Хуан Дьявол (ЛП)

- Пусть тебя услышит он, этого я и хочу! Скажи, что я сказала, что пойду с ним и меня не интересует, что я могу умереть… что могу потерять сына… Я хочу, чтобы все слышали, чтобы все обсуждали… Стучи сильно в дверь, и скажи это громко, поняла? Громко…! Беги уже…!
Она резко подтолкнула ее, заставляя выйти. С быстротой, присущей гневу, Айме надела юбку поверх надетого платья, зашнуровала ботинки и, схватив хлыст побежала к веранде, оглянувшись с яростным выражением. Словно там еще был Ренато, которому она пригрозила:
- Я еще могу сделать кое-что, что тебя выведет, Ренато Д`Отремон, я еще могу заставить тебя страдать!
Ренато не мог сдержать выражения отвращения, которое вызвало у него присутствие Янины, когда он вошел в комнату матери. Почти не глядя на нее, он прошел в комнату, оставив позади прихожую с темной мебелью, и нетерпеливо стоял в роскошной старинной спальне… Словно тень проследовала за ним служанка, которая объяснила:
- Сеньора вышла послушать рассветную мессу, которая каждый день в пять часов проходит в Скиту, там наверху, за душу хозяина дона Франсиско. Сеньора очень скрытная и много дел делает так…
- Действительно, моя мать очень скрытная, но вижу, у нее нет от тебя секретов.
- Я вас раздражаю, сеньор Ренато? Я знаю, что имела несчастье не понравиться вам и попросила сеньору уволить меня, но сеньора не пожелала этого сделать и не сделает. Сеньор очень жесток со мной… он ненавидит меня, словно я виновата в том, что с ним произошло. Я могла бы поклясться, отдать свою кровь, отдать жизнь за…
Печальная, обиженная, раненая в самое больное, отступала Янина, прижав к груди флакон, который прятался в одеждах: дьявольское пойло, которым напрасно искала случай воспользоваться, последнее средство, которое Кума дала ей… Глаза Ренато загорелись вспышкой свирепой злобы:
- Хватит… хватит! Я устал от тебя. Я не могу сделать в этом доме ни шага, чтобы не столкнуться с тобой. Не знаю никого более ненавистного, чем назойливую служанку, а ты даже хуже. Когда ты оставишь меня в покое? Когда прекратишь приставать?
- Вы самый неблагодарный из всех мужчин! – взорвалась Янина, ломая все преграды самообладания. – Вы заслуживаете всего, что с вами происходит.
- Что…? Что ты сказала?
- То, что сказала! Тем хуже для вас, если вы не понимаете. Все на свете знают, но только не вы… Отпустите меня… дайте выйти! Теперь вы не хотите, чтобы я ушла? Тогда я сама уйду… уйду туда, где вы меня никогда не увидите!
- Теперь ты не уйдешь, пока не договоришь. Заканчивай, говори, скажи все. Выпусти наконец яд, который у тебя внутри, выплюни желчь, которой ты сочишься… Скажи, что происходит такого, о чем знают все! Говори наконец или…! – В усиленной схватке упал на пол флакон, ревностно охраняемый Яниной у груди, и Ренато захотел узнать: - Что это? Что ты там прячешь?
- Отпустите меня… оставьте! Ничего…! Лекарство…!
- Ложь! Грязное пойло. Уверен, это настойка колдуньи. Только этого тебе не хватало, чтобы завершить все! Я был прав, когда сказал матери то, что сказал. Я всегда был прав насчет тебя, что мне показалась с первого же дня… Теперь ты не уйдешь, а вылетишь из этого дома навсегда, и знай, что ты обманывала мою бедную мать, но меня никогда не могла обмануть…
- Нет! Вас обманывала только она! – выплюнула Янина бешено, уже вне себя. – Она… она, да. Но ей вы простите все, потому что она…
- Боже мой… Боже мой…! – крича, ворвалась Ана. Увидела Ренато, и преувеличивая фарс, воскликнула: - Ай, сеньор Ренато! Где сеньора София? Сеньора Айме убьется…! Сеньора Айме убьет ребенка!
Ренато резко выпустил запястья Янины и повернулся к туповатой служанке, которая жестикулировала и кричала. Секунду он глядел не понимая, напряженный от негодования и злобы, с усилием сдерживая порыв ударить ее кулаком, и освобожденная от удерживающих ее рук Янина воспользовалась моментом, чтобы сбежать.
- Ай, сеньор Ренато, не позволяйте ей уезжать! – взывала Ана, притворяясь, что громко плачет. – Она сказала, что поедет с вами на лошади, что ее не волнует, что она убьется и потеряет ребенка.
- Какую чушь ты несешь?
- Она словно обезумела, мой хозяин. Она оделась, надела ботинки, шпоры, юбку и села верхом, приказав Баутисте оседлать ее лошадь, на которую сеньора София не хотела, чтобы она садилась, а теперь… Но она сказала, что ее не волнует умереть, что на это никто не обратит внимания, никто… а вы тем более, сеньор. Потому что она сказала, что вы ее обидели… И вы знаете, как будет плохо сеньоре Софии, если та потеряет ребенка… Потому что сеньора София…
Ренато не стал больше слушать заученные причитания служанки, и быстрыми шагами вышел искать свою жену, крича:
- Айме… Айме…!
Айме слышала его, видела, но не ответила. Все это она предвидела и знала, больше летела, чем бежала, пока не добралась до заднего двора дома, перед которым стоял оседланный гнедой жеребец Ренато… Она запрыгнула на седло, овладев мимолетным ужасом, схватившись за гриву в то же самое время, когда вырвала поводья из рук Баутисты, который торопливо выкрикнул:
- Сеньора Айме! Это конь сеньора! Минутку…
- Отпусти! Отпусти, идиот…!
- Схвати эту лошадь, Баутиста! – приказал Ренато, приближаясь поспешно. – Айме… Айме…! Ты сошла с ума? Ты же убьешься! Держи поводья! Не скачи так! Айме…! Быстро, другого коня! – крикнул Ренато. – Эта дура убьет себя!
- Будет хуже, если вы последуете за ней, - заметил Баутиста. – Оставьте ее, сеньор! Если вы поедете на другом коне, позади жеребца, то он понесется!
Ренато подбежал к другому жеребцу, который чуть не ускользнул из рук, которые пытались его оседлать; держась за гриву, он проворно прыгнул на голую спину… Яростно ударяя по животному, схватив узду, он заставлял лететь благородного жеребца за другим, который был только облаком пыли, различимом на пути в гору…
В дверях того самого Скита, сооруженного по приказу четырнадцать лет назад, там, где разделялись суровые холмы, чтобы образовать ущелье, донья София остановилась, словно застигнутая мыслями врасплох. Закончилась месса, которую она слушала одна, отдавая последнюю дань сеньору де Кампо Реаль… Только старая соседка-богомолка и ответственный за чистоту мальчик-служка принимали участие в мессе вместе с бледной и суровой сеньорой… Теперь все ушли. Она осталась одна и непонятно почему вздрагивала, глядя на то, чего никак не могла понять, пока священник, прибывший в этот день, не подошел и спросил со странным выражением:
- Донья София, что там происходит?
- Я бы сама хотела знать. Падре… Бежит конь… Взбирается в гору… Видите то пыльное облако на дороге с плантаций? Он кажется бежит необузданно…
- И наездник… наездник, клянусь, что… Да, действительно… Это дама… это женщина, которая взбирается на гору на коне… Вы не видите юбку, донья София?
- Женщина? Но это невозможно! Если только Моника…
- Моника в монастыре, донья София, - заметил падре Вивье. – Но эта юбка… Возможно, это ваша невестка…
- Она должно быть обезумела… Моя невестка носит ребенка…
- Лошадь кажется очень решительной. Будь это хоть кто, но это настоящее безумие… О, посмотрите, другой конь! Другой всадник… Там…!
- Да… Кажется, он преследует ее… Это Ренато! Это мой сын! Он едет ей вслед! Посмотрите! Он выехал на поле!
- Но она уклоняется от него… О, какое сумасшествие! Она едет по откосам скал… Но, что это? Она должна потерять рассудок, чтобы…!
Они скакали туда, где скалы заканчивались вершиной, где была площадка над пропастью… Она была уже достаточно близко, чтобы ее могли видеть вытаращенные глаза Софии…
- Айме…! Это Айме, да! Она выпустила поводья, падре! Посмотрите… посмотрите… Она не может справится с конем! Она схватила его за шею, ухватилась за гриву! – отчаянно крича, она воскликнула: - Догони ее, Ренато, схвати коня, останови его…! Не беги, а отрежь ей путь… отрежь путь…! – настоящий вой ужаса исторгся из ее горла, замечая: - Он едет рядом с пропастью…! О…! Ренато… Ренато…!