Кладезь бездны
Она вся съежилась под просторной тканью верхнего платья.
– Нет, – последовал тихий ответ.
И прикрыла лицо платком.
На соседний балкон – там стояли большие горшки с олеандрами – сунулась невольница. Цветы полить.
– Пошла вон! – Аль-Мамун рявкнул так, что рабыня чуть не упала обратно в комнаты.
Нум окончательно сжалась в дрожащий комок.
– Прости… Прости меня, я не хотел тебя пугать… – Он обнял худенькие вздрагивающие плечи.
– Мне кажется, люди твоей матушки меня все-таки выследили… – прошептала женщина.
Он успокаивающе провел пальцами по хрупкому позвоночнику под шерстяной тканью:
– Ты не должна ничего опасаться. Никого и ничего не бойся – дом надежно охраняют.
Аль-Мамун успокаивал ее – и себя. Сам-то он не был так уж уверен в своих словах. Да, он поселил Нум в частном доме подальше от любопытных глаз. Но как он может поручиться, что среди гулямов охраны нет убийц, подосланных матерью? Или соглядатаев Буран?
Абдаллах чувствовал, как под ладонью стукает ее маленькое сердце – как у птички. Одинокой птички на ветке.
Прошлой весной аль-Мамуну пришлось отослать Нум из столицы обратно в Нишапур: в день Навруза должно было состояться его бракосочетание с Буран.
Дочь Хасана ибн Сахля – брата погибшего от рук убийц вазира Сахля ибн Сахля – принесла халифу огромное приданое. Хасан внял тихим убедительным речам госпожи Мараджил. Аль-Мамуну сказали, что матушка говорила без обиняков: перепиши на дочку состояние покойного брата, о Хасан. Или мои дознаватели перепишут его сами – после того, как ты повисишь на дыбе в подвале моего загородного дома. Вазир Сахль ибн Сахль не мог скопить при жизни какие-то жалкие двести тысяч динаров – при таких-то взятках. Отдай деньги Всевышнего, о Хасан, или халиф заберет их у тебя именем Всевышнего. И Хасан ибн Сахль подумал-подумал, да и обнаружил у себя расписок и вкладов на три миллиона динаров. И щедро передал их дочери.
А помимо трех миллионов, свадьба с Буран принесла халифу примирение с хорасанской знатью: парсы дулись и даже грозились взбунтоваться после гибели ибн Сахля. Теперь все уладилось: брак эмира верующих с дочерью хорасанского вельможи умягчил сердца и умы, и о мятеже более не помышляли и самые горячие головы.
Дело оставалось за малым – наследник. Прошло полгода, а Буран пока так и не понесла. В очередной раз убеждаясь, что и в этот месяц невестка «спустовала», госпожа Мараджил приходила в ярость и вымещала эту ярость на Нум, благо расстояние позволяло – после знаменательной встречи в садах ас-Сурайа аль-Мамун выслал матушку в Нишапур. Нум жила в усадьбе под городом, а госпожа Мараджил – в Шадяхе, но изводить «девку» у нее получалось прекрасно. Аль-Мамуну докладывали, что Нум то и дело вызывают во дворец – свидетельствовать почтение. Урезают содержание. Подолгу запрещают видеться с мальчиками. Наступление у Буран месячных – и крушение очередной надежды заиметь «настоящего» внука – обостряло мстительную фантазию госпожи Мараджил. Мысль, что халифат унаследует сын берберской рабыни, приводила матушку в бешенство. Матушку устраивал лишь на три четверти парсийский наследник престола.
Однако так далеко – отравленная одежда для Аббаса – госпожа Мараджил еще не позволяла себе заходить. Видать, пора отправить матушку подальше на запад. В земли клана Бану Марнадиш, к примеру. В какой-нибудь горный замок поближе к границе, куда даже голуби барида не долетают.
Да, так он и сделает – напишет фирман прямо сегодня.
– Нум? Нум, ты слышишь меня?
Она жалобно покосилась, все еще прикрывая губы тканью. Глаза набухли от слез.
– Я вышлю мою мать в Хисн-аль-Сакр на западной границе. Ни тебе, ни мальчикам больше не придется ничего опасаться.
Нум всхлипнула, поставив брови домиком.
– А мальчиков верни, не хватало им там еще чесотку подхватить. Мои сыновья – в берберском кочевье, кому сказать – сочтет безумцем…
Женщина тут же перестала всхлипывать и нахмурилась:
– Ты будешь в походе, Абдаллах. Как ты можешь ручаться за их безопасность? Говорят, госпоже служит могущественный маг, он убивает людей на расстоянии, останавливает их дыхание и сердце!
– Тьфу на вас на всех с вашими бреднями! Нум, ты же образованная женщина! Тебя учили мутазилитскому каламу!
– А я не согласна с мутазилитским каламом!
На этом их богословские споры обычно заканчивались.
– Нум, подумай сама, своей головой. Ну если он убивает людей на расстоянии, то не все ли равно, в Магрибе наши дети или в столице?
– С гудала уже шесть лет ходит святой шейх-проповедник, – строго сказала Нум. – Никакому кафирскому колдуну не сдюжить против нашего святого!
– Нум! Ты же образованная женщина!
– Шейху служат птицы и звери! Окрестные племена одно за другим принимают веру! Шейх такие чудеса творит – ты бы видел!
Оставался последний довод:
– Ну хорошо. А если я оставлю в столице Якзана аль-Лауни?
– Якзана аль-Лауни? – Она распахнула глазищи. – Ух ты… А правда, что он к тебе на доклад через зеркало приходит?
– Нум! Ты же образованная женщина!
– Ой, а правда, что Тарик…
– Нум! Я приказываю! Напиши своим родственникам… тьфу, они ж читать не умеют… словом, я приказываю вернуть моих сыновей в Баб-аз-Захаб!
– А Якзана – оставишь?
– Оставлю!
– Хорошо, я пошлю в Кайруан человека.
Слава тебе, о Всемогущий! Ты вложил в эту женщину сговорчивость!
– Абдаллах?
– Да?
– А правда, что Тарик непобедим?
– Что?!
– Ну, у нас рассказывают, что на нем заклятие: Всевышний отнял у аль-Кариа свободу, зато теперь он побеждает во всякой битве.
– Нум! Какая чушь!
– А его разбили? Хоть раз?
– Это еще ничего не значит!
– А что это значит?
– Он талантливый полководец! Ну и удачливый! Кстати, возможно, люди верят в эту легенду и его присутствие их воодушевляет – надо будет над этим подумать…
Абдаллах попытался погрузиться в размышления, когда его настигло это:
– Возьми меня с собой.
– Что?!
– Я – хочу – быть – с тобой.
Когда Нум говорила с таким мрачным упорством, у нее выпячивалась нижняя губка.
– Нет. Нет!
– Но…
– Нет! Ты боишься за детей, а сама хочешь отправиться со мной в военный поход! Нум, ты же…
– Я – хочу – быть – с тобой!!!
– Тогда жди меня в столице, Нум!
Она разрыдалась, вскочила и убежала в комнаты. Ну вот так всегда.
* * *Каср аль-Джунд,
тот же день, некоторое время спустя
Госпожа Тумал шла по краю негостеприимно-холодного, зимнего пруда. В зацветшей воде лениво помахивали хвостами толстые красные рыбины. Женщина недовольно покосилась в зеркало воды: мда, надо отказываться от плова с бараниной, эдак ни одно платье под грудью не сойдется.
А платье кахрамане, управительнице харима то есть, положено богатое. Ткань такую – желто-красную, толстую, в три слоя, поверху сплошь изузоренную, – выделывали только на государственной мануфактуре в Фустате. И только для нужд двора. Заслужить надо еще право на платье из такой ткани. И на кайму из золотой нити – в ладонь толщиной – тоже надо право заслужить. Да.
Госпожа Тумал усмехалась: ишь ты, собрались они там у себя в Большом дворе. Ишь ты, собрались. «У нас дела государственной важности!» Ишь ты! Кахрамана имеет право выходить из харима и входить в харим во всякое время! На мужскую половину ходить! С открытым лицом! В город выезжать! По лавкам за покупками! В особых носилках, в особом платье, да! И плевать ей, Тумал, на всякие ихние советы государственной важности! Ишь ты! Госпожа Буран составила список нужных вещей и просьб: галийи нет уже! Запас мази из алоэ почитай что исчерпан! Арапчонка желает иметь госпожа для услуг! Подарки для факихов купить надо! Опять же жалоб сколько! И все на богомерзкую кафирскую кодлу, на хурс этот сумеречный – хамят! Двери харима запирают, ключи уносят! Везде шныряют, всюду нос суют! Шпиёнов, понимаешь, ищут! Дурачье – шпиёны им на женской половине привиделись! Да они сами шпиёны, это ж по роже видно, рожи одна другой поганее, все как один на мертвеца похожие, бледномордые твари аураннские, тьфу! Один огрызнулся – Акио его, что ль, звали? Ну что за имя такое собачье, Акио, тьфу, его Азимом, как человека прозвали, ан нет, не отзывается на Азима, – так она велела палкой бить. Чтобы впредь не огрызался, сволочь неверная. А сегодня другой такой же, ну чисто утопленник бледностью, аж синюшный весь, не пустить ее пытался в Большой двор – а-га… Совет там, понимаешь, у них. Так она на него как гаркнула в том смысле, что пусть дружка своего спросит, как спина после пятидесяти палок чешется, прям отпихнула и во двор вошла! И еще прям по картам энтим ихним дурацким протопала и прям на подушку села, рядом с вазиром этим новым ихним. Тоже мне вазир, ни бороды, ни живота, мальчишка-молокосос, выскочка. Куда такому тайной стражей ведать? Госпожа Буран так и сказала: «Эээ, у него еще мозгов нет, мозги человек к пятидесяти приобретает! Где борода – там и ум!» Да. И вазир этот ей, главно дело: вы извините-подвиньтесь, мы щас про алоэ с арапчатами решать не можем, у нас тут дела государственной важности, судьба, понимаешь, аш-Шарийа, решается. Да-да-да. А как певичку незнамо от кого брюхатую привезти к халифу в харим – это у них дела неважные, да. Ладно, сказала она, я уж трех факихов пригласила, они разберутся, когда Арву эту камнями нужно бить и где. Плюнула прям в карты ихние и пошла – обратно в харим, чего уж там, поздно в город-то уже. Тоже мне государственные мужи-военачальнички, смешно смотреть. Один парс, другой бедуин, третий старикашка – ни одного знатного приличного человека, тьфу. Нерегиля, правда, она не увидела – а страсть как любопытно было посмотреть. Ну и шейха из ар-Русафа тоже не было – и что теперь сказать госпоже? Она ж с нее, с Тумал, шкуру спустит за то, что нечего рассказать-то. Ну ладно, расскажем, как новый вазир одет был. Говорят, кобель, каких свет не видывал. Тут давеча имущество казненных мятежников распродавали – так он накупил девчонок, чуть не с дюжину. Ох, кобель, ох, кобель… знаем, как судьбу аш-Шарийа ты решаешь, все больше зеббом девкам между ног тыкаясь…