Собака Баскервилей (сборник)
– Дорогой Лестрейд, мне это кажется чересчур очевидным, – сказал Холмс. – При всех ваших достоинствах вам не хватает лишь воображения. Попробуйте представить себя на месте этого молодого человека. Вы стали бы в тот же день, когда узнали о завещании, совершать подобное преступление? Вам бы не показалось, что связь между этими двумя событиями будет очевидной? Кроме того, неужели вы бы решились убить своего клиента у него же дома, зная, что вас там видела его экономка? И наконец, стали бы вы тратить столько сил, чтобы избавиться от тела, если оставили в комнате жертвы собственную трость, которая неминуемо приведет к вам следователей?
– Что касается трости, мистер Холмс, вам лучше меня известно, что преступники, совершая свои гнусные дела, часто очень волнуются и делают такие ошибки, которых спокойный человек никогда бы не допустил. Да он мог, в конце концов, просто побояться вернуться в ту комнату. У вас есть другая версия, которая объяснила бы все эти факты?
– У меня есть как минимум шесть таких версий, – сказал Холмс. – Вот, например, очень простая и даже вероятная версия. Это вам от меня бесплатный подарок. Старший из мужчин достает из сейфа и показывает юноше важные документы. Какой-нибудь проходящий мимо бродяга случайно видит это (вспомните, штора на открытой стеклянной двери была опущена лишь наполовину). Потом адвокат уходит, и появляется бродяга. Он хватает первый попавшийся под руку подходящий предмет, которым оказывается трость, убивает Олдейкра, сжигает тело и уходит.
– Зачем бродяге нужно сжигать труп?
– А зачем это нужно было делать Макфарлейну?
– Чтобы скрыть какие-нибудь улики.
– Может быть, бродяга рассчитывал скрыть сам факт убийства.
– А почему тогда этот бродяга ничего не взял?
– Потому что понял, что бумаги эти продать не удастся.
Лестрейд покачал головой, но, как мне показалось, уже не так уверенно, как раньше.
– Что ж, мистер Шерлок Холмс, можете искать своего бродягу. А мы тем временем займемся нашим подозреваемым. Время покажет, кто из нас прав. Но заметьте, мистер Холмс, насколько нам известно, ни одна бумажка из сейфа не пропала и задержанный – единственный, кому не имело смысла их брать, поскольку он является законным наследником и получил бы их в любом случае.
Эти слова, похоже, поразили моего друга.
– Я вовсе не отрицаю, что улики говорят в пользу вашей версии, – сказал он. – Я лишь хочу сказать, что возможны и другие объяснения. Вы правильно сказали, будущее рассудит нас. До свидания, Лестрейд. Думаю, в течение дня я заеду в Норвуд, посмотрю, как у вас продвигаются дела.
Когда детектив ушел, мой друг встал и принялся собираться с видом человека, которого ожидает приятная работа.
– Сначала, как я уже говорил, съезжу в Блэкхит, – сказал он, натягивая сюртук.
– А почему не в Норвуд?
– Потому что в этом деле соединились два последовательных и весьма интересных события. Полиция совершает ошибку, уделяя основное внимание второму из них на том основании, что именно оно является уголовным преступлением. Мне же кажется очевидным, что логично начинать расследование с первого пункта, а именно с поспешного написания странного завещания, которое стало полной неожиданностью для наследника. Разберемся с этим – понять, что случилось потом, будет намного проще. Нет-нет, дружище, я не думаю, что вы можете мне чем-то помочь. Опасности никакой нет, иначе я бы без вас и шагу из дому не сделал. Думаю, к тому времени, когда мы с вами вечером снова увидимся, я уже смогу чем-то помочь этому бедному юноше, который обратился ко мне за защитой.
Вернулся Холмс поздно, и с первого взгляда на его изможденное и озабоченное лицо я понял, что надежды, с которыми он уходил утром, не оправдались. Примерно час он водил смычком по струнам скрипки, успокаивая нервы, потом отложил инструмент и приступил к подробному рассказу о том, что произошло.
– Все очень плохо, Ватсон… Хуже быть просто не может. Перед Лестрейдом я хорохорился, но теперь в глубине души начинаю подозревать, что он был прав, а мы ошибаемся. Чутье подсказывает мне одно, а все факты указывают на другое, и я боюсь, что британские судьи еще не настолько умны, чтобы поставить мои теории выше Лестрейдовых фактов.
– Вы ездили в Блэкхит?
– Да, Ватсон, я съездил туда и в результате очень быстро узнал, что незабвенной памяти Олдейкр был настоящим мерзавцем. Отца нашего клиента я не застал, он уехал разыскивать сына, но дома была мать, маленькая голубоглазая старушка с копной седых волос. Она не находит себе места от страха и возмущения. Конечно же, она не допускает и мысли, что ее сын виновен, но и известие о смерти Олдейкра ее не удивило и не расстроило. Напротив, она говорит о нем с такой злостью, что невольно усиливает позицию полиции, поскольку, если бы сын услышал, как мать отзывается об этом человеке, это невольно предрасположило бы его к ненависти и насилию. «Это была злобная и хитрая обезьяна, а не человек, – сказала она, – и он всегда таким был, даже в юности».
«Вы уже тогда были с ним знакомы?» – спросил у нее я.
«Да, я хорошо его знала. Он даже одно время ухаживал за мной. Слава Богу, что у меня хватило ума бросить его и выйти замуж за другого, лучшего, хоть и не такого богатого, человека. Я была помолвлена с ним, мистер Холмс, когда мне рассказали ужасную историю о том, как он однажды запустил кошку в птичник. Эта жестокость меня так поразила, что я больше не захотела иметь с ним дела. – Она порылась в бюро и вытащила оттуда изрезанную ножом фотографию молодой женщины. – На фотографии – я, – сказала она. – В день моей свадьбы он прислал ее мне с проклятиями. Можете представить, в каком он был состоянии, когда это делал».
«Что ж, – сказал я, – по крайней мере, он вас простил, раз оставил вашему сыну все свое имущество».
«Ни моему сыну, ни мне не нужно ничего от Джонаса Олдейкра, ни от живого, ни от мертвого! – вскричала она. – Есть Бог на небесах, мистер Холмс! Покарав этого злодея, он не допустит, чтобы теперь мой мальчик пострадал за грех, которого не совершал».
Я попытался выудить из нее еще что-нибудь, но то, что я услышал, только подтверждает версию Лестрейда. Ни одной зацепки, которая могла бы хоть как-то помочь мне, наш разговор не дал. После этого я отправился в Норвуд.
Дип-Дин-хаус, дом Олдейкра, – это большая современная вилла из красного кирпича. Она стоит в глубине сада, перед фасадом – газон с кустами лавра. Сзади с правой стороны расположен тот самый склад древесины, на котором ночью был пожар. У себя в записной книжке я набросал план. Взгляните. Вот здесь слева – стеклянная дверь в комнату Олдейкра. С дороги в нее можно заглянуть, и это пока единственное, что подтверждает мою теорию. Лестрейда, между прочим, там не было, работой полиции руководил его старший констебль. Они весь день копались в золе, оставшейся от сгоревшего штабеля, и, помимо обуглившихся костей, нашли еще кое-что весьма ценное: несколько обгоревших железных кружочков. Изучив их, я выяснил, что это пуговицы от брюк. На одной из них мне даже удалось прочитать фамилию Хаймс, так звали портного Олдейкра. После этого я очень внимательно осмотрел газон, надеясь найти какие-нибудь следы, но сейчас сушь стоит такая, что земля стала твердой как камень. Я увидел только то, что какое-то тело или большой мешок волоком оттащили за дом через невысокие кусты, которые служат живой изгородью и идут вдоль склада. Все это, естественно, подтверждает официальную версию. Целый час я по такой жаре ползал по тому газону, а результата никакого.
Потерпев неудачу во дворе, я пошел в дом и стал осматривать спальню. Следов крови почти не было, я обнаружил лишь крошечные пятнышки, но они, несомненно, появились там недавно. Трость к тому времени уже увезли, но на ней пятна крови тоже были небольшие. В том, что трость принадлежала нашему клиенту, сомневаться не приходится, потому что он этого не отрицает. На ковре в комнате я увидел следы обоих мужчин, посторонних там не было, что опять-таки доказывало правоту Лестрейда. Как видите, он зарабатывал все новые и новые очки, а мой счет оставался неизменным.