Кладезь бездны

Марваз оглянулся: под ногами ходила ходуном темная зелень каменного дуба. Лагерь давно скрылся из виду. Каид снова выругался:
– Чтоб вам райской награды не видать!..
Пыхтевший следом Рафик рассудительно заметил:
– Ну так гази, что ты хочешь, брат. Тарик еще когда сказал: станет похолоднее, они нас бросят. Вот они и бросили, что…
Воины веры – все, сколько их осталось в живых после штурма Саара, – отказались идти через горы. Хаджадж ибн Умар повел свое горе-воинство по домам. И вроде как их всего две с небольшим тысячи, но когда у тебя войска чуть больше десяти тысяч, а две из них уходят – это ощутимая потеря. Халиф, правда, взял с трусов слово стоять лагерем под развалинами Саара еще неделю – чтоб карматы, значит, думали, что ашшаритская армия пойдет через Ущелье Длинных ножей, на приступ горных замков.
– Ух ты, красота-то какая… – вдруг ахнул Рафик, и Марваз поднял взгляд от камней под ногами.
И впрямь красота. Они вышли на пологое плато, сплошь заросшее цветущим ладанником. Крупные розовые и белые цветки утыкивали куртинки кустиков, а над одуряюще пахнувшими зарослями торчали невысокие сосны с длинными мягкими иглами. Дорога уходила в такой же лесок – словно его кто нарочно высадил, чтоб путников от ветра защитить. И белыми камушками обложил обочины – для пущей надежности, чтоб с пути не сбились. Голова походной колонны уже вошла под раскачивающиеся под ветром сосны.
– Все равно, от Сумамы я такого не ждал, – отрезал Марваз.
Рафик только вздохнул. Потом заметил:
– Это от того, что добычи нет. Никакой. Нету добычи – нету у гази интересу.
– Это от того, что они трусы, – скрипнул зубами каид.
Вчера вечером Сумама, не глядя в глаза, принялся собираться. Все бормотал, что, мол, Тарика он боится больше, чем карматов. И что под началом сумасшедшего сумеречника в бой не пойдет, а ежели эмир верующих такому безумцу доверяет, значит, безумие нерегиля заразно и скоро все вокруг него перебесятся.
К таким неутешительным выводам Сумама пришел после того, как стали известны обстоятельства и положение войска. Припасов и воды осталось на два дня. Тарик объявил, что армия идет через перевал – но не Длинных ножей, а некий другой, тайный, который покажет неведомо откуда взявшийся старик-пастух. А за перевалом ашшаритов ждут несметные карматские полчища. Шептались, что у аль-Джилани под копьем не менее двухсот тысяч отборных воинов. Марваз знал, что слухи нужно делить на четыре, а то и на пять. Но все равно неуютно. Маридское ополчение таяло, и из каждого разведывательного рейда их возвращалось все меньше и меньше. Каиду удалось пробиться к самому ковру, на котором сидел и докладывал главный джинн. Марид сказал, что карматы стягивают войска к замку аль-Укаба в глубокой и низкой долине на той стороне хребта. Конницу, пехоту. Что аль-Джилани охраняет гвардия из зинджей, огромных и свирепых. И что карматский вождь уже разослал по окрестным замкам послания, что в ближайшее время намеревается пленить и привести в Хаджар халифа аш-Шарийа со всеми военачальниками. И что в карматской армии не менее тридцати тысяч воинов. А то и больше – к ним прибывают и прибывают подкрепления из бедуинов, которым карматы обещали щедрую долю добычи.
Тарик произнес перед войском речь: не беда, что припасов осталось всего на два дня. Если мы победим, кричал нерегиль, мы заберем еду и воду врага. А если погибнем, сражаясь, земные припасы нам все равно не понадобятся.
Вот тут-то гази и принялись собираться.
Сумаме Марваз ничего не сказал. Только под ноги плюнул и прочь пошел.
За такими думами каид не враз заметил, что ноги его затопали резвее и уклон пошел вниз, под гору.
Оказавшись на широком скальном карнизе, Марваз глубоко вздохнул и подставил лицо ветру. Распогодилось, неяркое солнце почти не закрывали легкие лоскутки облаков.
Под ногами полого круглились спины предгорий. Холмы сплошь курчавились кронами каменных дубов, и лишь изредка из темной плотной зелени выступали серые складки скал – словно их забыли разгладить огромные заботливые ладони.
А еще дальше плавно извивалась, словно широкая лента, долина – тоже зеленая. С множеством распадков и желтых ниток дорог – не иначе, там и воды много, и ручьи текут, и все такое.
Прищурившись, Марваз разглядел замок: серо-желтый пояс стен сливался с выступами скальной породы, и Хисн-аль-Укаба казался вросшим в вершину каменистого крутого холма далеко на востоке.
А еще дальше…
– Марваз, это город?.. – прикладывая ладонь ко лбу, поинтересовался Рафик. – Ну, там, за замком?
Каид прищурился сильнее и вгляделся в просторную, птичью по размаху панораму. Крохотный – издали-то! – замок топорщился изломанной линией стен и башен, словно подпирая дальний склон долины, а под ним стелилась широкая, закладывающая пологую петлю низина. И вот в ней посверкивало, играло белым и черным, торчало и шевелилось.
– Здоровенный какой город-то, – бормотнул Рафик.
Огромный муравейник у подножия замка продолжался дальше, дальше, покуда хватало взгляда – и скрывался за вклинивавшимся в долину горным отрогом.
Прямо напротив замка Марваз разглядел яркую красную точку. Вокруг нее блестело больше всего.
И понял, на что смотрит.
– Это не город, о Рафик, – упавшим голосом ответил он. – Это лагерь. Лагерь войска аль-Джилани.
* * *
Покряхтывая и постанывая: «О мои старые кости, о Всевышний, пошли мне облегчение и милость!» – старец устраивался на заботливо расстеленном для него молитвенном коврике. Место выбрали между двух кустов мастикового дерева – трепеща кожистыми длинными листиками, они закрывали пастуха от ветра. Нерегиль настоял, чтобы люди держались подальше от старика, и сейчас в резко, неприятно пахнущие заросли с халифом заехали лишь несколько сумеречников из Движущейся гвардии.
Тарик спешился. Подойдя к самому краю коврика, он земно поклонился шейху и что-то сказал. Аль-Мамун подъехал ближе и вслушался в разговор:
– Если ты говоришь, что мариды ошибаются, значит, так оно и есть, – почтительно говорил Тарик. – Так какова же истинная численность наших врагов, о наставник?
Хороший вопрос. Непонятно только, откуда старик может знать на него ответ. Но выглядел карматский лагерь внушительно. Чтобы не сказать устрашающе.
Старец вдруг захихикал и затряс бородой. Аль-Мамун в который раз почувствовал головокружение: это из-за высоты, что ли? Ему приходилось читать, что в горах труднее дышится и быстрее бьется сердце. Но они же вроде невысоко забрались, с чего бы…
Тут его бросило в жар, по спине под рубашкой потекли струйки пота. Кобыла замотала головой, беспокойно затопталась. Сиглави Тарика, которого держал под уздцы сумеречник, тоже заплясал на месте.
– А тысяч пятьдесят, не меньше! – как-то озорно воскликнул старый пастух, и аль-Мамуну на мгновение почудилось, что он слышит в надтреснутом голосе злую насмешку.
И следом осознал сказанное:
– Сколько?!..
А старик захихикал, потирая ладони, и громко сказал:
– Всевышний направил меня с делом, и дело выполнено! Я, аль-Хидр, – смиренный посланник Господа Миров, исполняющий его волю! Я только показываю дорогу заблудившимся и вывожу на прямой путь тех, кто его потерял!
Тарик медленно поднялся. Аль-Мамун видел, как тот сжал кулаки. А старец погрозился нерегилю согнутым подагрой, пятнистым пальцем:
– Все остальное – твоя забота! Сражайся, мой мальчик, и да пребудет с тобой удача!
– Постой, о шейх! – несколько растерявшись, аль-Мамун тронул лошадь. – Я отдам тебе награду! Ты отберешь верблюдов сам или доверишь это моим людям?
И тут то ли солнце вышло из-за туч, то ли солнечный зайчик от чего-то отпрыгнул, но в глазах на мгновение смерклось из-за острого высверка.
В следующее мгновение аль-Мамун увидел, что старик стоит, а мастиковые деревья вокруг него – горят?!..
Из зеленого пламени фыркнуло:
– Не прощаюсь, дети мои! Ибо сердце говорит, что мы снова встретимся! Хи-хи-хи!..