Годы испытаний. Книга 2

- Машину бы кто-нибудь придумал траншеи эти копать, вот это было бы дело, - сказал один из комбатов.
- Машину бы надо, - поддакнул Шаронов.
- Сейчас, товарищи, - продолжал Канашов, - мы создаем у себя противотанковую оборону по-новому. А ведь противотанковых опорных пунктов у нас до войны уставом не предусматривалось.
- Помню, - сказал старший лейтенант Верть, - под Можайском немец попытался прорваться, а у нас вдоль шоссе в два эшелона эти ПТОПы  [1] были, дальше второй позиции он и не пошел…
- Вот и мы, товарищи, - сказал Канашов, - свою оборону делаем глубокой, и ПТОПы у нас будут и даже ПТР  [2] . И чтобы она отвечала самым последним требованиям войны.
- Артиллерии бы нам, хотя бы придали батареи две-три для этого, - сказал командир полка Бурунов и вопросительно поглядел на комдива.
- Будет и артиллерия, - уверенно заявил Канашов. - Быстрее заканчивайте оборудование позиций. Я даже и резерва не пожалею на такое важное дело.
- Мин бы еще противотанковых неплохо, - сказал, покручивая усы, полковой инженер, посматривая то на Бурунова, то на Канашова.
- Мины есть, - ответил комдив, - вчера тысяч семь привезли, получайте.
- Вот это хорошо.
- Так будем закруглять наш разговор, - заметил комдив, - теперь дело за вами. Надо разъяснять бойцам и командирам, зачем мы столько труда вкладываем в построение глубокой обороны. Помните: уставные положения для нас закон, ну, а боевой опыт тоже надо с умом использовать…
Прощались Канашов и Шаронов с командирами и политработниками полка Бурунова и видели, что они приободрились, повеселели. Это радовало их обоих.
На обратном пути в дивизию комиссар заговорил первым.
- Хорошо бы об этом разговор завести и в других полках, - сказал Шаронов.
- Это можно.
- Не только можно, а нужно. Я ведь внимательно слушал каждого. Кто и ошибается, а многие дельные вещи говорят. И если растолковать людям, они горы свернут. Эх-х,- вздохнул он тяжело, - беда-то наша и в том, что подчас старыми методами работаем с людьми, не умеем в душу им заглянуть…
Разговор оборвался.
Машина мчалась по снежной равнине, перерезанной синеватой петляющей дорогой. Вдали на горизонте в туманной дымке темнели леса. Безлюдно и безжизненно вокруг, будто никогда сюда и не ступала нога человека. И только методично и глухо раздавались далекие взрывы.
Канашов думал о том, как сделать так, чтобы прибывающие на фронт новички, особенно командиры, быстрее овладевали боевым опытом… «А что, если всем им по мере возможности устраивать стажировку под руководством опытных командиров? Об этом стоит подумать, посоветоваться…» Шаронов решил сказать Канашову о случае с Ракитянским.
- Подумать только, такую библиотеку собрал на войне… Это ли не моральный подвиг? Сейчас я кого хочешь могу убедить в том, что какими бы ни были военные успехи немецко-фашистской армии, но советских людей им не победить и никогда не поставить на колени. Что мне доводилось видеть за эту войну в брошенных чемоданах немецкого воинства всех чинов и рангов - от солдата до командующего армией? Барахло: женские платья, туфли, скатерти, белье, часы различных марок и даже детские вещи. Они по-волчьи жадные и к золоту и к драгоценностям. Один раненый немец убил своего товарища, тоже раненого, чтобы снять с него золотое кольцо. У любого убитого ты увидишь самые различные вещи и драгоценности в полевых ранцах, сумках, штабных портфелях. Ты можешь с избытком найти у них порнографические открытки и фотографии. Но ты найди у них художественную литературу… У меня такое впечатление, что немецкое воинство ничего не знает о существовании таковой. А наш солдат и командир не могут жить без нее. Книга лежит у солдата в вещмешке с чистой парой белья и продуктами. Книги лежат в полевых сумках наших командиров и политработников. Они помогают им воевать, и нужны она им ничуть не меньше хлеба, оружия и патронов. Вот в этом наша несокрушимая духовная сила, Михаил Алексеевич, наше бесспорное моральное превосходство.
Слушая комиссара, Канашов думал: «И в вопросе быстрейшего овладения боевым опытом личного состава дивизии печать может многое сделать: статьи в журналах и даже в дивизионной газете станут нашим большим помощником».
- Федор Федорович, - обнял его комдив за плечи. - Спасибо тебе. Натолкнул ты меня на хорошую мысль… А что, если нам своими силами в дивизии, ну, хотя бы один раз в неделю листок по обмену боевым опытом выпускать?
Шаронов скупо улыбнулся, покрутил головой.
- Идея-то очень правильная. Я за нее обеими руками голосую. Ну, а как начальство посмотрит на это? Да и бумага нужна… Ее на дивизионку нам дают грамм в грамм. Дефицит. Сам знаешь.
- Значит, поддерживаешь? - улыбался комдив. - Тогда будем действовать. Я командующему доложу. А ты - члену Военного совета. Договорились?
- Согласен.
- По рукам. И не медлить - уговор такой. А с бумагой не беспокойся. У нас Васько ведь хозяйством дивизии командует. Мужик он запасливый. У него трофейной бумаги залежи. Он как-то мне докладывал.
  
2 
 
Всего три дня не видел Канашов Аленцову, и сердце настойчиво потянуло к ней. А тут нашелся предлог: Шаронов пригласил навестить медсанбат. До политотдела дивизии дошли жалобы от раненых. И хотя Канашов вчера намечал побывать в полку Бурунова, он согласился на предложение комиссара заехать по пути в Поземково, где располагался медицинский батальон дивизии.
Зима 1941 года была щедра на снег. Его навалило - ни проехать, ни пройти. Выехали затемно на санях.- Всю дорогу оба молчали, каждый думал о своем. Канашов чувствовал, как с приближением к деревне у него сильнее бьется сердце, и он беспокойными глазами старался отыскать приспособленный под жилье рубленый сарайчик с одинокой березой. «Спит и не знает, что я еду к ней», - подумал он.
Шаронов догадывался, что комдив ехал с ним в медсанбат отнюдь не только из-за служебной необходимости. И, стараясь упредить нежелательные действия Канашова, комиссар предложил:
- Михаил Алексеевич, давай к медикам в штаб завернем, а потом… - он поглядел выжидающе,- можно и осмотреть, как содержатся раненые.
Канашов легко выпрыгнул из саней.
- Ты поезжай, Федор Федорович, а я тут на минутку… Догоню потом…
Шаронов надвинул глубже шапку и уткнулся в меховой воротник, «Сбежал-таки, не утерпел. Вот заболел человек!… Как в песне поется: «Куда ни поеду, куда ни пойду, а к ней загляну на минутку». Жалко мне тебя, Михаил Алексеевич. Как бы эта минутка не кончилась для тебя плохо. Уж сколько хороших командиров поплатились и были сняты из-за женщин. Но как ему об этом сказать?… Человек он с ершистым характером. Может подумать, что я подкоп под его авторитет делаю. И право, до чего же непонятное это чувство - любовь! Попробуй разберись в нем только со своей колокольни. Я, мол, бы сделал так да поступил бы этак».
Размышляя, он подъехал к госпиталю дивизии, где содержались легко раненные. Отдал приказ ездовому распрячь коня и поставить под навес, а самому идти греться к связистам. Комиссар вошел в кабинет командира медсанбата. Никого. Только за фанерной стеной голоса выздоравливающих. Он снял шапку и сел за стол. На столе лежали медицинские принадлежности: трубка, песочные часы, банка с наструганными сосновыми палочками, банка с ватой, пузырек с йодистым раствором и какие-то тетради (наверно, для учета больных). Шаронов, попав в теплое помещение, задремал. Вот уже многие сутки он спит по три-четыре часа, не более. Несколько дней подряд проверяла работу политотдела дивизии комиссия из армии. А вчера удалось всего один час поспать. Днем был на передовой - агитаторов полка собирал. Вечером партийное собрание, а ночью принимали новое пополнение. Знакомился с новыми командирами и политработниками.
Он сладко зевнул… «А может, мне и впрямь уснуть часок, пока подойдет комбат?…» (Дежурный доложил комиссару, что он на врачебном обходе.) Шаронов сунул руку в карман.