Колдовской мир (Книги 4, 5, 6, 7 цикла "Колдовской мир")

— Теперь понятно, почему ты подозреваешь Хилариона. Но… — Она как бы прислушалась, и я поняла, что она послала усик мысленного поиска к Хилариону. — Так… — Ее обращенный внутрь взгляд стал обычным, и она обратилась к нам:
— Не думаю, что нам стоит бояться его отношения к нам. Время в том мире, видимо, очень отличается от этого. Даже больше, чем мы думали. Ах, как тяжело человеку видеть, что его мир пропал, хотя сам он еще здесь, на родной земле. Я вот думаю… Скажи-ка, дочь, ты в самом деле считаешь, что Хиларион может угрожать тому, что нам дорого?
Я вспомнила Дензила, отбросила сомнения и сказала:
— Да.
Мать, казалось, не была в этом убеждена. Она открыла нам свой мозг, и я могла прочитать, хотя бы частично, то, что она узнала от Хилариона. Там была такая боль, такое отчаяние, что я вздрогнула и телом, и мозгом и закричала, что не хочу больше ничего знать. Она отпустила меня.
— Как видишь, — сказала она, — его занимают собственные мысли, и они таковы, что их нелегко нарушить. Если мы уйдем…
— Давайте уйдем, — сказала я. Во мне поднялось горячее желание уйти из этого места, принадлежавшего Хилариону, и выкинуть из головы все мысли о маге, — если мне удастся закрыть мозг на часть прошлого. Мне хотелось повернуться и бежать со всех ног, словно за мной гнались Серые Существа, люди-волки. Однако мы пошли спокойным шагом, потому что с нами была Айлия. Я стала думать о ней и о том, что нам с ней делать. Если Вупсалы еще остались в поселке, мы можем разбудить ее спящий мозг и оставить девушку неподалеку, сделав, может быть, кое-какие чары, которые закроют для нее недавнее прошлое, и она вспомнит о нашем путешествии, как о быстро улетучившемся сне. Но если набег действительно положил конец племени, нам придется взять ее с собой в Долину, где Дахаун и ее народ примут ее. Отец оставил одну из сумок с пищей и водой на полу, а другую повесил на плечо. Мы с матерью повели Айлию. Когда мы вышли, я тоже заметила сюрпризы времени: я вошла сюда в самый холодный месяц зимы, а выходила под теплое весеннее солнце месяца Хризалид. А ведь прошло, по моим расчетам, всего несколько дней. Снег, лежавший на этой большой площади, уже исчез. Несколько раз мы вспугивали веселых ящериц и других мелких животных. Одни замирали; глядя на нас круглыми настороженными глазами, другие поспешно исчезали. Я с некоторой опаской смотрела на улицы и дороги перед нами, потому что плохо помнила, как мы шли через цитадель. После того, как мы дважды оказались перед глухой стеной, я высказала свои опасения вслух.
— Нет дороги? — спросил отец. — Но ты же прошла без затруднений, так?
— Да, но меня притягивало Властью.
Я не помнила, как мы с Айлией шли. Казалось, дорога была очень легкой и простой от тех ворот, где каменные стражи подавали голос во время ветра, и я совершенно не помнила этих запутанных переходов и переулков.
— Придумано? — спросила я вслух. Мы остановились перед последней стеной, где проход, выглядевший так обещающе, оказался вдруг наглухо закрытым. Вокруг нас были дома с голубыми камнями над дверями и зиявшими окнами, и что-то вокруг них холодило сердце, как зимний ветер холодит тело.
— Сознательно наведенная галлюцинация.
Отец удивился. Мать закрыла глаза. Я знала, что она осторожно пользуется мысленным посылом. Я рискнула последовать ее примеру, все время опасаясь коснуться линии, связывавшей нас с Хиларионом. Мой мозг различил то, чего не видели глаза. Симон Трегарт был прав: на это место была наложена колдовская иллюзия, и стены вставали там, где их не было, открытые места на самом деле были заняты. Закрыв глаза, мы как бы видели другой город, поставленный на тот, который был раньше. Причины этой иллюзии я не могла понять, потому что это не новые чары, поставленные Хиларионом, чтобы сбить нас с толку. Эта иллюзия была очень старая, обтрепанная и поношенная почти до первых нитей.
— Я вижу! — резко сказал отец. Он тоже переключился на другое зрение. — Так… Мы идем сюда.
Сильная рука схватила мою руку, в то время как я и мать держали под руки Айлию. Связанные таким образом, мы стали разрушать чары города, потому что мы закрыли глаза на дневной свет, а наше другое зрение было настроено мозгом. Мы вышли на улицу, спускавшуюся к толстой внешней стене, и я узнала ее. Под ней мы шли, когда спасались от рейдеров. Я дважды открывала глаза, чтобы проверить, действуют ли еще смущающие чары, и каждый раз видела тупиковую улицу или стену дома или часть стены, так что спешила зажмуриться и положиться на другое зрение. Человек, не имеющий подобного дара, не смог бы победить этого колдовства. Мы в этом убедились, когда дошли наконец до ворот. На расстоянии вытянутой руки от выхода на земле лежало тело, раскинув руки, будто хотело схватить свободу, которую не видели глаза. Это был рослый мужчина в кольчуге. Его грубые волосы были заплетены в косы. Богатый шлем валялся в стороне. Лица человека не было видно, и я была рада этому.
— Салкар! — Отец наклонился над телом, но не касался его.
— Не думаю. Во всяком случае, не из того племени, которое мы знаем, — возразила Джелит. — Наверное, это из твоих рейдеров, Каттея.
В этом я не могла бы поклясться, поскольку видела их только мельком в ту ночь, когда они напали на Вупсалов, но подумала, что мать права.
— Он умер уже довольно давно. — Отец снова выпрямился. — Может, он погнался за тобой, Каттея, и для него ловушка сработала.
Но для нас она провалилась. Мы прошли сквозь стену между бронзовыми зверями и нашли здесь признаки того, что люди действительно боялись этих мест: лежала каменная плита, принесенная, наверное, из разоренного поселка, и на ней лежала куча разных вещей. Сначала они, может быть, были разложены как следует, но потом птицы и звери сбили все это в кучу. Там была меховая одежда, теперь запыленная песком и расклеванная птицами, металлические блюда, на которых когда-то лежала пища, меч и топор, к которым с возбужденным видом потянулся Симон. Вообще-то он был посредственным меченосцем, потому что в его родном мире мечи не использовались. Тем не менее, для воина всякое оружие благо, когда нет ничего другого.
— Оружие мертвеца, — сказал он. — Говорят, что взять оружие покойника — значит, взять и боевой гнев.
Я вспомнила, что Кимок, придя за мной в Темную Башню Дензила, нашел меч в тайнике давно исчезнувшей расы и взял его для нашей защиты. Я думаю, поскольку уж рука мужчины инстинктивно хватается за сталь, это оружие скорее будет служить добру, чем злу. Мать тоже взяла что-то с этого жертвенного стола и, держа это обеими руками, вглядывалась почти со страхом.
— Эти рейдеры брали добычу в странных местах, — сказала она. — Я слышала о такой вещи, но никогда не видела. Видимо, они сочли ее достаточно ценной, раз предложили живущим здесь, по их мнению, демонам.
Это была каменная чаша, сделанная в виде сложенных ладоней, но руки были не совсем человеческими: пальцы очень длинные и тонкие, узкие остроконечные ногти покрыты блестящим металлом. Чаша была красно-коричневая, гладкая, отполированная.
— Что это? — с любопытством спросила я.
— Зеркало видения. Им пользуются, как хрустальным шаром, только сюда наливается вода. Не знаю, как эта вещь попала сюда, но она не должна здесь оставаться. Дотронься до нее, Каттея.
Она протянула мне чашу. Я прикоснулась к ней и вскрикнула от неожиданности: камень был не холодным, как я ожидала, а горячим, почти обжигающим. Но Джелит держала чащу и, казалось, не чувствовала жара. А я ощущала не только жар, но и волну Власти, и поняла, что это могучая сила, которая может служить нам оружием, как и меч, так естественно взятый отцом. Мать взяла обрывок шелка, также лежавшего на жертвеннике, завернула в него чашу и спрятала ее под тунику. Отец прицепил к поясу меч и сунул туда же боевой топор для равновесия. Эта куча награбленного наводила на мысль, что в ту снежную ночь победителями стали рейдеры, а не Вупсалы. Я была уверена, что все это оставили здесь именно рейдеры. Ни разу не видела, чтобы Вупсалы оставляли где-нибудь свои сокровища, кроме как в гробнице Утты. Теперь, прежде чем уйти отсюда, надо было удостовериться, что из народа Айлии никого не осталось. Я объяснила это родителям, и они согласились со мной. Сейчас была середина утра, солнце приятно пригревало. Снега уже не было, лениво жужжали насекомые, и мы слышали утреннюю перекличку птиц. Пока мы не ушли с мыса, я все время была в напряжении, ожидая контакта с Хиларионом, его зова или вопроса, куда мы пошли и зачем. Но теперь мы вошли в покрытый почками кустарник, в нормальный для глаза мир, и мое напряжение чуточку спало. Но я все еще сомневалась и сознавала, что мы не освободились от своего спутника, которого я меньше всего хотела видеть.