Одиночный выстрел

Домой Валентина и Людмила вернулись лишь 30 августа, к началу занятий в школе. Новая встреча с сердечным другом произошла опять-таки на танцах. Алексей Павличенко объявил юной красавице главную новость: после защиты диплома, которая состоялась в середине июля, он получил распределение и уезжает на работу в Херсонскую область, в крупный зерносовхоз «Заря коммунизма». Билет уже куплен и завтра он сядет на поезд. Людмила сильно опечалилась. Раньше Алексей говорил ей, что у него есть шансы остаться в Белой Церкви.
Несмотря на протесты старшей сестры, она вместе с Павличенко покинула вечер танцев в Доме культуры и отдыха. Наступал тот самый осенний вечер на реке Рось. Взявшись за руки, влюбленные пошли к давно изученному ими заброшенному саду. Там три десятка деревьев вишни-магалебки, отдав созревшие плоды людям, теперь шелестели на ветру желтеющими листьями. Лишенные живительной влаги, они тихо падали на землю и устилали ее мягким ломким ковром.
Алексей снял пиджак и постелил его под старым большим деревом, где листьев собралось великое множество. Они сели рядом, обнялись, и Людмила впервые поцеловала его сама. Лучший танцор города Белая Церковь расценил это как сигнал к решительным действиям.
— Если ты любишь меня… — зашептал он и начал расстегивать на ней блузку из легкой шифоновой ткани. — Только если по-настоящему любишь…
— Люблю, — ответила она.
— Тогда ты сможешь… Ты поймешь…
— Что мне надо понять?
— Я же не хочу с тобой расставаться, — горячими губами он касался ее обнаженной шеи, плеч, груди, заставляя соски твердеть.
— Подожди… Ну пожалуйста, подожди… — просила она ошеломленно.
— Единственная моя! Родная! Это — всего лишь миг…
Объятия возлюбленного были крепкими, и Людмила ощущала твердость и силу мужского тела. У нее у самой кровь приливала к щекам. Жар поднимался откуда-то снизу и волной охватывал сердце. Откровенные ласки сводили ее с ума. Она теряла контроль над собой, падала в бездну. Волшебная планета, усыпанная желтыми листьями, плыла в неведомой ей огромной Вселенной, и у Люды Беловой от ее движения кружилась голова.
Только внезапная острая внутренняя боль вернула ученицу восьмого «А» класса на нашу грешную Землю…
Алексей на следующий день и впрямь уехал. Она прогуляла четвертый урок алгебры и пятый урок украинского языка, чтобы проводить его на вокзале. Там она впервые увидела его родителей: Ядвигу Томашевну, статную красивую женщину лет сорока пяти, и Богдана Григорьевича, человека неопределенного возраста, из-за своего роста и телосложения похожего на большой шкаф. Кроме того, на вокзал явилась и та девушка, которая часто танцевала с Павличенко в Доме культуры. Только теперь вместо ярко-алого платья на ней был сиреневый плащ и шляпка из итальянской соломки.
Ничуть не смущаясь, Алексей познакомил ее с Людмилой, весело улыбнулся, поцеловал в щечку обеих своих поклонниц и сел в плацкартный вагон пассажирского поезда «Умань — Киев», следующего через Белую Церковь с получасовой остановкой…
Прошло два месяца.
На задержки Людмила по своей неопытности не обратила внимания. Они ведь случались и раньше. Но по утрам ее стала мучить тошнота. Еще ужасно хотелось соленых огурцов, которые прежде она не любила. Ее самочувствие становилось каким-то странным: то недомогание, то головокружение, то необъяснимая слабость. В конце концов Люда пожаловалась маме. Затем состоялся визит к гинекологу. Его диагноз: беременность со сроком примерно одиннадцать недель — застал семейство Беловых врасплох.
При разговоре с родителями Людмила не проронила ни слезинки и держалась стойко. Она его любит и ни о чем не жалеет. Он ее любит тоже, но уехал работать после окончания сельскохозяйственного техникума в Херсонскую область, в зерносовхоз.
— А что делать с ребенком? — спросил Михаил Иванович, неторопливо разминая пальцами папиросу «Герцеговина-Флор».
— Ребенок — это всегда дар Божий, — сказала Елена Трофимовна.
Она сама была, что называется, «из молодых да ранняя». В шестнадцать лет, едва окончив гимназию, вышла замуж, в семнадцать родила старшую дочь Валентину, в восемнадцать с половиной — младшую, Людмилу. По ее мнению, лишать жизни зародыш на таком большом сроке было бы величайшим грехом, который не искупить, не замолить никогда. Разве они не вырастят внука или внучку сами, если Павличенко откажется от малыша?
— У моего наследника или наследницы должен быть отец! — грозно произнес майор НКВД. — И этот хлыщ теперь не отвертится.
— Папуля, — взмолилась Людмила, — он пока ничего не знает. Он — не классовый враг, не шпион иностранной разведки, не кулак и даже не подкулачник…
— Молчи уж, — строго сдвинул брови отец. — Отныне твое дело — беречь себя, хорошо питаться, больше гулять на свежем воздухе… И вообще, готовься к свадьбе.
— Но Херсонская область очень далеко.
— Ничего. Скоро он сюда вернется…
Молодой агроном действительно прибыл в Белую Церковь в середине декабря 1931 года. Сделал он это не по своей воле. Изрядно напугав администрацию зерносовхоза «Заря коммунизма», Павличенко арестовала милиция. Под конвоем его доставили прямиком в кабинет заведующего транспортным отделом НКВД. Любитель прекрасного пола не догадывался, что сидит перед своим будущим тестем. Он, не чувствуя за собой никакой вины, держался крайне самоуверенно. На щекотливый вопрос об отношениях с Людмилой Беловой Алексей дерзко ответил, что это никого не касается и все произошло по обоюдному желанию.
Майор усмехнулся:
— Ты знаешь, сколько ей лет?
Павличенко пожал плечами:
— Не задумывался. Красивая девушка, и все.
— Так вот, сядешь ты за растление и изнасилование несовершеннолетней.
— Почему это? — Алексей даже вскочил на ноги.
— Потому что Беловой нет еще шестнадцати. Она беременна от тебя. А я — ее отец.
— Вы?! — Алексей в полной растерянности опустился обратно на стул и некоторое время не мог произнести ни слова.
Лицо его покрыла мертвенная бледность, на лбу выступила испарина. Он здорово испугался и лихорадочно соображал, что теперь будет. Пока ясно ему было одно: при таком повороте дела тюремное заключение вполне реально. Женитьба же не входила в его планы на ближайшие десять лет потому, что настоящий мужчина всегда должен быть свободен. Известие о ребенке тут ничего не меняло. Так он по глупости своей полагал, стараясь не встречаться взглядом с грозным майором в отлично сшитом габардиновом френче и с орденом Красного Знамени на груди.
Михаил Иванович тоже молчал и спокойно рассматривал жениха младшей дочери. Он уже собрал все нужные ему сведения о семье Павличенко, их дальних и ближних родственниках как со стороны отца, так и со стороны матери, об их занятиях до Великой Октябрьской социалистической революции и после нее. Ничего криминального или подозрительного там не имелось. Выпускник сельскохозяйственного техникума вполне годился ему в зятья. Увидев Алексея воочию, Белов утвердился в своем предварительном мнении: это — начинающий ходок по женской части, но без преступных наклонностей, слабовольный, эгоистичный и трусливый. Перевоспитать его можно.
— Будем играть в молчанку, Алексей Богданович? — спросил Белов, несколько смягчив тон.
— Что я должен вам сказать? — промямлил Павличенко.
— Разве непонятно? Вы же явились сюда, чтоб сделать предложение руки и сердца моей дочери Людмиле. Правильно?
— Н-ну… В некотором смысле да…
— Вот и ладушки, — Михаил Иванович поднялся, открыл сейф, стоявший у стены, достал оттуда початую бутылку коньяка, наполнил до краев хрустальную рюмку и протянул ее молодому агроному. — Выпей-ка, голубчик. А то бледен ты, как смерть… Тебя вместе с вещами сейчас доставят на Привокзальную улицу, в дом родителей.
А завтра, часика в три, мы с супругой к вам подъедем. Надо обсудить детали бракосочетания…
Влияние компетентных органов на жизнь населения Советской страны было велико, но небезгранично.
Пусть несовершеннолетнюю Людмилу Белову расписали в местном ЗАГСе с Алексеем Павличенко, отступив тем самым от статьи 186 «Б-прим» Гражданского кодекса Украинской ССР. Пусть она получила свой первый паспорт именно на фамилию мужа. Пусть его родители весьма любезно приняли юную невестку, попав тем самым в сваты к сотруднику НКВД. Пусть отец расщедрился, и «медовый месяц» новобрачные провели на снятой им отдельной квартире, в полной мере вкусив прелести уединения.