Дикое Сердце (ЛП)

Мужчина пересекал широкие и плодоносные земли. Он сидел на гордой арабской лошади, которая когда-то ступала по американской земле, и был одет в изящные одежды кабальеро. Гордый и уверенный в себе, он держал красивой рукой поводья, вонзаясь шпорой из серебра в бока животного. Его волосы были светлыми и прямыми, большие и светлые глаза осматривали властным взглядом всю землю: землю, где он был хозяином и повелителем. Когда он проходил, в поклоне склонялись чужие спины, обнажались смиренные головы работников, как будто сбрасывали лепестки креольские цитроны, белые цветки кофейных плантаций. Но он не улыбался… его взгляд был неспокоен, складки губ судорожно сжимались. Этот человек искал… искал кого-то, так и не найдя…
- Баутиста! Баутиста!
- Я здесь, мой Ренато. Что с вами происходит?
- Я еду с кофейных плантаций, и уже разговаривал с тобой об этом в тот день, когда приехал. – недовольно упрекнул Ренато Д`Отремон, с большим трудом сдерживая беспокоившую его злость. – Нельзя, чтобы эти люди продолжали так работать. Это нелепо, бесчеловечно… Четырнадцатичасовой рабочий день – не для людей, не для человеческих созданий, и там есть женщины и дети. Почему?
- Так выходит дешевле… К тому же, так продолжается пятнадцать лет и ничего не происходило…
- И кроме того, заключенные из тюрьмы Сен-Пьер работают в цепях. Как такое может быть?
- Ай, ай, мой Ренато! Вы привезли эти мысли из Европы. И уже не знаете, как дела обстоят здесь. Во времена вашего отца…
- Мой отец был суровым, но не был бесчеловечным, - прервал его Ренато, откровенно раздраженный.
- Имения принесли двойной доход с тех пор, как я ими управляю, - утверждал Баутиста почти дерзко.
- Меня не интересует скопить как можно больше денег! Я хочу, чтобы ты относился к тем, кто на меня работает, по справедливости и с добротой.
- Сеньора согласна с тем, что я делаю…
- Вот как раз это я и собираюсь выяснить. Но согласна или нет моя мать, я не согласен со всем этим, и я это должен решить, - проворчал Ренато, удаляясь.
Женщина улыбалась, раскачиваясь в гамаке. Она качалась легко, под зноем тропического полудня. С ближайшего ручья доносилось журчанье воды; не цветка, а аромат сладкого и зрелого фрукта источала она. Казалось, она отдыхала, но нет: она дрожала, горела, чувствуя, как в груди волновались страсти, словно в огромном вулкане. Эта женщина надеялась, ждала, как могла ждать пантера в засаде, как медленно, сквозь землю росла лава, готовая перелиться через край…
- Айме! Что это такое? Оставь это фортепиано! Хватит! Как ты осмелилась…? – упрекала Каталина Мольнар свою дочь.
- Играть канкан? Видела бы ты, как я его танцую… Это последняя мода в Париже. Посмотри этот журнал…
- Убери подальше эту бумажку! Если бы приехал твой жених… Если бы Ренато увидел, что ты читаешь подобную вещь.
- Пожалуйста, мама, - запротестовала Айме язвительно. – Я, с Ренато или без Ренато, буду всегда делать то, что хочу.
- Это плохой путь для будущей жены… и для невесты, тем более. Если бы Ренато узнал…
- Хватит, мама! – прервала грубо Айме. – Он не узнает ничего, если ты ему не скажешь, и надеюсь, что не расскажешь. Ренато очень далеко… Слава Богу, достаточно далеко, чтобы оставить меня в покое, когда мы будем женаты.
- Санта Барбара! Поворачивайте к правому борту! Опускайте кливер! Три человека на левый борт вычерпывать воду! Право руля… право руля…! Отойди, болван, дай мне руль! Не видишь, что идешь на скалы? Быстро!.. Вон отсюда!..
Прыгая через рифы, бросая вызов взбешенной стихии, морская шхуна проходила рядом с Мысом Дьявола, поворачиваясь с потрясающей быстротой меж отточенных скал и песчаных отмелей, устремляясь к узкому проливу, который вел к небольшому безопасному рейду. Небо было черно, а на земле пасмурно, но управляющего штурвалом мужчину не страшила ярость неба и моря; вот уже было преодолено последнее препятствие, и поворачиваясь кругом, он чудом достиг высокого утеса, а затем с гордым выражением передал штурвал в руки второго, спрыгнув на мокрую палубу.
- Бросайте якорь… и спускайте шлюпку, чтобы пристать к берегу!
Он прыгнул на морской песок, опустившись в воду по пояс, чтобы втащить маленькую лодку на берег, бросая тем самым вызов буре, находящейся в своем апогее. С кошачьей гибкостью он сделал несколько шагов, удаляясь от моря, а затем повернулся и посмотрел на него так же вызывающе, как и на мрачное небо. Вспышка молнии осветила всю крепкую фигуру капитана. Он сильный и ловкий; босые ноги, казалось, вгрызались в землю, по которой он шел, как кроты; у него обветренная непогодой кожа, сильная шея, широкая грудь, мозолистые ладони, а его гордое лицо имело дьявольский блеск победителя. Он был словно сыном бури, словно изгой, восставший против всего мира, и чувствовавший в себе силы бороться со всем миром… Ему было двадцать шесть лет, и он был самым бесстрашным мореплавателем Карибского моря. Люди его звали: «Хуан Дьявол» …
 10.
Старый дом семьи Мольнар уединенно возвышался в конце широких улиц окраины, заканчивающихся у берега моря, как все окраины Сен-Пьера. Крепкие стены, покрытые известью, открывали взору просторные, прохладные и проветренные комнаты, обставленные с несколько старомодной роскошью. Это был один из тех домов, в котором усиленно поддерживалась внешняя видимость, когда чинят портьеры и моют старые полы так, чтобы они блестели. В нем было много свободных комнат, его окружал неухоженный и дикий сад, заросший густой рощей в глубине… За ней располагались крутые берега, а затем море… море, величественное и безжалостное к тем берегам, всегда терзаемыми ветрами и ураганами, всегда разгромленными и всегда обновленными живительной энергией суровой земли.
Айме де Мольнар вошла в комнату, где не было мебели, открыла выходящее в глубину сада окно, и осталась ждать, напряженная, страстная, равнодушная к порывам ветра, к каплям дождя, время от времени падавшие на ее темные волосы, на открытый лоб, на смуглые щеки, побледневшие от желания, на губы, алчущие и чувственные, судорожно сжатые в нетерпеливом выражении, когда среди шумов появился еще один: шум уверенных шагов. Кто-то подходил к этому окну, шлепая танго по лужам, равнодушный к ярости урагана… Как и она, напряженный и алчущий. Кто-то пришел сжать ее в грубом объятии, поцеловать в губы, дрожа и задыхаясь…
- Наконец-то! Я ждала тебя со вчерашнего дня, Хуан. Что ты делал? Где ты был? – спросила Айме.
- В море… Я приехал вопреки всем ветрам. Я был сотни раз на грани того, чтобы разбить свой корабль, входя этой ночью… И еще будешь жаловаться?
- Дело в том, что я не могу жить без тебя! Ты не понимаешь? Когда ты не сдерживаешь своего слова, я начинаю думать, что ты с другой, и схожу с ума от этого. И хочу тогда уничтожить, убить тебя…! А ты?
- Хищница…! – упрекнул Хуан, удовлетворенный и улыбающийся. – Иногда мне тоже хотелось бы убить тебя! Выходи, пойдем со мной…
- Ты с ума сошел? В такую ночь?
- Тем лучше… так нас не выследят. Выходи или я уйду…
- Нет… не уходи… Я выйду… тиран… Хуан Дьявол.
Довольный Хуан еще раз поцеловал Айме, схватил ее, обнимая через железные прутья, врезавшиеся в широкую и сильную грудь. Потом оттолкнул ее, с жгучим взглядом страсти и власти:
- Приходи… Приходи быстро. Я жду тебя возле деревьев. Если слишком задержишься, не найдешь меня…
Час любви прошел, прошла и буря. Ветер разогнал тучи, разорвав их на части, и в темных клочках, словно лоскутках небесного бархата, мерцали звезды, как чистые бриллианты.
Глубокий грот открывался широким выходом с острыми краями на узкий песчаный берег. На белом покрывавшем пещеру песке Айме прислонилась к мужчине рядом с ней и трепетала от сладости прошедшего мгновения. Распущенные черные волосы падали ей на плечи, пылал чувственный и влажный рот; в темноте ее глаза были как две звезды, блестевшие в сумраке… Аромат ее молодого тела был подобен морю, бушующему и зовущему, каймой пены распространявшемуся до самого пляжа…