Товарищ маузер (ил. А.Иткина)

Увидев перед собой плечистого мужчину, который, несмотря на длинный черный сюртук, какие носят священники, отнюдь не походил на слугу господа бога, пожилая монашенка перекрестилась и попятилась назад. Шпики приглядывались — по многим признакам это тот, кого они ищут: черный котелок и грузная походка, серые глаза под седеющими бровями. Но при нем нет мешка, на который начальство приказало обратить особое внимание.
Кивнув друг другу, шпики перешли в наступление. Они подступали со всех сторон, но так осторожно, что даже закаленный во многих стычках Парабеллум не заметил их приближения. У одного из шпиков был деревянный крестьянский сундучок, другой прятал лицо за развернутым «Балтийским вестником», остальные вырядились кто носильщиком, кто дежурным по станции. Самый стреляный из полицейских оделся в форму железнодорожного жандарма и благодаря этому представлял собой вполне обычную деталь вокзального пейзажа. Подкравшись вплотную, они неожиданно набросились на свою жертву.
Парабеллум даже не успел выхватить оружия. Вначале он вообще ничего не мог понять и лишь внезапно ощутил огромную тяжесть на спине, груди, плечах, а внутри себя такую пустоту, что она парализовала естественную реакцию — сопротивляться. Влип, крышка… И вдруг сознание словно пронзил острый укол. Холодный металл коснулся правой руки. Наручники! Нет, он не даст себя еще раз заковать в эти проклятые кандалы! Лучше пусть убьют сразу, на месте. Он с такой силой рванул руку назад, что вцепившиеся в нее двое тайных отлетели в сторону. Навалились было другие, он ударил их стальным наручником, который не успели замкнуть на левой руке.
Четверо шпиков пиявками присосались к его спине и левой руке. Невозможно стало дышать — двое душили его, пытаясь свернуть ему шею. Перед глазами поплыли черные и красные круги. Но боевик не поддавался. Волоча на себе вцепившегося в него врага, он доковылял до киоска и откинулся спиной к стене. Раздался стон, что-то захрустело, пальцы врага на горле Парабеллума разжались. В тот же миг он взревел, словно раненый медведь, — тайные вывернули ему левую руку.
Теперь борьба продолжалась с удвоенной яростью. Парабеллум больше не пытался вытащить револьвер — в этой схватке ему бы не удалось им воспользоваться. Он с трудом поднимал и опускал правый кулак, обрушивая его, как кузнечный молот, на головы нападающих. Не брались за оружие и шпики. Пристрелить Парабеллума — сущий пустяк, но ведь сперва надо выведать у него, куда делся мешок.
Сильный удар оглушил Парабеллума — один из агентов залез на киоск и оттуда огрел его чем-то по голове. Через секунду Парабеллум снова открыл затекшие кровью глаза, но было слишком поздно — его успели повалить наземь. Он еще пытался сопротивляться. По перрону катался клубок тел, перед которым расступались перепуганные пассажиры, но было уже ясно, что на этот раз агенты Регуса общими усилиями одержали победу. Вскоре им удалось втолкнуть Парабеллума в арестантскую камеру жандармерии и захлопнуть за ним дверь.
Трясущимися руками старший агент снял телефонную трубку и потребовал соединить его с Регусом.
— Приказание выполнено, ваше высокоблагородие! С нашей стороны пострадали…
— Мешок нашли? — перебил его Регус.
— Никак нет!
— Найти мешок! Перевернуть весь вокзал, задержать оба поезда — может быть, он успел его где-нибудь бросить? Я сейчас приеду!…
— Слушаюсь! Будет исполнено! Приложим все силы…
На другом конце провода Регус бросил трубку.
Прошло десять минут, пятнадцать, а Парабеллум все лежал неподвижно. Он думал. Его мучила тяжелая мысль: все же сломали его, сволочи, скоро пошлют по этапу обратно в тот ад, куда он поклялся больше никогда не возвращаться. Снова загремит проклятая цепь!…
Постепенно до его сознания дошло, что в суматохе шпики не успели связать его. Парабеллум повернулся на бок, попробовал опереться на левую руку, но локоть пронзила резкая боль. Потом потихоньку поднял правую — ничего… Пальцы хоть и дрожат, но слушаются. В них еще достаточно силы, чтобы нащупать и достать спрятанный во внутреннем кармане пиджака револьвер. Он снова ощутил силу. Напрасно Регус надеется завладеть мешком с деньгами. Он спрятан надежно, и никому его не найти. Никому, кроме него самого. Поэтому надо во что бы то ни стало вырваться. Единственная возможность — дождаться, пока отопрут дверь. Хорошо еще, что шпикам неизвестно о револьвере. Пускай думают, что он безоружный…
Парабеллум приподнялся и сел, привалившись спиной к стене. В иных обстоятельствах в таком положении он мог бы провести целые сутки. Годы тюрьмы приучили его не только притворяться спящим, но и в самом деле впадать в забытье. Однако сейчас у него трепетал каждый нерв, голову сверлила одна мысль: «Вырваться! Вырваться!» Это и погубило его.
Едва приоткрылась дверь, Парабеллум выстрелил. Но выстрел его был преждевременным. Шпики оказались осмотрительными — дверь тотчас захлопнулась. Проклятие! Застигнуть их врасплох не удалось. Значит, теперь терять нечего.
Парабеллум поднял револьвер и нажал на курок. В камере грохнул выстрел. Несмотря на полумрак, он не сомневался, что попал в замок. Осторожно шагнул к двери и толкнул ее ногой. Она не поддалась — видимо, была заперта еще и на засов. Неторопливо и внимательно он исследовал косяки. Снова прогремел выстрел. Доска раскололась, во все стороны полетели щепки. На этот раз дверь под ударом сапога немного подалась вперед, но все еще держалась. Придется стрелять в третий раз.
В коридоре поднялся страшный переполох. Раздались тревожные свистки, топот бегущих ног. Было слышно, как у двери громоздили баррикаду. Затем открыли огонь и шпики. Щеку царапнула пуля. Прижавшись к стене, Парабеллум перезарядил оружие.
Потом послышался грубый голос Регуса:
— Ну что, перетрусили? Не можете справиться с одним бандитом?! Вперед! Взять его!
Но это было не так-то легко. Сам Регус хоть и успел спрятаться за стальным щитом, но рядом с ним уже корчился в агонии один из его агентов. Ранены были и двое полицейских.
Отскочив рикошетом от брони, пуля раздробила локоть надзирателю тайной полиции Павусу. Пуля, видимо, задела артерию, потому что кровь из раны хлестала фонтаном и перепачкала белую рубашку Регуса. Начальник тайной полиции выбежал во двор.
Подчиняясь приказу, железнодорожные жандармы старательно обшарили оба поезда. Регус умышленно не сообщил им о содержимом мешка Парабеллума, и они отбирали у пассажиров все, что хоть сколько-нибудь походило на мешок. Отведенное на вокзале помещение наполнилось крестьянскими узлами, матросскими парусиновыми котомками, посылками из магазинов и всевозможными мешками. Вокруг толпились их владельцы и бурно выражали свое возмущение.
Это зрелище, разумеется, не подняло настроения Регуса. Здесь, конечно, ничего не найти. Единственно верный путь завладеть деньгами — это заставить Парабеллума говорить. Тайные в один голос заверяли, что из банка трое боевиков вышли с пустыми руками, если не считать револьверов. Женщине такой груз, пожалуй, был бы не под силу. В мешке у Робиса денег не оказалось. Следовательно, они могли быть только у Парабеллума. Регус сжал кулаки. Он не сомневался, что вырвет у Парабеллума признание. Но сперва надо его обезвредить.
В жандармском участке по-прежнему ничего не изменилось. Не чувствуя особой охоты лезть в волчью яму, полицейские ограничились тем, что простреливали камеру и держали Парабеллума взаперти. Примчавшийся из управления Лихеев пожелал узнать, что творится в камере. Полицейские бесшумно подставили к окну лестницу. Старший, выделенный Лихеевым для выполнения этого задания, добрался до решетки. В камере было тихо. Он вгляделся в сумрак.
Парабеллум, скорчившись, сидел в углу, револьвер лежал у него на коленях.
— Ваше благородие… — начал было докладывать полицейский.
Из револьвера Парабеллума рванулось короткое пламя. Это было последнее, что полицейскому довелось увидеть в жизни.