Отравленный трон

Когда они снова заглянули ей в глаза, Винтер увидела в их взгляде задумчивость и настороженность. «Смотрите-ка, что-то новенькое, — говорил этот взгляд. — Эта девушка преуспевает в мужском ремесле». Девушка так и чувствовала, как крутятся у них в мозгу шестерни, пока они решают, как к этому относиться.
А потом девочка постарше улыбнулась ей искренней, открытой улыбкой, от которой ямочки показались на щеках, и кивнула головой в почтительном приветствии. Сердце Винтер взмыло вверх, как выпущенная на свободу птичка. Ее приняли! Она позволила своему лицу чуть смягчиться и ответила им легкой улыбкой и кивком, проходя мимо.
Только успев зайти за угол, Винтер издала торжествующее, хоть и негромкое восклицание. Когда она, выходя со двора, завернула за угол, разговор девочек снова зажурчал у нее за спиной.
И снова в благословенную тень, на этот раз каштановой аллеи. Она огляделась, выжидая, и ее улыбка стала шире, когда она заметила то, что и надеялась здесь увидеть: призрак Шеринга.
Полупрозрачный дух мерцал в переливчатых тенях перед ней. Он выглядел, кажется, еще более плачевно, чем она помнила: изношенный кавалерийский мундир порвался у плеча и на колене, прямо-таки оскорбляя своей потрепанностью его великолепные военные регалии. Он опустил голову, шагая в задумчивости между деревьев, и Винтер ускорила шаг, чтобы его нагнать. Он шел по тропе, как всегда в своем бесконечном путешествии по садовым дорожкам, и то вспыхивал, попадая в солнечные лучи, то снова угасал.
— Рори! — тихо позвала она, подбегая к нему. — Рори! Это я, я вернулась!
Призрак Шеринга вздрогнул и повернулся на каблуках, когда она подбежала к нему вплотную. Его бледная, прозрачная фигура мерцала, как знойное марево, пока он разглядывал ее, отмечая каждое изменение, сравнивая повзрослевшее лицо и тело с голосом. Шеринг понял, что это та самая девочка, его подружка, с которой они играли вместе. Винтер увидела, как восторженная улыбка показалась на его бледных губах. Он приподнял руку в приветствии, когда она бежала навстречу по тропе под густыми листьями. Но вдруг лицо его погрустнело — радость сменилась тревогой. Улыбка Винтер стала угасать, когда призрак Шеринга сделал шаг назад, подняв руку, чтобы остановить ее. Он быстро оглянулся в очевидной панике, проверяя, не подглядывает ли кто.
Винтер резко остановилась, вдруг похолодев. Шеринг был напуган. Он боялся, что их увидят вместе! Винтер никогда раньше не видела, чтобы призрак вел себя так: привидениям обычно не важно, что о них думают живые люди, а Шеринг и вовсе был безразличен — или ты друг ему, или нет, вот и все. Во всяком случае, так обстояло дело до ее отъезда.
Она стояла неподвижно, как статуя, пока Шеринг не убедился, что они наедине. Тогда он повернулся к ней, тонкие черты его лица были исполнены сожаления, и он прижал палец к губам. «Т-с-с, — говорил этот жест, — здесь мы не в безопасности». И он растаял в туманном воздухе, оставив после себя, как эхо, полный жалости взгляд.
Она сама не заметила, сколько простояла так, с колотящимся сердцем, — наверное, долго, потому что Водоноска поравнялась с ней во время своего обратного пути во дворец. Девочка кашлянула, шагая по тропе, Винтер вздрогнула и обернулась на нее.
Волевым усилием Винтер вернула лицу невозмутимое выражение и успокоила дыхание. Она кивнула девочке и дождалась, пока она не исчезла из виду, чтобы вновь позволить себе погрузиться во взволнованные раздумья.
Призрак Шеринга серьезно выбил Винтер из колеи. Она чувствовала себя так, как будто весь мир накренился и она скользит к самому краю. Что здесь такое случилось, что кошки не хотят больше отвечать на вежливое приветствие, а привидения боятся вступать в разговор с друзьями?
За пятнадцать лет жизни Винтер удалось понять и принять, что большинство людей непредсказуемы и доверять им нельзя — верность они хранят лишь до тех пор, пока ветер не переменится. Но привидения? Призраки и кошки всегда ходили сами по себе. И хотя не стоит полагаться на кошек, которые служат только своим интересам, от них, по крайней мере, всегда можно было знать, чего ожидать. Рыжая кошка на мосту была испугана и смущена приветствием Винтер и так же обескуражена ее вниманием, как и призрак Шеринга. Эти события словно внезапно взорвали привычный фундамент жизни Винтер, оставив ее в замешательстве.
Девочка оглянулась — вокруг никого не было, она была в безопасности. Во всяком случае, пока. Винтер сделала глубокий вдох и ненадолго закрыла глаза. Она позволила себе ощутить успокаивающий вес отцовских инструментов на плече. Стамески и шила, линейки и резцы, собранные за те двадцать два года, когда он был подмастерьем и мастером, и ее собственный сверток инструментов, не такой весомый, ведь она собирала его пока всего пять лет. Она расставила ноги пошире, ровнее распределяя свой вес и чувствуя прочность земли под подошвами сапог — хороших, прочных верховых сапог, сшитых на совесть. Она почувствовала, как ленивый теплый воздух коснулся лица. Она слушала сонное чириканье воробьев, пережидавших зной в кроне каштанов, непрестанный шелест листвы.
Струйка пота медленно скатилась между лопаток; от одежды исходил острый запах странствий.
За все это она зацепилась, как ее учил отец, чтобы восстановить свою прочность и присутствие здесь. Как называл это отец, «в настоящем моменте». Она «поймала» свой ум и загнала его в загон. Не дала ему пуститься в странствие по лабиринту вероятностей того, что могло бы произойти. Она запретила себе раздумывать о том, что могло случиться, пока ее здесь не было. Все это откроется в свое время, но только если вести себя спокойно и внимательно. Она сосредоточила свой ум на пребывании здесь, на вдохах и выдохах, на земле под ногами, деревьях над головой, тяжести инструментов на плече.
Винтер открыла глаза — сейчас она точно знала три вещи. Во-первых, надо поесть. Во-вторых, надо найти Рази и Альберона. И в-третьих, надо искупаться. Ну что же, подумала она, вскидывая инструменты на плечо и делая долгий свободный выдох, первым делом самое главное, все остальное потом. Она повернулась на каблуках и спокойно отправилась на кухню.
  
Рази
 
С тыльной стороны дворца была дверца, которая выходила на широкие каменные ступени, круто спускавшиеся к засыпанной гравием дорожке. Извилистая тропинка вела вдаль, сквозь рощицу площадью не больше акра, через охраняемый мост над крепостным рвом и дальше, в густой лес за стенами замка. Король пользовался этим путем, когда был в настроении провести день за охотой или рыбалкой, без особых формальностей. Он называл его «черный ход» и говорил, бывало: «Мне надоел дворец, пойдемте-ка через черный ход, будем развлекаться весь день на природе, как дети».
Винтер часто видела, как король с ее отцом направлялись по этой тропинке, с удочками или луками на плечах, сопровождаемые немногочисленными спутниками. Она стояла сейчас, глядя на дорогу, и вспоминала, как они с Рази и Альбероном сидели на лестнице, провожая взглядом уходивших мужчин, и расстраивались оттого, что нельзя пойти с ними. К тому времени, когда начались Великие Перемены, Рази уже исполнилось четырнадцать, так что Винтер с Альбероном часто наблюдали, как он исчезает вдали, уходя с охотниками. Это было одним из самых ярких воспоминаний: Рази оглядывается на них с ласковой улыбкой, призванной хоть как-то поддержать друзей, раз он оставляет их.
— Я принесу вам кролика! — кричал он.
И всегда приносил — то кролика, то фазана, то гнездо с перепелиными яйцами. Каждый раз — маленький гостинец, словно извинение за то, что ему приходилось уходить и покидать их, а особенно Альберона, который как тень ходил по пятам за Рази и остро переживал его отсутствие.
— Когда вам будет по одиннадцать лет, — говорили им, — вы сможете ходить на охоту.
Но когда им исполнилось одиннадцать, все изменилось. Рази отослали в Марокко вместе с матерью. Альберон стал узником трона, всегда обязанным быть рядом с королем. А Винтер с отцом отправились на Север, в холод и сырость, которые постепенно подточили здоровье Лоркана.