Дикое Сердце (ЛП)

- Хватит! – оборвал гневно Д`Отремон.
- Простите… Не учел, что надоедаю вам. Меня удивляет, что вы не помните Бертолоци. Вы были в Сен-Пьере, когда его постигло несчастье…
- Вы называете это несчастьем?
- Первым несчастьем было бегство его жены…
- На что вы намекаете?
- Не намекаю, друг Д`Отремон… напоминаю. Бертолоци публично поклялся убить человека, с которым она уехала, но его имя так и осталось тайной. Она исчезла навсегда и Бертолоци предался всем порокам: пьянству, играм, хождению к самым худшим распутницам порта… В конце концов, он потерял свое имение и исчез, полностью разоренный. Но я припоминаю, что мне сказал один знакомый…
Экипаж остановился у дверей дома губернатора, но Франсиско Д`Отремон не шевелился… Напряженный, раздраженный, повернувшись к нотариусу, он ждал его последних слов, которые Педро Ноэль произнес будто бы неохотно, с тонким намеком:
- Похоже, последний клочок земли, который он сохранил – это голая скала, называемая Мысом Дьявола. На ней он своими собственными руками соорудил лачугу, и несомненно, именно там умирает, и оттуда он послал за вами. Вам так не кажется?
- У вас самая отвратительно великолепная память, которую я знал когда-либо.
- Ради Бога, друг Д`Отремон, это моя профессия…! Столько историй приходится выслушивать, когда управляешь бумагами семьи, которые часто отражают драмы спальни. Кроме того, Бертолоци был человеком интересным… Его дела давали много поводов для сплетен, и его несчастье…
- Меня не интересует его несчастье. Я никогда не был его другом!
- Иногда быть врагом уже достаточно, чтобы пробудить интерес.
- Что вы хотите мне сказать, Ноэль?
- Вы позволите мне говорить откровенно?
- Может быть, я попрошу вас не делать этого?
- Ну хорошо… Я думаю, что вам нужно прочесть письмо и поехать к вашему недругу Бертолоци, на Мыс Дьявола…
Франсиско Д`Отремон занервничал, услышав слова нотариуса и яростно смял в кармане письмо, врученное ему мальчиком. Затем улыбнулся и, натянув на себя маску иронии с едва скрытым беспокойством, спросил:
- Разве не вы столь сильно желали приехать на праздник губернатора как можно раньше?
- Еще полчаса назад это было самым важным, что вы должны были сделать.
- А теперь, что? Вам кажется, что гораздо важнее праздника губернатора принять последний вздох этого развратника, пьяницы, этого несчастного, погрязшего во всех пороках только потому, что ему изменила женщина?
- Он любил свою жену, - мягко ответил Ноэль. – Она его опозорила, а ему так и не удалось встретиться лицом к лицу со своим соперником.
- Не удалось, потому что он не хотел его найти! – гневно взорвался Д`Отремон.
- Может быть, тот смог хорошо спрятаться…
- Думаете, он был трус?
- Нет, конечно, я так не думаю. Несомненно, он был способен противостоять всему… всему, но только не скандалу. К тому же у него были другие серьезные обязательства, Джина Бертолоци не могла этого не знать. Он был женат… его жена вот-вот должна была родить ему ребенка… я не виню того мужчину, друг Д`Отремон… Это грехи мужчины… Гораздо более тяжелым грехом мне кажется не прийти на зов умирающего…
- Хватит, Ноэль! Я поеду туда.
- Наконец-то! Простите, что так настаиваю. Я вас немного знаю, друг Д`Отремон, и знаю, что есть вещи, которые вы себе никогда не простили бы.
- В таком случае, хотите ли вы принести мои извинения губернатору?
- С истинным удовольствием, друг мой.
- Тогда идите. – Вдруг Д`Отремон воскликнул: – Минутку!
- Не нужно напоминать мне о деликатности такого дела, - с пониманием отозвался Ноэль. – Это… моя обязанность, друг Д`Отремон.
  2. 
Гроза стихла. Море почти успокоилось, свежий прохладный ветер, прибывший вместе с рассветом, разогнал тучи.
Ветхая лодка, выдержавшая бурю, застряла в глубокой расщелине, высеченной из скалы ударами волн. Мальчонка снова прыгнул в воду, чтобы осторожно вытащить ее на землю и не повредить. Затем его огрубевшие от непогоды босые ноги вскарабкались по острым камням большого утеса сначала с кошачьей гибкостью, потом медленнее, как будто не хотели в то место, куда направлялись… Уже на вершине скалы они будто налились свинцом… Останавливаясь каждую минуту, дрожали, словно хотели уйти в другом направлении, и наконец, добрались до дверной пустоты, у входа в жалкую хижину – единственное человеческое жилище на Мысе Дьявола.
Голос больного со злобой спросил:
- Кто там?
- Это я: Хуан.
- Хуан Дьявол!
В убогой постели с лихорадочным усилием приподнялся человек, больше похожий на скелет: кожа да кости, впалые щеки, грязные, спутанные волосы и заросшая борода… рот, зияющий болью… вместо одежды грязные лохмотья. Он бы внушал глубокое сострадание, если бы не его взгляд: страстный, смелый, с вызовом, наполненный ненавистью, сверкающий яростью, а также его наполненные ненавистью и желчью слова.
- А пес, за которым я тебя послал? Где он? Где проклятый Франсиско Д`Отремон? Беги… позови его! Приведи, скажи, чтобы пришел… еще немного, и я его не дождусь!
- Он не приехал со мной, – начал оправдываться мальчик.
- Нет? Почему? Ты не сделал то, что я тебе сказал, проклятый? Не поехал к нему домой? Не послушался? Сейчас увидишь…
Он попытался встать, но снова упал без сил, неподвижный, истощенный, с остекленевшими глазами… Мальчик невозмутимо шаг за шагом приближался к нему, со странным выражением в глубоких гордых глазах пытался убеждать:
- Да; я прибыл к нему домой…
- И отдал ему письмо?
- Да, сеньор, прямо в руки.
- И от не приехал после того как прочел его?
- Он не читал его. Сказал, что не знает никакого Бертолоци…
- Этот пес так сказал?
- И уехал на карете на праздник, где его ждали.
- Проклятый! А ты что сделал тогда? Что сделал?
- Что я мог поделать? Ничего.
- Ничего… Ничего! Ты же знаешь, я умираю… знаешь, что нужно, чтоб он пришел, и ничего не делаешь! Ты тот, кем и должен быть…!
- Но отец…! – начал умолять мальчик.
- Я не твой отец! Сколько раз я тебе говорил это? Я не твой отец. Когда эта проклятая вернулась ко мне и пришла просить помощи, она уже держала тебя в руках… Ты не мой сын! Если бы она, обманув меня, украла еще и сына, я бы ее убил. Но нет, она вернулась с сыном от другого, сыном этого негодяя… С тобой!
- С сыном кого?
- Кого? Кого? Хочешь узнать? Сказать тебе кто твой отец, я же послал тебя за ним. Ты сын того, кто уехал на карете на праздник, а я – на пороге смерти… Того, кто забрал и украл у меня все, а в довесок дал мне тебя.
- Не понимаю… не понимаю!
- Так пойми же! Этот сеньор, который повернулся к тебе спиной, этот сеньор, который сказал, что не знает меня… он твой отец!
- Мой отец… Мой отец? – пробормотал мальчик изумленно.
- Но не беспокойся… он тебя не узнает. Как мерзко!
- Сеньор Бертолоци… повторите мне это. Мой отец? Вы сказали, что мой отец…?
- Твой отец Франсиско Д`Отремон. Скажи это всем, кричи об этом везде! Твой отец Франсиско Д`Отремон… Ему ты обязан своим несчастьем. Ему обязан нищетой, стыдом, наготой, голодом… Ему обязан оскорблением, которое тебе кинут в лицо, когда станешь мужчиной, потому что он опозорил твою мать! Всем этим ты обязан ему… И теперь, когда я его зову, потому что умираю, потому что ты остаешься один, а он уезжает на праздник, где его ждут… - рыдания срывались с его горла, оставляя место нежности – Хуан… Хуан, сын мой…!
- Сеньор!
- Я ненавижу тебя, потому что ты его сын, но есть кое-что, чем ты можешь смыть это пятно… Когда станешь мужчиной, найди Франсиско Д`Отремон и сделай то, на что у меня не хватило смелости: убей его. Убей его! – и словно в этих словах был последний вздох, упал без сознания на пол.
- Сеньор… сеньор! Ответьте!
Он тщетно его тряс. Андрес Бертолоци больше не мог ответить!