Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты

Гэлбрайт захлопнул крышку футляра, собрал документы.
— Йонге, Кизимов, Нортон, Лорэ… — произнес он, складывая листы в аккуратную стопку. — Кто они, эти четверо? Товарищи по несчастью? Изуродованные космосом люди? Нелюди? Безопасные для нашей планеты или потенциально опасные?.. От решения этих вопросов, быть может, зависит судьба человечества. Я произнес громкую фразу, но до тех пор, пока не будет строго доказана ее излишняя высокопарность, она остается в силе. На четырех примерах ясно: мы имеем дело с непонятной для нас реконструкцией природных свойств человека…
Фрэнк обвел взглядом лица присутствующих. Лица были суровы — каждый чувствовал свою ответственность за судьбы человечества. Кроме, пожалуй, Никольского и лысого старика. Старик дремал или делал вид, что дремлет; Никольский рассеянно помешивал соломинкой лед в стакане.
Фрэнк понимал: предстоит скорая встреча с Дэвидом. Ясно как день. И встреча не будет приятной — тоже совершенно ясно. После сообщения Гэлбрайта Фрэнк чувствовал себя в дурацком положении. Если не хуже. Он частенько бывал в семье своей старшей сестры и не мог бы сказать, что встречи с Дэвидом Нортоном вообще доставляли ему удовольствие. Однако ж… он делал это для Сильвии. Теперь он вынужден будет сделать это для человечества. Ни больше ни меньше. Да, дело дрянь… Старина Дэв никогда не казался опасным. Даже потенциально. И тем более для человечества. Резковат, часто угрюм, неразговорчив — да, это за ним водится. Но чтобы опасен?.. Любит природу, детей. Не любит соседей и друзей жены. К своим друзьям и бывшим товарищам по работе в пространстве, иногда посещающим его виллу в Копсфорте, относится очень радушно. Правда, после таких посещений Дэв становится угрюмей обычного. Космический леопард в отставке не может привыкнуть к рутине размеренной жизни в “этом овечьем загоне”, как называет он свою виллу в минуты душевной депрессии. Но, с другой стороны, “черный след”, деревянные “телевизоры”… Отдел Наблюдения вряд ли мог ошибиться. И если Дэв действительно в одной компании с теми, о ком так тревожно распространяется шеф… Бедная Сильвия! Как она там одна… с ним?
Гэлбрайт пододвинул к Никольскому стопку сложенных документов, сказал:
— В полное распоряжение Восточного филиала. Когда мы сможем получить от вас документальные сведения о Лорэ?
— Это зависит от расторопности вашего сотрудника, — пошутил Никольский. Из–за его спины поднялся Хаст, открыл синюю папку и передал шефу пачку пластмассовых прямоугольников.
— Первые двадцать листов — Кизимов, — пояснил Никольский. — Девять следующих — Лорэ. Йонге всего в двух картонах, но мы решили вручить вам копии всех материалов по “черному следу”, хотя в половине из них вы уже не нуждаетесь. Мистер Хаст, передав приглашение-, как–то не посвятил нас в подробности предстоящей беседы.
— Он выполнял мои инструкции, — сказал Гэлбрайт, жадно просматривая документы. — Кстати, Хаст, я еще не знаю подробностей провала вашей миссии на Памире…
— Вам достаточно вспомнить подробности провала миссии в Калифорнии, и мне не нужно будет ничего объяснять, — лихо отреагировал Хаст. Ответ был явно подготовлен заранее.
— И все–таки меня интересует, чем закончилась ваша беседа с Кизимовым.
Хаст подергал кончик веснушчатого носа, что обычно проделывал в затруднительных для себя обстоятельствах.
— Примерно тем же, чем закончилась беседа Кьюсака с Эдуардом Йонге. Мы немного повздорили…
— Вот как? — Гэлбрайт не спеша перевернул прочитанный лист. Фрэнк и все остальные смотрели на Хаста сочувственно. Шеф почти никогда не устраивал подчиненным разносы, но редко упускал возможность устроить публичный спектакль. — И что же сказал Кизимов вам на прощание?
— Ничего не сказал, — сдался наконец Хаст. — Как только я ознакомил его с показаниями служащего из отеля “Эспланейд”, он молча спустил меня с лестницы.
— Почему не наоборот? Если об этом пронюхает Вебер, ваш следующий полигон будет состоять в основном из лестничных пролетов.
— Хоть два полигона, — пробормотал Хаст. — Что такое полигон по сравнению с этим… с этой…
— Здесь сыграла роль неожиданность, — вступился за Хаста Никольский. — Мистер Хаст неосторожно положился на условности этикета светской беседы, и ему выпал случай удостовериться, что эмблему “Вайлдкэт” [1] космодесантники носят не зря.
— Первым удостоверился Кьюсак, — рассеянно сообщил Гэлбрайт. — Йонге его немножко побил. Теперь выпал случай удостовериться Хасту. Дело за Полингом?.. Скажите, Никольский, почему в ваших материалах я не могу найти прямых свидетельств причастности Кизимова к “черным следам”?
— Очень просто: прямых свидетельств у нас нет. Но они есть у вас. Мы заинтересовались Кизимовым после визита Лорэ. Подобно случаю в “Эспланейде”, Лорэ имел неосторожность оставить “черный след” в гостинице “Памир” и тем самым дал нам повод начать расследование. Ничего не подозревая, Лорэ побывал в гостях у Кизимова и спокойно укатил к себе домой на берега Адриатики. Разумеется, под негласной опекой наших сотрудников из отдела Наблюдения. И Кизимов тоже, само собой разумеется, оказался в поле нашего зрения. Прощупывая его друзей, мы вдруг обнаружили странность, которую назвали “эффектом метеостанции”…
— Извините меня, — перебил Гэлбрайт. — Я здесь уже читал об этом, но, пожалуйста, изложите суть эффекта для остальных.
Никольский помедлил, собираясь с мыслями:
— В северо–западном районе Памира действует высокогорная автоматическая метеостанция “Орлиный пик”. Дежурным на метеостанции работает некто инженер–атмосферник Тимков, с которым Кизимов поддерживает приятельские отношения. Надо сказать, метеостанции такого типа оснащены автоматами очень высокой надежности, и там почти никто не бывает, кроме дежурных. Приятель Кизимова заинтересовал нас прежде всего потому, что в прошлом сам был связан с работой в Пространстве. Он участвовал в исследованиях атмосферы Юпитера, попал в какую–то аварию, все обошлось сравнительно благополучно, но дорога в космос для него была закрыта, и Тимков удовлетворился скромной должностью инженера погоды. Месяц назад он, принимая очередное дежурство, пригласил Кизимова посетить его высотную резиденцию. Кизимов прибыл на “Орлиный пик” в одноместном спортивном аэрокаре типа “Фазан”. Тимков радушно встретил гостя, познакомил его с оборудованием своего довольно сложного метеорологического хозяйства, и целый день с пятачка, где расположена станция, друзья любовались суровыми ландшафтами Памира.
Вечером Кизимов улетел, а Тимков в отличном расположении духа включил видеотектор и сдал вечерний радиорапорт. К его удивлению, вместо обычной формулы: “Рапорт принят, спокойной ночи, конец связи, конец”, — дежурный связист посоветовал ему не отключаться, поскольку связь с “Орлиным пиком” срочно затребовал старший инженер–синоптик Среднеазиатского Центра погоды. В разговоре с Тимковым старший синоптик очень темпераментно пытался выяснить, по какой такой причине приборы метеостанции сегодня выдали Центру совершенно фантастические результаты измерений. Тимков ответил, что аппаратура станции работает нормально, обвинения в его адрес несостоятельны и вообще поддерживать разговор в таком тоне он не считает для себя возможным. Старший синоптик уже повежливее намекнул, что если температуру воздушной среды, равную температуре плавильной печи, Тимков считает нормальным явлением в метеорологии, то разговаривать действительно не о чем. Ошеломленный Тимков всю ночь напрасно возился с проверкой приборов. Аппаратура была в порядке…
Загадка так и осталась бы загадкой, не посети Кизимов “Орлиный пик” вторично. Это было неделю назад. С первыми заездами Кизимов улетел восвояси, Тимков помахал ему вслед и с нехорошим предчувствием направился сдавать вечерний радиорапорт. Предчувствие не обмануло его. Центр сообщил: результаты дневных измерений метеостанции полностью забракованы.
Мы застали Тимкова в момент весьма неприятных для него объяснений с комиссией Центра. Сбитые с толку члены комиссии пытались найти для своего протокола хоть какую–нибудь вразумительную предпосылку, однако Тимков, сбитый с толку гораздо более основательно, ничем не мог им помочь. Он сознавал, что, заподозрив Кизимова, так далеко выходит за рамки понятия о “вразумительности предпосылок”, что об этом лучше промолчать. Уловив смысл претензий, предъявленных дежурному инженеру метеостанции “Орлиный пик”, мы попросили уважаемых членов комиссии оставить поле деятельности за нами, на что они с большой охотой согласились.