Звезда бессмертия
Из-за тонких светлых стенок машины не доносилось ни звука. Загадочная, омертвевшая, она стояла все так же неподвижно, будто древняя скала Ау неподалеку от входа в пещеру, от которой начинался подземный тоннель. Если бы Роберто всего час-полтора назад своими глазами не видел ее в движении, он никогда не поверил бы, что машина может мчаться по тоннелю, словно разъяренный дракон, извергать пламя, вытягивать вверх и вперед свои руки-щупальцы.
Неужели за этими тонкими стенами кто-то есть? Тогда почему этот кто-то прячется от них, почему не выходит, не поможет им, не объяснит наконец, куда ведет этот бесконечный тоннель?
А может быть, он просто боится их?…
Роберто ждал почти час. Преодолев страх, он снова поднялся на боковой выступ и заглянул в выпуклое стекло машины. Он делал это медленно, осторожно.
И с такой же медлительной осторожностью навстречу ему выдвигалась за стеклом уродливо приплюснутая голова.
Странно, но теперь Роберто не испугало ее появление. Черты ее безобразного лица напоминали ему кого-то, хотя чем больше приближал юноша свое лицо к стеклу, тем шире, уродливее становилась голова за стеклом. Удлинялись зрачки застывших в напряжении глаз, искривлялся в гримасе огромный рот. Даже волосы, темные и гладкие, как у самого Роберто, изогнулись возле подбородка в причудливый ореол.
Юноша невольно дотронулся правой рукой до своих волос и с удивлением заметил, что уродина за стеклом одновременно сделала то же самое. И еще он заметил, что на запястье ее неправдоподобно широкой правой руки сверкнул циферблат часов. Таких же, как у него, Роберто. Только намного больших размеров. Секундная стрелка на циферблате двигалась справа налево. Робкая догадка затеплилась где-то в глубине сознания юноши. Он тут же проверил ее, закрыв сначала левый, а потом правый глаз и одновременно дважды высунув изо рта кончик языка.
Сомнений больше не осталось. Помахав рукой кому-то там, в машине, Роберто спрыгнул с выступа и тихонько засмеялся.
— Что там? — спросил его Фредерико.
Он лежал в нише на стареньком своем пончо в приятной полудремоте, почти успокоенный, отдохнувший и какой-то просветленный.
— Зеркало, — спокойно ответил внук. — Большое выгнутое зеркало и толстое выпуклое стекло. Вместе так искажают отражение, что самого себя узнать невозможно, — опять тихо засмеялся он.
— Ты достал из мешка котелки и флягу? — напомнил ему дед. — Пора бы нам двигаться дальше… Если верить преданиям, то тоннель этот ведет прямо к морю. А путь туда совсем неблизкий. От озера по прямой не меньше трехсот километров будет… Мы же с тобой за сутки и десятой его части не одолели. А с нас теперь спрос особый. Мы стали кем-то вроде печальных герольдов, — в раздумье проговорил он. — И страшную эту весть должны донести до всех людей…
— Кем, кем? — не понял Роберто.
— Герольд — это вестник, глашатай могущественного бога Христа, которому подчиняется даже сам великий солнцеликий Виракоча. Так учил меня монах Антонио… Теперь я понимаю, что он был прав. Этот бог подал нам знак о грозящей опасности. Он сделал нас герольдами, чтобы мы передали печальную весть людям… Пусть они все спокойно готовятся без страха перейти в мир иной, пусть замолят перед господом грехи свои…
Роберто не стал дальше слушать молитвенных причитаний деда. Он твердо знал, что дело тут вовсе не в боге, а в чем-то реально великом, подчиненном могучему разуму, что разум этот где-то совсем рядом и нужно как можно быстрее найти к нему путь. Возможно, еще не поздно, может быть, этот сильный и добрый разум поможет людям найти путь к спасению, сделать так, чтобы не разорвалась голубая земля на кусочки, не запылала огромным костром. В одном дед прав: надо спешить, надо двигаться вперед.
Самым тщательным образом он еще раз оглядел все вокруг.
“В самом деле, куда могли подеваться мешки? И обушок?…”
Он снова поднялся на широкий светлый выступ машины и пошел вдоль ее кузова, стараясь отыскать в нем хоть маленькую щелку. Возле ажурной решетки, опоясывающей седловину, Роберто остановился.
“Не забраться ли мне на верх седловины?… Что, если там находится входной люк, куда механические руки вполне могли забросить и оба мешочка, и обушок?…”
Юноша легко дотянулся до верхнего переплета ажурной решетки, ухватился за него руками, чтобы сильным рывком подтянуться и бросить тело вверх, на седловину, но совсем неожиданно для него решетка под его тяжестью вместе с частью стены кузова плавно пошла вниз, открывая довольно широкий проход. В то же мгновение внутри машина осветилась спокойным ровным светом. В лицо Роберто пахнуло влажным прохладным воздухом.
На внутренней площадке машины, сразу за входом, лежали оба их мешка и обушок.
Заглянув вовнутрь, справа от себя, в центре нижней части большой сферы Роберто увидел три кресла. Мягкие сидения каждого из них крепились к довольно толстым металлическим трубам, которые были как бы цельным нераздельным продолжением пола машины.
Перед креслами на наклонном столике-щите, почти полностью опоясывавшем нижнюю часть сферы, светились какие-то приборы. Стены сферы были гладкими и совершенно белыми. Но сквозь их стерильную белизну хорошо просматривался тоннель — сверкающие прожилки его стен, темный квадратный выступ, который плотно облегала нижними боковыми выступами машина, светящийся свод… Только сияние его здесь, в машине, не слепило глаза. Оно было как бы нарисованным, как и стены самого тоннеля, хотя четко передавался и рисунок, и цвет, и объем каждой детали.
Полупрозрачными изнутри были и боковые стены кузова, в центре которого стояла длинная тумба-столик, а за ней, с противоположной от входа стороны, такая же длинная тумба поменьше высотой, которая вполне могла служить дорожной постелью.
В малой сфере, как и в большой, перед столиком-щитом с приборами также стояли три мягкие кресла. Среднее было чуть выдвинуто вперед. Роберто сел в него. На столике прямо перед креслом среди кнопок и маленьких рычажков выделялся сравнительно большой рычаг, синяя рукоятка которого очень удобно уместилась в ладони юноши. А прямо перед правой ногой оказалась широкая педаль…
“Попробовать?…” — мелькнула мысль.
Но усилием воли он одолел искушение. Разве можно оставить деда одного? Ведь потяни он рычаг — и эта загадочная громадина вдруг возьмет да и умчится бог знает куда…
Он поднялся с кресла, пошел по машине к выходу. Увидев мешки, развязал один из них, достал обтянутую буйволовой кожей толстую глиняную флягу и оба металлических солдатских котелка с плотно закрывающимися крышками, неизвестно как и откуда попавшие четверть века назад в дом к Фредерико.
— Слава Виракоче! — радостным возгласом встретил его возвращение дед. — Я уже думал, не мандинг ли снова опутал тебя своими злыми чарами?
Вдвоем с Фредерико они быстро наполнили котелки холодной водой, а флягу — крепким горячим мясным бульоном. Роберто помог старику взобраться на широкий светлый выступ машины и буквально силой втолкнул его в открытый проход.
Они уселись в кресла малой сферы. Здесь, пожалуй, было как-то уютней. Да и путь их лежал вперед, туда, откуда примчалась в минуту смертельной опасности для них обоих эта загадочная машина. Возможно, именно там, впереди, находились те, кто послал ее устранить неисправность, вызванную грубой попыткой Роберто вскрыть настил пола, кто знает… Во всяком случае, позади них — Роберто был в этом совершенно уверен — остался только мертвый тоннель, что вел их в неизвестность под снежными вершинами Анд от такой же безжизненной пещеры у скалы Ау. Даже за стеной ниши — этого воистину благодатнейшего из живительных родников — даже там их страшную ненасытную жажду терпеливо утоляли автоматы. Пусть более совершенные, более исполнительные и точные, чем многочисленные их собратья, стоявшие в их шахтерском поселке вокруг асфальтированного пятачка для танцев и возле входа в административное здание рудника, но все-таки автоматы. Живых людей или очень похожих на них удивительных большеглазых существ, то печальное, то таинственно улыбающееся изображение одного из которых он много раз видел на светящейся торцевой части старинного амулета аймара ни в пройденном ими части тоннеля, ни за белыми нишами не было. Иначе они давно вышли бы из своих укрытий, чтобы помочь двум обессиленным, напуганным таинственностью происходящего, измученным голодом и жаждой путникам.