Любите ли вы Брамса? (сборник)
— Оказывается, я не знаю, люблю ли я Брамса.
— А я не знал, придете ли вы, — ответил Симон. — Уверяю вас, мне совершенно все равно, любите ли вы Брамса или нет.
— Ну, как было за городом?
Он с удивлением взглянул на нее.
— Я вам звонила, — призналась Поль, — я хотела вам сказать, что пойду.
— Я так боялся, что вы позвоните и откажетесь, что укатил за город, — сказал Симон.
— Хорошо за городом? Куда вы ездили?
С каким-то горьким удовольствием она представляла себе Уданский холм в закатном свете; она была не прочь послушать рассказ Симона. Если бы они с Роже остановились в Сетейле, они бы шли по этой самой дороге, под рыжими кронами деревьев
— Я просто катался, — ответил Симон, — и на названия не смотрел. Уже начинают…
Раздались аплодисменты, дирижер поклонился публике, поднял свою палочку, и они опустились в кресла одновременно с двумя тысячами слушателей. Исполняли концерт, и Симону казалось, что он его узнает — немножко патетично, временами, пожалуй, чересчур патетично. Он чувствовал прикосновение локтя Поль, и при всяком взлете музыки его уносило тем же порывом. Зато, как только музыка начинала замирать, он осознавал окружающее, слышал покашливание соседей, замечал смешную лепку черепа какого-то господина, сидевшего от них через два ряда, а главное — сознавал свой гнев. За городом в ресторанчике около Удана он встретил Роже, Роже с какой-то девицей. Роже поднялся, поздоровался с Симоном, однако с девицей не познакомил.
— У меня такое впечатление, что мы с вами все время встречаемся, не правда ли?
Симон от неожиданности промолчал. Роже смотрел на него угрожающим взглядом, приказывая молчать об их встрече; правда, он не смотрел на него заговорщически, как бабник на бабника, и на том спасибо. Смотрел злым взглядом. Симон промолчал, он не боялся Роже: он боялся причинить горе Поль. Никогда с Поль не случится ничего дурного по его вине, он поклялся себе в этом; впервые в жизни ему захотелось заслонить кого-то от беды. Ему, которому женщины надоедали быстро, больше того, отпугивали своими признаниями, своими тайнами, настойчивым желанием навязать ему роль мужчины-покровителя, ему, Симону, привыкшему к быстрым разлукам, вдруг захотелось обернуться и ждать. Но чего ждать? Ждать, пока эта женщина поймет, что любит самого заурядного хама; но как раз такие-то вещи понимают медленнее всего на свете… Она, должно быть, грустит, должно быть, и так и этак обдумывает поведение Роже, возможно, она уже замечает первые трещинки. Скрипка, вознесясь над оркестром, отчаянно забилась в пронзительной ноте и затихла, канув в волну мелодии и увлекая за собой другие инструменты. Симон еле сдерживался, чтобы не повернуться, не обнять Поль, не поцеловать ее. Да, поцеловать… Он ясно представил себе, как наклоняется к ней, губы его касаются ее губ, она закидывает руки ему на шею. Он прикрыл глаза. Увидев выражение его лица, Поль решила, что он и в самом деле меломан. Но тут его дрожащая рука нашла ее руку, и она досадливо отстранилась.
После концерта он повел ее пить коктейль, другими словами, ей подали апельсиновый сок, а ему двойной джин. Она подумала, что опасения мадам Ван ден Беш, пожалуй, не так уж необоснованны. Симон с горящим взором, размахивая руками, говорил о музыке, но она слушала его рассеянно. А что, если Роже удастся пораньше выехать из Лилля и он поспеет к обеду? Teм более что на них уже оглядывались. И неудивительно: Симон чересчур красив или просто чересчур молод, а она уже нет, во всяком случае, для того, чтобы быть его дамой.
— Вы меня не слушаете?
— Нет, слушаю, — сказала она. — Но пора идти. Мне должны позвонить, и потом на нас все смотрят.
— Неужели вы к этому до сих пор не привыкли! — восторженно отозвался Симон. После музыки и джина он почувствовал себя окончательно влюбленным.
Она расхохоталась: временами он бывает даже трогательным.
— Попросите счет, Симон.
Он повиновался с такой неохотой, что она невольно посмотрела на него в упор, пожалуй, впервые за этот вечер.
А что, если он и в самом деле понемножку влюбляется в нее, а что, если эта невинная игра обернется против него самого? Она по-прежнему считала, что он пресыщен своими победами; но, может быть, он вовсе не столь тщеславен, а гораздо проще, чувствительнее. Странно, но именно его красота вредила ему в ее глазах. Она находила его слишком красивым. Слишком красивым, чтобы быть искренним.
Если все это так, то она сделала глупость, встретившись с ним; лучше уж было отказаться. Он подозвал гарсона и молча вертел в пальцах стакан. Он вдруг умолк. Она положила ладонь ему на руку.
— Не обижайтесь, Симон, я спешу, меня ждет Роже.
В тот вечер в «Режине» Симон спросил ее: «Любите ли вы Роже?» Что она тогда ответила? Она уже не могла вспомнить. Во всяком случае, надо, чтобы Симон знал.
— Ах да, Роже… — произнес он. — Мужчина до мозга костей. Блеск, а не мужчина…
Поль не дала ему договорить.
— Я его люблю, — сказала она и почувствовала, что краснеет. Ей самой показалось, что она произнесла эту фразу слишком театральным тоном.
— А он?
— И он тоже.
— Ну конечно. Все к лучшему в этом лучшем из миров.
— Не играйте в скептицизм, — ласково посоветовала она. — Рано вам. Сейчас вам положено быть легковерным, быть…
Он вдруг схватил ее за плечи и с силой тряхнул:
— Не смейтесь надо мной, прекратите со мной так разговаривать…
«Нельзя все-таки забывать, что он мужчина, — подумала Поль, стараясь высвободиться. — Сейчас у него по-настоящему мужское лицо, лицо униженного мужчины. Ведь ему не пятнадцать, а двадцать пять!»
— Я смеюсь вовсе не над вами, а над вашим поведением, — мягко сказала она. — Вы играете…
Он разжал пальцы, вид у него был усталый.
— Верно, играю, — согласился он. — С вами играл молодого, блестящего адвоката, играл воздыхателя, играл балованное дитя — словом, один бог знает что. Но когда я вас узнал, все мои роли — для вас. Разве, по-вашему, это не любовь?
— Что ж, неплохое определение любви, — улыбнулась она.
Разговор не клеился, оба смущенно замолчали.
— Я предпочел бы разыгрывать роль страстного любовника, — сказал он.
— Я же вам говорила, я люблю Роже.
— А я люблю мою маму, мою старую няньку, мою машину…
— Причем здесь это? — перебила она.
Ей захотелось встать и уйти. Этот слишком юный хищник, как он-то может разобраться в ее истории, в их истории; в этих пяти годах радостей и сомнений, тепла и мук? Никто не в силах разлучить ее с Роже. Такая волна нежности и признательности за эту уверенность затопила ее, что она невольно схватилась за край стола.
— Вы любите Роже, но вы одиноки, — сказал Симон. — Вы одиноки, в воскресный день обедаете одна, и, возможно даже, вы… вы часто спите одна. А я спал бы рядом, я держал бы вас в своих объятиях всю ночь и потихоньку целовал бы вас, пока вы спите. Я, я еще могу любить. А он уже не может. И вы сами это знаете…
— Вы не имеете права… — проговорила она подымаясь.
— Нет, имею право так говорить. Имею право влюбляться в вас, отнять вас у него, если только смогу.
Но Поль была уже далеко. Он поднялся, потом снова сел, охватив голову руками. «Она мне нужна, — думал он, — нужна… или я буду мучиться».
Глава VII
Уик-энд прошел очень мило. Эта Мэзи (жеманничая, она призналась, что зовут ее просто-напросто Марсель, имя, разумеется, малоподходящее для будущей кинозвезды) — эта Мэзи сдержала слово. Улегшись в постель, она так и не вставала в противоположность некоторым другим партнершам Роже, для которых существовали определенные часы завтрака, обеда, коктейля, чая и т. д., дававшие столько оказий для смены туалетов. Два дня они не выходили из номера, вышли только раз, и он, конечно, сразу же наткнулся на того красавчика, сына дражайшей Терезы. Трудно было предположить, что мальчишка встретится с Поль, но Роже все же испытывал смутную тревогу. Поездка в Лилль была слишком грубой выдумкой, хотя он вовсе не считал, что оскорбляет Поль своей изменой, ни даже своей ложью. Но измены его не должны закрепляться ни во времени, ни в пространстве. «Я в воскресенье завтракал в Удане и видел вашего друга, с которым мы встретились тогда вечером в ресторане». Он представлял себе, как примет Поль эту весть; она промолчит, только, возможно, на минуту отведет глаза. Страдающая Поль… Этот образ давно уже потерял свою новизну для Роже, он столько раз гнал его прочь, что ему было стыдно; и было стыдно радости, вспыхнувшей при мысли, что, доставив Мэзи-Марсель по месту назначения, он немедленно отправится к Поль. Но Поль никогда ничего не узнает. Она, должно быть, хорошо отдохнула без него эти два дня, они ведь действительно слишком часто выезжают по вечерам. Играла в бридж у своих друзей, прибирала квартиру, читала новую книжку… Он вдруг удивился, Почему это он так настойчиво старается заполнять до краев долгий воскресный день Поль.