Селафиила

Каки положено по чину «пострижения в мантию», совершался постриг во времясовершения Божественной Литургии и, поскольку монашеская жизнь общины отцаИринарха протекала втайне от мира, то и сама литургия совершалась глубокойночью.
Вту ночь впервые инокиня Мария увидела сестёр общины в своих обычно запрятанныхпо сундукам монашеских облачениях, специально одетых в честь торжественногособытия — приобщения «к святой дружине» монашествующих ещё одного «воина».
Мариясмотрела и не узнавала в окруживших её строгих монахинях, в чёрных мантиях иклобуках напоминающих закованных в доспехи рыцарей, тех привычных её глазусестёр, которых обычно она лицезрела в простых полотняных платочках,пёстреньких ситцевых платишках и поношенных бабьих «кацавейках».
Толькопроглядывающие из глубины сестринских глаз любовь и искреннее сердечноесопереживание не давали ей потерять ощущение внутренней близости и родства сэтими «небесными человеками».
Дажееле удерживающую связь с земным миром, лишь поблескивающую вспышками уходящейтелесной жизни во всё ещё ясных мудрых глазах, древнюю «амму» Афанасию, по еётребованию и благословению настоятеля, осторожненько перенесли со одра из келиии усадили в принесённое специально для неё креслице около амвона.
—Иринарх! — еле слышно позвала она перед началом службы отца архимандрита.
—Что, матушка? — бережно наклонился к ней любящий духовный сын.
—Иринарх! Я буду её восприемницей! — прошептала из глубинывеличественно-траурного схимнического кукулия старица.
—Матушка! — удивился отец Иринарх. — Сколько же времени ты сможешь вести её?
—А ей дольше и не надо, — еле слышно ответила схимонахиня, — других сестёр онадавно переросла! А после меня у неё старицы уже не будет… Будут только старцы…
—Как благословишь, матушка, — смиренно ответил архимандрит.
—Что пришла еси сестро, припадая ко святому жертвеннику, и ко святей дружинесей? — спокойно-торжественно вопросил отец Иринарх поднятую им с пола инокинюМарию, оставшуюся лежать на амвоне после последнего, положенного ею по чину пострига,поклона.
—Желая жития постнического, честный отче! — искренне осознавая смыслпроизносимых ею уставных слов, ответствовала инокиня.
—Желаеши ли сподобитися Ангельскому образу, и вчинена бытии лику инокующих? —вновь задал положенный вопрос отец архимандрит.
Желаетли она сподобиться «ангельского образа»?
Ссамого детства это желание не оставляло её в течение пятидесяти лет исполненноймножества скорбей и треволнений мирской жизни.
Сколькораз в самые, казалось бы, счастливые периоды её семейной жизни, когда, с точкизрения мирской женщины, всё было хорошо, Машенька, Маша, Мария Никитична тихоплакала втайне от близких, вспоминая те краткие моменты непередаваемого счастьяединения с Богом в Его неизреченной Любви, которые она пережила в недолгие дниеё детского «послушничества» в монастыре.
Итеперь перед глазами её встал улыбающийся «Красивый Мальчик», явившийся ей всонном видении перед замужеством, и она словно снова услышала Его слова:
—Хочешь стать монахиней во Имя Моё?
—Ей, хочу, Господи! — воскликнула тогда во сне Маша.
—Тогда помни заповедь монаха: «Дай кровь и приими Дух!» Принеси в жертву плоть иобретёшь святость души, не держись за земное — взойдёшь на Небо! Придёт время,и монашеский постриг тебя не минует!
—Слава, Тебе, Христе Боже, исполняешь ты обещание Своё, — возблагодарила инокиняМария из глубины сердца «Красивого Мальчика», и со всей полнотой сердечногочувства произнесла:
—Ей, Богу содействующу, честный отче!
—Отрицаешься ли мира и сущих в мире по заповеди Господней?
—Ей, честный отче!
—Схранишь ли себя в девстве и целомудрии…
—Ей, Богу содействующу, честный отче!
—Сохранишь ли даже до смерти послушание…
—Ей, Богу содействующу…
—Пребудешь ли до смерти в нестяжании…
—Ей, Богу содействующу…
—Претерпиши ли всякую тесноту, и скорбь иноческого жития, Царствия радиНебесного?
—Ей, Богу содействующу, честный отче!
—Сестра наша, Антония, постризает власы главы своея, в знамение отрицания мира,и всех яже в мире, и во отвержение своея воли и всех плотских похотей, во имяОтца и Сына и Святаго Духа: рцем вси о ней, Господи помилуй!
То,троекратно пропетое сестрами в момент её пострижения «Господи, помилуй»,прозвучало таким неизреченным, глубинным плачем о умирающем в это мгновеньемирском человеке, что только тот, кто хотя бы раз присутствовал при этом дивномсвященнодействии, способен хоть отчасти представить себе, что испытывала в тотмиг рождающаяся вновь монахиня Антония.
Этопение врезалось в её память навсегда.
—Что ти есть имя, сестро?
—Антония…
—Спасайся о Господе!
ГЛАВА 22
МатьСелафиила обратила своё улыбающееся, с уже ничего не видящими в сумеркахглазами лицо.
—Георгиюшко! Какое счастье быть монахом! — она протянула в сторону инока своюслегка подрагивающую руку, — подведи меня к крылечку, внучик, там, на лавочке,мы с тобой немножко посидим.
Счастливыйвозможностью послужить старице и вдвойне счастливый от её предложения «посидетьс ней на лавочке», что автоматически означало душеполезную для молодого монахабеседу, инок Георгий бережно подхватил старицу под локоток и аккуратно повёл еёв сторону крылечка.
—Помнишь, Георгий, как однажды вопросили авву Антония об утешениях,ниспосылаемых монахам от Господа, и он ответил, что «если бы миряне знали теблагодатные утешения, которые Господь даёт подвизающимся в монашеских подвигах,то в миру не осталось бы ни одного человека — все ушли бы в монастыри! Но еслибы знали и всю тяжесть брани духовной и искушений бесовских — в монастырь непошёл бы никто, все бы спасались в миру»?
—Помню, матушка! — кивнул согласно инок. — Читал об этом, хотя по своей недолгойжизни в монастыре, не могу себе представить ни того, ни другого! До сих пор затри года послушничества и два в рясофоре ни искушений серьёзных, ни, тем более,благодатных утешений не имел!
—А как ты думаешь, почему? — спросила его старица.
—Не знаю! Наверное, по немощи духовной, а может, просто не полезно мне…
—Нет, внучик мой, это ошибка! — голос старицы звучал наполненностью, какой-товнутренней силой. — Есть лишь одна причина, почему мы не становимся святыми — нашатеплохладность, отсутствие горящей ревности о стяжании Духа Божьего! А большенет причин!
Вотты учился в школе, наверное, и уроки физкультуры не пропускал?
—Нет, матушка, не пропускал! — ответил инок. — У меня по физкультуре всегдахорошие оценки были, особенно по бегу! Вот дал Господь ноги длинные, и я почтивсегда первым кроссы прибегал!
—Вот, это хорошо! — продолжила старица, — А ну-ка вспомни, как второе дыхание набегу приходит?
—Ну, как… — задумался инок, — бежишь со всех сил, начинаешь выдыхаться, сердцеколотится, порой, думаешь: «всё, сейчас упаду!», — а потом вдруг, как что-товнутри тебя переключается, бах! — толчок, и вдруг легче становится, и дыханиепоявляется, и сердце как-то ритмичнее начинает работать. Даже скоростьприбавляется! Со мною так бывало! Не знаю, может, у других по-другому?
—Да, нет! — вздохнула мать Селафиила. — Не по-другому, у всех это одинаково, каки в духовной жизни! Заметь: второе дыхание приходит тогда, когда кончаетсяпервое, когда кажется, что сил уже нет, а ты усилием воли всё равно заставляешьсебя бежать! А коль начинаешь себя жалеть, бежишь помедленнее, поспокойнее,второе дыхание не приходит…
—Я, кажется, понял, матушка! — воскликнул инок Георгий. — То есть получается,что когда в духовной жизни кончаются твои силы, а ты всё равно подвизаешься,приходит…
—Помощь Божья, Божественная благодать Святого Духа, которая и даёт тебе силыпротивиться искушениям и возрастать в духе! А порой, и благодатные утешенияподаёт, да такие…
Второйраз «потрогать перегородку между земным и небесным миром» монахине Антониидовелось за два дня до смерти её любимой «аммы» и восприемницы в постриге,схимонахини Афанасии, прямо в её келье, где она «дохаживала» угасающую старицу.По всему было понятно, что время пребывания её в земном мире исчисляется ужеднями, и дней этих осталось совсем немного.