Вопросы сегодня, ответы вчера...

Звонил Алексей – внук сестры и просился переночевать сегодня, поскольку «у него разговор».
– Если ты успеешь по пути придумать тему для разговора, – то я буду рад.
Если же тебя решили «забросить на разведку в тыл», то можешь утром отчитаться о выполненном тобой задании и наплести всё, что тебе придет в голову, а сам это время провести с пользой, зацепившись за какую-нибудь юбку, упражняясь в красноречии и поправляя свой «павлиний хвост», – ответил ему Николай и отключил телефон.
… Алёшка приехал около десяти, спросил разрешения и «нырнул» в Интернет.
– Ты думаешь ли пить чай? А то мне чаю хочется, – крикнул Николай ему из соседней комнаты.
– Всё, всё! Иду, – раздалось на пороге.
Они сидели на кухне пили чай, Николай угощал внука мёдом, который ему прислали друзья из какого-то «медвежьего угла», в которых он любил бывать.
– Дядя Коля. Похоже, я не туда пошел учиться, – тихо, но внятно произнёс Алексей.
…Как-то так незаметно сложилось, что Николая никто не называл дедом.
«Дядя Коля» – и всё! Самое удивительное, что все его двоюродные сестры так же называли его «дядя Коля». Они были не намного младше, сами имели уже внуков, но продолжали называть его – «дядя».
Для всех же своих внуков и внучек он был – «дед», но не в том понимании, что дед, а в том, как произносят слово «брат», «друг», «враг». Что-то ясное и законченное.
–...Такое случается. Не ты первый. Но если ты это понял, уже учась, то ты понял много, а значит, ты учишься там, где чему-то учат. А это, согласись, не так уж плохо для начала дороги, – Николай пошел «ставить» чайник, понимая, что разговор на этом не закончился.
– Возможно.
– А что было-то «побудителем» таких мрачных и, прямо скажем, неуместных на сегодня, «темных мыслей».
Чайник призывно «засвистел» и Николай вышел, дав Алешке время собраться, хоть и с «темными», но – мыслями.
– Есть у нас доцент… – начал Алексей.
– … Горидзе и зовут его Авас, – перебил его Николай, стараясь настроить на более «легкий» лад.
– Нет! Шауберт. И зовут его Николай Владимирович. И преподает он теоретическую механику.
– Николай Владимирович Шауберт. Из Узбекистана? – опять перебил его Николай, стараясь растормошить.
– Вряд ли. Наш – из Сибири. Сибиряк. – Алексей стал понемногу «заводиться».
– Значит из–под Омска, либо из Хакасии. Продолжай, я слушаю, – Николай сделал внимательное лицо.
– Странная логика у вас… Если не из Узбекистана, то из–под Омска, – Алешка был готов к разговору.
– Для тебя это сложно. «Не бери в голову». Дальше.
– Так вот. Сегодня. На занятиях. Он говорит: – «Кто согласен получить допуск к защите курсового вместо сдачи зачета по «термеху», путем написания сочинения в виде домашнего задания к завтрашнему нашему занятию, тот получит его, если сочинение будет отвечать теме и будет без ошибок, а так же получит отсрочку на защиту курсового на десять дней». Вот так вот!
– Так радуйся. В каком месте проблемы.
– Так радовались. Пока он не написал тему сочинения и эпиграф к нему.
– Вообще проще простого. Подарок к Новому году.
– И мы так думали, – Алешка встал и пошел за ноутбуком, – Вот! Вот тема! А вот эпиграф.
Алексей сел и стал разглядывать Николая.
– Та–а–а–к! ««Айсень». Эпиграф – «Кудматая бокра штеко булданула тукастенького бокрёночка», – прочитал тот.
– Та–а–а–к! Не так просто. Но просто. Тут будет заковыка с Андрониковым, а так – где проблема, – Николай смотрел на Алешку.
– Теперь-то я уже знаю. Весь Интернет перерыл. А тогда в аудитории…
– Ну, раз знаешь, то согласишься, что если бы эпиграфом было классическое – «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка», то вам было бы труднее. А так! Ну, сколько тогда было Ираклию Луарсабовичу? Лет двадцать. А вам сейчас? Так же примерно! Вот вас и подвигли не на профессионализм, а на любительство. А «это уже – совсем другой коленкор». И несказанно легче.
– Нет. Речь же не об этом. Речь о том, что, «а причем тут «термех» и эта свирепая куздра, «наехавшая» на бокра с бокренком?
– Не пиши, а иди, сдавай зачет по «термеху». Вам дали выбор. Возьмите то, что вам больше нравится. Нет проблем.
Николай внимательно смотрел на внука.
– Так в том-то и дело, что куздра со своей глокастью и работы Щербы мне больше нравятся, чем «расчет кинетического момента при определении угловой скорости твердого тела» в интерпретациях Яблонского, Мещерского и даже Тарга.
Внук внимательно смотрел на деда.
– Так перед вами и не так вопрос поставлен – «или–или».
Как говоришь, – Николай Владимирович? Он ставит вопрос о том, что в «системе твердых тел, есть какая-то красота, вами еще не увиденная. Как вы еще не увидели красоту даже в том языке, на котором говорите двадцать лет.
А тут – семестр изучаете, а уже делаете выбор – «нравится – не нравится». Окунитесь. А там видно будет. Вот он и хочет посмотреть – способны ли вы вообще видеть красоту. Понимать её. Способны – значит он вас научит. А десять дней он вам дал, – в расчете на то, что кто-то нырнет в «русский язык» на это время.
А ты, – «причем здесь «термех»»...?
Льюис Кэрролл двадцать шесть лет читал лекции по математике, что ему не помешало написать «Алису в стране чудес» и «Бармаглот».
А если бы вам дали в виде эпиграфа его –
« Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове».
Или его же – «Как хорошо, что я не люблю сливовый пудинг. Ведь если бы я его любил – мне бы пришлось его есть, а я его терпеть не могу!»
Легче бы было? Ну, так ты написал сочинение-то?
– Написал. Вот и принёс показать. А ты Шауберта-то знаешь, что ли?
– Что за жаргон?!
Нет. Мы не знакомы, но думаю, что на одних книжках росли.
Николай подвинул к себе ноутбук и стал читать.
Отодвинув его в сторону, он посмотрел на Алексея: – А давай ка ещё чайку! Заведем абалаковский будильник на шесть часов – это две кружки по двести пятьдесят грамм. А утром ты перечитаешь и поправишь. Много ошибок. Много.
Опять же не видно того, – что ты пытаешься передать читателю. Не даешь намеков, ассоциаций с творчеством других мастеров слова.
Слабо – одним словом. Слабо. И сюжет примитивен. И образы не оконтурены.
– Например? – Алешка стоял с чайником у стола.
– Ты чайник-то с над головы-то убери.
Вот с самого начала.
«Онтрилось». Ну, как в начале могло «онтрилостись». Как? «Онтрило». Понимаешь?
И надо дальше начинать с нового абзаца, чтоб читатель проникся.
«Онтрило!» – чудо-то какое.
Дальше – «Тюпки и тримасы хоркато блюмкались в трямпе».
Ну и что? Где образ? Ты же не даешь читателю насладиться образом. Он же находится под впечатлением «онтрило». Ведь очевидно, что « тямкие трюпки и хомчатые тримасы кардо хоркатились, зютко блюмкаясь, в дюблом трямне».
Даже не просто «кардо», а я бы сказал «кардо и тормо».
«Тормо!» Конечно же «тормо»! Что получилось?
«Онтрило.
Тямкие трюпки и хомчатые тримасы кардо и тормо хоркатились, зютко блюмкаясь, в дюблом трямне.
– Дед! Подожди. Тема-то – «Айсень». Как «трямп» может быть «дюблым»?
– Это верно. «Трямп» в это время ещё «дюбловато – комовый».
– И не «дюбловато–комовый», а «дюбловасто – тремовый», и еще не дошел, а только «патвается».
– Пожалуй ты прав. Именно «патвается». И именно «тремовый».
Что там получится? « …. зютко блюмкаясь, в патвающемся дюбковато– тремовом трямпе».
Хорошо!
Дальше, что? «Комт и трикчик…» Мне здесь тоже не очень нравится. Дальше у тебя ясно, что «комт» более харизматичен, чем «тричик».
Кстати будет время, разберись, почему если «харизма», то «хоризмотичен» и «харизмотичен» равноиспользуемы?
Поэтому правильнее было бы «Комт с тричиком…». Иначе у читателя создастся неправильное представление о равенстве персонажей. У тебя же центральная фигура «комт»? Объем работы ограничен. Так и ставь его доминантой повествования сразу. А «тричика» – вспомогательным персонажем, на фоне которого и будут оттеняться особенности характера «комта» «айсенью».