Дикое Сердце (ЛП)

Взгляд Ренато Д`Отремона, минуту ранее горевший гневом, смягчился, глядя на темную и знакомую фигуру Аны. Ничего, кажется, не изменилось в его просторном родном доме, и менее всех остальных эта колоритная местная служанка, заботившаяся о нем в детстве. Как и пятнадцать лет назад, ее лицо было все такого же цвета меди, свежее и гладкое; она была одета в веселый костюм, типичный для женщин этих земель, цветастый платок на темной голове с вьющимися локонами, и был, как и тогда в детстве, спокойный и простодушный свет в ее больших детских глазах и глуповато-слащавая улыбка на мясистых губах…
- С каких пор мама больна?
- Ух! Кто ж знает! Будто мальчик и не помнит, что у сеньоры всегда что-то болит. Поэтому в этом доме нужно всегда молчать…
- Ай, Ана…! Ты не меняешься… - подтвердил Ренато, довольный и улыбающийся. – Иди… иди! Сообщи матери, что мне очень нужно с ней поговорить и уладить все неприятности.
- Как прикажете, мальчик. Сейчас же иду… - подчинилась Ана, проникая в спальню Софии Д`Отремон.
Едва прошло несколько секунд, как появилась Ана и заторопила Ренато, и удаляясь вверх по коридору приговаривала:
 - Проходите, мальчик, проходите. Сеньора вас ждет. Для вас у нее как будто ничего не болит. Проходите…
Ренато Д`Отремон ласково склонился, чтобы поцеловать руки своей матери, такие же белые и нежные, как тогда, когда он был маленьким. Теперь это был великолепно сложенный мужчина: красивый, стройный, гибкий, ни маленький, ни высокий. У него были светлые глаза Софии, ее волосы цвета льна и гордая осанка того Франсиско Д`Отремон, который был его отцом. У него был, как у отца, открытый гордый лоб, глубокий и проницательный взгляд, пылающий в нем более живым огнем, чем в дни его детства, тот огонь высшего разума благородной и неспокойной чувствительности, что делало его одновременно отзывчивым и бесхитростным, нежным и человечным, страстным и мечтательным.
- Мама, тебе действительно плохо? Мне больно тебя беспокоить, но…
- Как можно так говорить, когда речь о тебе, сынок?
- Ана мне сказала, что твое здоровье слабое. Очень боюсь, что ты им не занималась должным образом, но сейчас… сейчас ты ведь будешь это делать, правда?
- Оставим мои болезни. Иди сюда, подойди поближе… Я хочу снова посмотреть на тебя близко, еще и еще. До сих пор не верится, что ты рядом со мной. Мои глаза не могут насмотреться на тебя, сынок… Мой Ренато…
Рассматривая его с гордостью, София глянула и на маленький хлыст, который он держал в руках, на его изящные шпоры из серебра, что он носил на блестящих сапогах…
- Вижу ты обошел усадьбу.
- От края до края…
- Много ты проскакал галопом. Ты не слишком устал, сынок?
- Я устал лишь видеть несправедливости, мама.
- Что? Что ты говоришь, Ренато?
- Ну… правду. Сожалею, но я всегда искренний. Думаю, что есть много зла в Кампо Реаль, которому нужно положить конец. И конечно, хочу сообщить тебе, что я абсолютно не согласен с управлением Баутисты.
- Но сынок! Какие жалобы ты имеешь к человеку, который живет одной работой?
- Он суров и жесток с работниками, мама… более, чем жесток, он бесчеловечен с теми, кто увеличивает наше богатство работой и потом… И я не согласен с этим. Есть вещи, которые не могут больше происходить, мама. Я не жду твоего разрешения, чтобы исправить это. Со мной ты можешь не согласиться; по-человечески невозможно, чтобы разрешила. Он сказал, что да, но…
- Он? То есть, ты спорил, обсуждал это с Баутистой?
- Конечно, мама.
- Это плохо, сынок. Боюсь, что ты был с ним неблагодарным. А мы ему стольким обязаны…!
- Мы больше обязаны работникам, мама, этим сотням несчастных… Мы не может продолжать эксплуатировать их, как Баутиста! Они живут хуже, чем рабы!
- Их более двух тысяч, сынок. Нельзя ими управлять без уважения, без дисциплины, без власти… Не верь первому впечатлению. Баутиста знает, как вести себя с ними. Ты знаешь, что наши земли приносят двойной доход, чем приносили во времена твоего отца и Педро Ноэля? Ты знаешь, что мы приобрели новые усадьбы и присоединили их к Кампо Реаль, почти половина острова принадлежит тебе? Посмотри, иди сюда. Сегодня 15 мая 1899 года. Я назначила управляющим Баутисту на следующий день после смерти твоего отца: 6 мая 1885 года. За четырнадцать лет наше богатство удвоилось. Чем мы можем, в действительности, упрекнуть нашего управляющего?
- Я продолжаю находить неподобающим то отношение, с каким мы относимся к работникам нашего имения, мама. Я продолжаю считать бесчеловечными методы Баутисты, хотя они и увеличили наше состояние вдвое…
- Вижу ты мечтатель… но не какой-то там мужчина… а один из Д`Отремон… с этими правами можно жить на этой земле, как король, потому что Д`Отремон оказывает честь этой земле, ступая по ней. Это дикая земля…
- Которую я люблю всей душой! – прервал Ренато решительно и горделиво. – Я не только хозяин этой земли, но и ее сын. Я чувствую, что принадлежу ей и должен ради нее бороться, чтобы люди были менее несчастными. Я не хочу ссориться с тобой, мама, но…
- Хорошо. Если не хочешь ссориться, не говори ничего. Будет время. Мы поговорим позже, когда ты привыкнешь к нашей обстановке. Когда увидишь все яснее, когда будешь землевладельцем… позже. Я знаю своего сына лишь несколько дней, пару недель. Не думаю, что прошу у тебя слишком много, после столь долгого отсутствия. В конце концов, все будет так, как ты пожелаешь. Ты хозяин, и я хочу, чтобы ты это чувствовал. Но поговорим о вещах более приятных. Я так поняла, что у тебя есть невеста, что ты влюблен, разве нет?
- Да, мама, - ответил Ренато нежно и ласково. – Я влюблен в самое очаровательное создание на земле, в лучшую подругу детства… женщину, озорную и веселую, как девчонка, избалованную, желающую, чтобы ее всегда носили на руках, роскошную, какой только может быть дочь этой земли…
- Дочь этой земли? – удивилась София. – Я думала, что твоя невеста из Франции…
- Во Франции была, а теперь находится гораздо ближе. Она также родилась, как и я, на Мартинике. Она жила здесь до семи лет. А вернулась шесть месяцев назад.
- А из какой она семьи? Надеюсь, ты не остановился на той, которая была бы тебя не достойна.
- Она достойна, мама. Достойна во всех смыслах. Ее зовут Айме де Мольнар…
- Ах…! – удивилась радостно София, - Как такое возможно? Та малышка…?
- Та малышка сегодня самая красивая девушка, какую ты себе можешь представить, мама. Тебе нравится? Нравится мой выбор?
- Черт побери…! – весело сказала с удовольствием София. – Ты смотри-ка, где… Надеюсь, мне понравится эта девушка. По поводу семьи и других вещей, ничего не имею против. То есть, кое-что в действительности имеет значение. А посмотри, как идут наши дела… Это не имеет значения, благодаря хорошей работе Баутисты.
- Что ты говоришь, мама?
- Мольнар почти разорены, но это не важно. Ты достаточно богат, чтобы забыть об этом. Привези мне свою невесту как можно быстрее. – Она повернула голову и вдруг удивленно воскликнула: - Ах… Янина…! Подойди-ка. Это Янина, племянница Баутисты и моя крестница. Но должна добавить: моя сиделка, моя подруга в этом одиночестве, почти моя дочь…
Ренато Д`Отремон тоже удивленно повернул голову, чтобы посмотреть на девушку, стоящую позади него. Она подошла тихо, без движения, без слов… У нее было смуглое лицо, которое обрамляли очень черные прямые волосы, большие темные миндалевидные глаза, таинственные, выдавая монголоидные черты… и щеки золотисто-смуглые и бледные, где начинались губы, сочные и красные, хотя и сложенные в странном и разочарованном выражении, в то же время трепетала ее особенная натура, напряженно сдерживаясь.
- Значит, племянница Баутисты… Она помнит меня?
- Она не из твоего времени. Она пришла в этот дом, когда ты уже уехал; она со мной уже десять лет.
София встала на ноги, опираясь на девушку, которой вполне могло быть двадцать лет, и улыбалась, глядя на лицо Ренато большими, неподвижными, словно слепыми глазами.