится. — Его улыбка погасла. — Я был неправ. Другого выхода нет. Мы в ловушке. С завещанием ваших родителей ничего сделать нельзя. Так же, как и с волей моего… — Он осекся. — С завещанием, которое касается меня.
Катарина глядела на него с испугом, и из ее широко раскрытых глаз катились крупные слезы, которые она не смогла удержать.
— Почему я должна вам верить?
— Потому что я говорю правду.
Девушка не ответила. Она не виновата, поскольку не может посмотреть на ситуацию с его точки зрения. Джейк вздохнул.
— Послушайте, сегодня был ужасный день. Я предлагаю лечь. Здесь две спальни. Вы занимаете ту, что с душем. — Он с сомнением взглянул на ее жалкие пожитки. Их слишком мало, вряд ли ей есть во что переодеться. — Хм… освежитесь, пока я закажу ужин.
Катарина поняла, что голодна. При слове «ужин» ей захотелось есть, но она решила ему в этом не признаваться.
— Не беспокойтесь. Я не голодна.
— А я — зверски. Не хотите есть? Отлично, я поем за двоих. — Джейк опять взялся за трубку, на ходу снимая пиджак.
Он остался в бледно-голубой рубашке из тонкого батиста, напоминающего шелк. Катарина в этом отлично разбиралась, благодаря урокам домоводства матушки Элизабет.
Рамирез заказывал по телефону ужин, но она не прислушивалась к разговору, думая о том, что он раздевается, не обращая внимания на нее. Он расстегнул манжеты и закатал рукава. Она и раньше видела оголенные мужские руки. Садовник иногда закатывал рукава…
Катарина затаила дыхание.
Руки ее опекуна были крепкие и жилистые, слегка поросшие черными волосками.
Джейк снял галстук. Надо бы остановить его, напомнить о своем присутствии. Вместо этого она не отрываясь глядела, как он расстегивает пуговицы на рубашке. Одну, другую, третью, четвертую…
У него были мощная шея и красивая мускулистая грудь. Продолжая разговаривать по телефону, он вытащил рубашку из брюк.
— Да, да, кофейник американского кофе и стакан молока. Катарина разглядела шелковистую дорожку темных волос, плоский живот…
Он повернулся к ней, она подняла голову, их взгляды встретились, девушка развернулась и исчезла в спальне.
Услышав, что она включила душ, Джейк прошел в свою комнату.
Катарина способна его провести и, дождавшись, когда он уйдет к себе, убежать.
Может, так будет лучше?
У нее было такое странное выражение лица… словно она увидела… что? Привидение? Монстра?
Мужчину!
Можно поклясться, что девушка впервые увидела раздевающегося мужчину. В ее взгляде был не страх, нет, скорее изумление и любопытство. Словно она пыталась представить, что испытываешь, прикасаясь к его коже. Почувствовать разницу между его силой и собственной нежностью.
Наверняка под уродливым платьем скрывается прелестное тело.
У нее должна быть шелковистая и гладкая, теплая золотистая кожа, которая еще не знает мужской ласки. Грудь, которой никогда не касалась мужская рука. Соски, которые не испытывали прикосновение мужского языка или пальцев.
Джейк вздрогнул, стряхнул сумасшедшие видения, снял с себя одежду и встал под душ.
Переодевшись в серые мягкие брюки и майку, он вошел в гостиную. Дверь в другую спальню все еще была закрыта.
Но это вовсе не означало, что она там, за дверью.
Глупо было оставлять ее без присмотра, усмехнулся он… Но дверь номера на запоре. Если только она не умеет вскрывать замки.
Тут отворилась ее дверь, и Джейк обернулся.
Катарина Мендес стояла на пороге. Она сняла ужасное коричневое платье и предстала передним в белой ночной рубашке, на которую накинула белый гостиничный халат. По ее легкому вскрику он понял, что она не ожидала увидеть его в гостиной. Она судорожно запахнула халат и завязала пояс. Но прежде Джейк успел кое-что заметить.