Охотники за динозаврами (сборник)

— Куда пойдешь? — спросил Квали.
— К себе домой. В Польшу. У меня там много дел. А ты куда пойдешь?
— И я домой. У меня тоже много дел.
— Прощай, Квали!
— Прощай, брат мой! Приезжай опять Конго, когда мой страна станет свободной.
— А когда? — спросил я.
— Скоро. Квали идет делать это.
Он легко прыгнул в пирогу, и черный собрат повез его на южный берег Убанги.
Через несколько дней самолет доставил меня в Конакри. Там я встретился с Барщаком. А затем — теплоход, Гдыня, Варшава… Теперь все это позади. На столе свежий американский журнал. В нем напечатана заметка1 о зубе Tyrannosaurus beizi ritas. Фамилия автора обведена траурной рамкой. Внизу примечание, что профессор Турский трагически погиб в когтях современного хищного ящера. В редакцию журнала уже отправлено письмо с кратким извещением, что профессору Турскому удалось спастись из когтей современных хищных ящеров. А в редакцию геологического журнала в Варшаве отослана объемистая статья. В ней описан неизвестный людям Земли исполинский прыгающий ящер — страшный хищник, сохранившийся до наших дней в болотах Экваториальной Африки.
А еще передо мной лежат исписанные листки — наброски планов новой экспедиции в страну динозавров. Надо только подождать немного, пока народ Квали разделается со своими недругами…
  
КОММЕНТАРИЙ АВТОРА
 
Повесть «Охотники за динозаврами» написана давно — более тридцати лет назад. Тогда автор располагал лишь немногими, чисто умозрительными соображениями о том, что динозавры могли сохраниться в болотах Центральной Африки (бассейн реки Конго), подобно тому, как пережили свое время исполинские вараны на острове Комодо в Индонезии.
За минувшие десятилетия средства массовой информации разных стран многократно возвращались ко все новым доводам и слухам, свидетельствующим о существовании в плохо исследованном регионе центральной части Африканского материка крупных неизвестных науке животных, может быть, из отряда динозавров. Было организовано несколько экспедиций для поисков «африканского динозавра». Однако загадка пока остается нераскрытой.
Автор ныне убежден в существовании современных африканских динозавров и надеется, что кто-то из палеонтологов или зоологов нового поколения, увлеченный этой загадкой, сможет разрешить ее…
  
НОЧЬ У МАЗАРА
 
— Хотите знать, почему в тридцать пять лет я — седой? Хорошо, расскажу. Я поседел за одну ночь, проведенную возле древнего мазара [2] в пустынной горной долине. Произошло это так.
Перед самой войной мне пришлось производить геологическую съемку в бассейне реки Кафандар в восточном Каратегине. Вам не приходилось бывать там? Это наиболее дикий и наименее исследованный район Таджикистана. Царство пустынных гор — царство голых мрачных хребтов и безлюдных долин. В великом безмолвии лежат там на огромных высотах голубоватые языки ледников. Километровые обрывы вздымаются над бесконечными серыми шлейфами осыпей и морен [3]. Полосами снегов оторочены черные скалы. Лишь низкорослая арча лепится кое-где по известняковым карнизам и протягивает из расселин узловатые скрюченные стволы. Люди еще не заселили пустынных долин. Летом чабаны пригоняют туда стада, изредка забредут охотники, но ни чабаны, ни охотники не поднимаются в верховья горных рек — к ледникам. Людей пугает мертвое безмолвие вершин. Странные легенды о пустынных горах вполголоса рассказывают старики по кишлакам в долгие зимние вечера.
Верховья Кафандара славятся своей недоступностью. Глубокий каньон в среднем течении реки, словно прорезанный острым ножом в двухкилометровой толще серых известняков, совершенно непроходим. Говорят, что в нем есть стометровые водопады, но их никто не видел. По каньону можно пробраться лишь на несколько сотен метров от устья; дальше бешеная река заполняет весь коридор каньона. Я пытался проникнуть в него осенью при малой воде. Цепляясь руками и ногами за выступы скал, погружаясь местами по грудь в ледяную воду, тысячу раз рискуя сорваться и быть унесенными стремительным потоком, мы с одним из рабочих смогли углубиться в каньон всего метров на триста. Сквозь оглушающий шум воды из-за поворота временами доносился тяжелый рокот, подобный гулу землетрясения. Возможно, это гремел один из легендарных водопадов Кафандара. Добраться до него нам не удалось. Промокшие и продрогшие, с исцарапанными руками и обломанными ногтями, мы вынуждены были вернуться.
Проникнуть в верховья Кафандара можно только окружным путем, поднявшись по одному из притоков и перевалив хребет. От кого-то я слышал, что туда ведет старая заброшенная тропа.
Чтобы не тащить весь караван по трудной и малоизвестной дороге, я решил оставить его в среднем течении реки возле стоянки чабанов. Лагерь нашей партии находился тут уже с неделю. Своеобразным оазисом казался этот уголок Кафандарской долины среди безотрадного однообразия окружающих хребтов.
Пестрый ковер альпийских лугов покрывал волнистые уступы склонов. Возле наших палаток по широкому дну долины быстро текли зеленовато-голубые воды Кафандара, разбивающиеся на десятки мелких протоков. Между протоками зеленели лужайки. Километрах в трех выше по течению гигантской трещиной чернело устье каньона.
На высокогорных пастбищах, окружавших лагерь, паслись отары баранов и коз, пригнанные на лето из выжженных солнцем равнин Западного Таджикистана. Опытные чабаны с огромными свирепыми овчарками охраняли стада.
Когда солнце скрывалось за мраморным гребнем хребта Хозер-Меч, в сгущающемся сумраке приветливо мигали огоньки костров. Легкий ветер нес навстречу запах дыма и жареного мяса. Много хороших вечеров провели мы на этой стоянке, отдыхая у веселого костра после долгих и тяжелых маршрутов.
Потрескивая, горела смолистая арча; дым, горький, пахнущий хвоей, густыми белыми клубами поднимался к черному небу. Вспышки пламени озаряли лица, опаленные солнцем и высокогорными ветрами. Лежа на кошмах вокруг костра, мы пили кок-чай, говорили, спорили, а иногда пели или читали стихи. Было очень хорошо и как-то по-домашнему уютно. Часы, проведенные у костра, вознаграждали за дневной зной и жажду, за валившую с ног усталость после лазания по осыпям и скалам. В эти часы забывали о вынужденном купанье в ледяном горном потоке, о лошади, оступившейся на опасной тропе, о лавине, чуть не увлекшей в пропасть, и еще о многих и многих неприятностях, которыми так богата бродяжная жизнь геолога. По палаткам расходились, когда начинал гаснуть костер. Случалось, что за «вечерним столом» кто-нибудь засыпал, не докончив фразы: «невежу» с трудом будили и заставляли полусонного залезть в спальный мешок.
Иногда лагерь навещали наши соседи — чабаны. Для гостей готовился жирный плов, а потом кок-чай в большом эмалированном ведре, крепкий, как настой махорки, и темный, как чернила. Чабаны почти не говорили по-русски, а из нас никто как следует не понимал наречия каратегинских таджиков. Беседа с гостями обычно сводилась к восклицаниям, ударам по плечу и выразительным жестам, сопровождаемым беспрерывным хохотом.
У одного из чабанов, немного знавшего русский язык, мне все же удалось расспросить подробности пути к верховьям Кафандара. Я хотел взять туда с собой экспедиционного рабочего и пригласить проводником кого-нибудь из чабанов. Однако чабаны не согласились сопровождать меня к верховьям. Сначала я не понял причины отказа; подумал, что они боятся оставить стада, опасаясь нападения барсов.
Вскоре оказалось, что и экспедиционные рабочие, работавшее со мной не первый год, стараются всячески увильнуть от этого похода. Старший рабочий татарин Иван, которого я первоначально избрал своим спутником, неожиданно заболел ревматизмом, чего с ним раныше не случалось. Решив, что Иван просто устал за последние дни — на его долю выпадало особенно много всяких дел, — я объявил, что что со мною едет Петр. Здоровенный жизнерадостный весельчак Петр приуныл после этого разговора. На другое утро он стал жаловаться на малярию.