Колыбельная

Глава десятая
В редакции все притихли. Перешептываются, собравшись у кофеварки. Слушают с раскрытыми ртами. Никто не плачет.
Хендерсон ловит меня у вешалки и говорит:
— Ты звонил в “Риджент-Пасифик Эрлайнс” насчет их вшей?
Я говорю, что никто не хочет разговаривать, пока не заполнена учетная форма.
А Хендерсон говорит:
— Как только что-нибудь станет известно, сразу докладывай мне. — Он говорит: — Дункан не просто безответственный человек. Как оказалось, он умер.
Умер ночью, в своей постели, без каких-либо видимых повреждений. Без предсмертной записки, без очевидной причины. Его обнаружил хозяин квартиры и вызвал полицию.
Я говорю: а не было признаков, что тело подвергли содомии?
Хендерсон дергает головой и говорит:
— Чему подвергли?
Не отымели ли его в задницу?
— Господи, нет, — говорит Хендерсон. — А почему ты вдруг спрашиваешь?
Я говорю: просто так.
По крайней мере Дункан не стал мертвой куклой для секса.
Я говорю: если кто-нибудь будет меня искать, я — в библиотеке. Нужно проверить кое-какие факты. Просмотреть газеты за несколько лет. И пару-тройку бобин микрофильмов.
И Хендерсон кричит мне вслед:
— Только ты там недолго. Если Дункан умер, это не значит, что тебя освобождают от серии про мертвых детей.
Палки и камни могут покалечить, и поосторожнее со словами. 
Просматривая микрофильмы, я натыкаюсь на любопытный факт. В 1983 году, в Вене, Австрия, 23-летняя медсестра дала ударную дозу морфия старой женщине, которая очень мучилась и просила, чтобы ей помогли умереть.
Семидесятисемилетняя пациентка умерла, а медсестра, Вальтруда Вагнер, поняла, что ей нравится власть над жизнью и смертью.
Вот оно, здесь — на бобинах с микрофильмами. Голые факты.
Сначала это была просто помощь умирающим пациентам. Она работала в госпитале для престарелых и неизлечимо больных. Если человек попадал в этот госпиталь, он уже оставался там. В ожидании смерти. Желанной смерти. Помимо морфия, Вальтруда Вагнер изобрела еще одно средство, которое она называла “водолечением”. Чтобы облегчить человеку страдания, надо просто зажать ему нос. Потом прижать поплотнее язык и влить ему в горло воду. Смерть была медленной и мучительной, но стариков всегда находили мертвыми с водой, собравшейся в легких.
Молодая женщина называла себя ангелом.
Все смотрелось очень естественно.
Вагнер считала, что делает доброе дело — благородное и героическое.
Она избавляла людей от страданий и боли. Она была очень внимательной, чуткой и ласковой, и она забирала лишь тех, кто сам просил смерти. Она была ангелом смерти.
А в 1987-м их было уже четыре. Четыре ангела, четыре медсестры. Они все работали в ночную смену. К тому времени госпиталь окрестили “Павильоном смерти”.
Они уже не облегчали страдания, эти четыре женщины. Теперь они “назначали” водолечение пациентам, которые громко храпели, или мочились в постель, или отказывались принимать лекарства, или мешали медсестрам отдыхать по ночам — приходили на пост и ныли. Малейший повод к раздражению — и на следующее утро пациента находили мертвым. Каждый раз, когда пациент жаловался на что-то, Вальтруда Вагнер говорила:
— Этот уже прикупил билет к Господу Богу — буль-буль-буль.
— Те, кто меня нервировал, — говорила она на допросе, — отправлялись прямиком на свободную койку на небесах.
В 1998-м одна старушка обозвала Вагнер неряхой и потаскушкой, и ей “прописали” водолечение. Потом ангелы пили в таверне, смеялись и изображали, как старушка билась в конвульсиях. Врач, сидевший в той же таверне, случайно подслушал их разговор.
В ходе следствия выяснилось, что от “водолечения” умерли почти триста человек. Вагнер приговорили к пожизненному заключению. Остальные ангелы отделались меньшими сроками.
— Мы решали судьбу этих старых пердунов: жить им или умирать, — сказала Вагнер на суде. — Все равно их билеты к Господу были давно просрочены.
История, которую рассказала мне Элен Гувер Бойль, — это чистая правда.
Власть развращает. А абсолютная власть развращает абсолютно.
Так что расслабься, сказала Элен Гувер Бойль, и получай удовольствие.
Она мне сказала:
— Но даже у абсолютного разложения есть свои преимущества.
Она сказала:
— Подумай о тех, кого тебе хочется, чтобы не было в твоей жизни. Подумай о всех концах, которые хочется обрубить. Месть. Подумай, как это будет просто.
А я все думал про Нэша. Про Нэша и про его мечты, что каждая женщина — каждая - будет податливой и согласной на все, по крайней мере два-три часа, пока не начнет остывать и разлагаться.
“Скажи мне, — сказал он тогда, — чем это отличается от отношений большинства пар?”
Каждый без исключения может стать твоим следующим сексуальным зомби.
Но если та австрийская медсестра, и Элен Гувер Боиль, и Джон Нэш не могут держать себя в руках, это еще не значит, что я стану бездумным и импульсивным убийцей.
Хендерсон встает в дверях библиотеки и орет:
— Стрейтор! Ты что, отключил пейджер? Нам только что позвонили насчет еще одного мертвенького ребенка.
Редактор мертв, да здравствует редактор. Старый босс, новый босс — разницы никакой.
И да, я согласен: без некоторых людей мир стал бы значительно лучше. Да, мир может стать совершенным — если немного его подправить. Небольшая уборка в доме. Небольшой неестественный отбор.
Но — нет. Я никогда не воспользуюсь этой баюльной песней.
Больше — никогда.
Но даже если я ею и воспользуюсь, то не для мести.
И не для собственного удобства.
И уж точно — не для удовлетворения сексуальных потребностей.
Нет, если я ею и воспользуюсь, то исключительно на благо людей.
Хендерсон орет:
— Стрейтор! Ты хотя бы звонил насчет вшей в первом классе? Или насчет грибка в фитнес клубе? Надо достать руководство “Темного бора”, иначе ты так и будешь топтаться на месте.
Я несусь по коридору в противоположную сторону, а у меня в голове проносится баюльная песня. Я хватаю пальто и выбегаю на улицу.
Но — нет. Я никогда ею не воспользуюсь. Никогда. Ни за что.