Долина новой жизни
Когда я оставил стадион, моя голова болела от тысячи зрительных впечатлений этого дня. Я был рад, что сумерки спустились на землю и покрыли мраком надоевшую мне пестроту красок.
Вечером я зашел к Чартнею, который только что вернулся из Главного города. Когда я вошел, он сидел, согнувшись, в глубоком кожаном кресле, перед ним стояла бутылка вина и недопитый стакан. Вид его не понравился мне. Лицо его казалось усталым, глаза опухли, постоянная элегантность его померкла. Он знаком пригласил меня сесть и, не спрашивая моего желания, налил мне полный стакан вина.
— Что с вами, мистер Чартней? — осведомился я. — Вы, кажется, не в духе?
Он закурил папиросу и после долгого молчания, во время которого он продолжал смотреть куда-то в угол, внезапно произнес:
— Черт знает, что такое! Иногда я теряю равновесие. Сегодня я его потерял, и боюсь — окончательно. Читайте.
Он протянул мне газету, которая лежала перед ним на столе.
— Я привез ее с собой. Только что вышла, — пояснил он. — Переверните страницу, там внизу.
Я увидел заголовок: «Леон Гаро» и рядом крест. Я быстро пробежал глазами статью. Это был некролог. Сначала шло восхваление заслуг Гаро, потом была пущена скорбь по поводу его легкомысленного поступка, повлекшего за собой суд и приговор. Затем следовало подробное описание его жизни в тюрьме. Говорилось, что он пользовался относительной свободой и мог работать не только в библиотеке, но и в небольшой лаборатории, устроенной специально для него.
Далее стояло: «Последнее время в поведении Гаро замечались явные признаки психического расстройства. Характер его отличался вспыльчивостью и неуравновешенностью. Иногда в действиях и словах нельзя было уловить логической связи. У него развивалась мания преследования; ему казалось, что страшная опасность подстерегает его на каждом шагу. Слуховые и зрительные галлюцинации мучили его, но все же его светлый ум был не вполне затемнен, и врач, посещавший его, не находил возможным лишить его той свободы, которая ему была предоставлена. Когда оставалось несколько дней до истечения срока тюремного заключения, Гаро, пользуясь отсутствием стражи, спустился с верхнего этажа на нижний и там спрятался в небольшую каморку рядом с выходом. Когда один из стражей входил в дверь, он был опрокинут кем-то, стремительно бросившимся навстречу. Произошел переполох. Выяснилось, что Гаро исчез из тюрьмы; была снаряжена погоня, но ввиду темноты — дело было вечером, — все усилия оказались напрасны, местопребывание беглеца оставалось неизвестным в течение многих дней. Вследствие стоявших в то время холодов было невозможно предположить, чтобы он мог без крови и пищи оставаться на плато, где расположена тюрьма. Можно допустить, что Гаро успел в первую же ночь проскользнуть вниз по ложбине и спрятаться где-нибудь в разбросанных внизу строениях. Его долго искали. Однажды рано утром сторож тюрьмы увидел неизвестно откуда появившегося человека, который направлялся к высокой скале, замыкающей выход в ложбину. Сторож узнал в этом человеке Гаро; он осторожно последовал за ним. Несчастный беглец был на краю пропасти, и сторож увидел, что он намеревается соскочить вниз. Он попытался схватить его, но было поздно. Падение с такой высоты вызвало моментальную смерть. Итак, Гаро не стало. Погиб замечательный человек, высокий ум. Заслуги его перед страной никогда не будут забыты. Утрату его оплакивают прежде всего Вильям и Макс Куинслей, а также все жители». И так далее, и так далее.
Я не стал читать эти лживые строки, бросил скомканную газету на пол и с проклятиями забегал по комнате из угла в угол.
Чартней заплетающимся языком сказал:
— Выпейте — успокаивает.
Когда я осушил залпом один за другим два стакана крепкого вина, Чартней грузно поднялся с кресла и, держа меня за руку и слегка пошатываясь, проговорил:
— Официальное сообщение. Вы понимаете, что это значит. Во всех официальных сообщениях, всегда и везде, нет ни строчки правды.
— Одно правда, — перебил я его: — Гаро нет больше в живых.
В это время я подумал, что мы поступаем неосторожно, ведя такой разговор в комнате, где, конечно, имеются глаза и уши. Я приложил палец к губам, делая знак Чартнею, что нам следует молчать.
Он допил стакан до дна и опять тяжело опустился в кресло.
— Черт бы побрал этих собак! Пусть перегрызут и мою глотку.
Я представил себе бедную мадам Гаро, когда она прочтет это лживое сообщение. Все ее надежды на спасение мужа рухнули. Как переживет она эту потерю? Я боялся, что она не вынесет ее.
Мне не хотелось больше оставаться с Чартнеем. Да он в настоящее время ни на что и не годен: он опьянел. Я схватил шляпу и трость и выбежал на улицу. Скорее, скорее к друзьям. Мартини, Фишер и Карно помогут мне. Без них я чувствовал себя совершенно беспомощным и не знал, что предпринять для предотвращения беды, которая, как мне казалось, висит над головой бедной и дорогой для меня мадам Гаро.
В этот вечер я рано вернулся к себе на квартиру в Колонию. Мартини ожидал меня у калитки палисадника. По лицу его я понял, что ему все известно. Он сказал, что Фишер и Карно ожидают нас в клубе. Я не зашел туда, а попросил вызвать их на улицу. Все вместе мы отправились за поселок. Конечно, наш разговор сосредоточился на официальном извещении.
Кончина Гаро потрясла моих друзей не менее чем меня. Мартини ругался:
— О, дьявол! Куинслей погубил его, чтобы завладеть мадам Гаро. Кто может в этом сомневаться? Он заманил ее сюда из личных видов и уничтожил своего врага и соперника.
Карно анализировал извещение:
— Дата побега установлена, дата самоубийства Гаро не приводится; это одно уж подозрительно. Где скрывался несчастный беглец, не установлено. Официальный документ отличается неясностью, умышленной недоговоренностью. Зачем сторож преследовал Гаро, когда тот направился на скалу? Уже одно это могло заставить психически расстроенного человека броситься в пропасть.
Я перебил его размышления словами:
— А может быть, он и не бросился, его столкнули.
Мартини нетерпеливо закричал:
— Я говорю об этом все время. Конечно, его сбросили. Ложь сквозит в каждом слове сообщения. Я уверен, его вывели из тюрьмы насильно и сбросили в пропасть.
— Во всяком случае, — вмешался спокойным голосом Фишер, — так или иначе, надо думать, Гаро уже не существует.
— Я думаю, мадам Гаро прочла уже некролог, — сказал я. — Вы можете представить себе, что она переживает в это время. Я решил переговорить с вами, чтобы подумать, чем помочь ей. Я волею судеб сделался ее доверенным, вы же все были близкими друзьями ее покойного мужа.
Мартини схватил мою руку.
— Дружище, — воскликнул он, — завтра утром я еду в Женский сеттльмент. Автомобиль уже заказан; я предпочел ехать таким образом, так как мне надо взять с собою некоторые приборы.
— Если так, то моя жена тоже найдет место в вашем автомобиле, — сказал Фишер. — Она всегда сердечно относилась к мадам Гаро, а знакомство с ней укрепило это чувство. Она сделает все возможное, чтобы поддержать несчастную и развлечь ее. Я предполагаю, что мы можем на время перевезти ее к нам на квартиру. Наша большая семья может подействовать на нее благотворно. Наконец, жизнь в Колонии, общество друзей может отвлечь ее от горестных мыслей.
Таким образом план был выработан. Мадам Фишер, Мартини и я отправлялись рано утром на автомобиле в Женский сеттльмент, а дальше Мартини обещал доставить нас в домик миссис Смит.
Я должен был пропустить службу, но так как моим непосредственным начальником состоял Чартней, я знал, что он поймет мое отсутствие.
ГЛАВА VII
Большой дорожный автомобиль с поразительной быстротой нес нас по долине. Никогда самая большая скорость аэроплана не может дать такого ощущения быстроты, какое достигается на автомобиле. Толчки, тряска, завывание ветра в ушах и несущиеся навстречу по обеим сторонам дороги предметы, так что их не успевает схватывать глаз — все это создает впечатление настоящего урагана. Мы миновали Детскую колонию, инкубаторий и завернули на дорогу, поднимающуюся кверху, к Женскому сеттльменту. Здесь машина замедлила ход. Мы не разговаривали, каждый отдался своим мыслям. Мадам Фишер сидела, завернувшись с головой в большой шерстяной платок; я и Мартини глубоко надвинули на головы свои дорожные шляпы и подняли воротники пальто. Начинался теплый, безветренный день, но при поездке в открытом автомобиле всегда кажется холодно.