Приключения капитана Кузнецова
Упав животом на валун, где недавно стояли косули, протянул дрожащую руку к стенкам водоема и, соскоблив ногтем белесый порошок, положил его на язык… Она самая!.. Настоящая соль!.. Спасибо, милые косули!
Насосавшись вдоволь смешанных с глиноземом и песчинками, но приятных на вкус кристалликов, я приступил к приготовлению жаркого.
“ВОРИШКИ”
Силы постепенно возвращаются, и кошмары исчезли. Стоят ясные жаркие дни, но вода в соленом водоеме испаряется так медленно, что прибавка "накипи" соли на стенках почти незаметна. Кропотливая работа по сбору мелких сероватых кристалликов отнимает три-четыре часа, а соли хватает только на день.
От соленого водоема хорошо видны скалистые возвышенности, за которыми должно быть озеро, куда, как я предполагал, упал мой самолет. Но водоем так крепко привязывал скупой подачей соли, что я не мог оторваться даже на два-три дня, чтобы пойти к озеру на розыски самолета.
Надо было придумать какой-то способ, ускоряющий добычу соли, пока же я занялся постройкой шалаша. Место для шалаша выбрал вблизи родничка с ледяной водой, на самом краю поляны, к югу от соленого источника. Вход в шалаш решил сделать на северо-восток, так, чтоб из "двери" были видны скалистые возвышенности и то место, где находился соленый водоем. Позади шалаша, метров за пятьдесят, начинается дремучая тайга, справа - глубокий обрыв в виде грота, проделанный стекающей с поляны снеговой и дождевой водой. Слева - тянется обширная поляна, или вернее редколесье, так как по всему склону растут хотя и редкие, но роскошные лиственницы и ели.
Просторный и прочный шалаш я построил за четыре дня из пережженных на костре (ведь пилить-то нечем) жердей, увязав их латами из гибких ветвей черемухи, укрыл корьем и сверху еще толстым слоем сухого зеленого мха, дверь связал из тонких прутьев, уплотнив сплетения стеблями рогоза. Постель из сухих прошлогодних стеблей рогоза и сухого мха устроил прямо на земле. На пятый день, натаскав из оврага глины и валунов, сделал неказистую, но удобную печку с вытяжной трубой. Издали она походила на старинный маленький паровозик-кукушку.
За дни одиночества, кажется, разучился говорить и готов был принять в собеседники кого угодно, даже медведя, но приходилось довольствоваться лишь записной книжкой. На протяжении этих дней она была и моим слушателем и моей памятью. И вот сегодня в ней исписан последний листок. Нужен какой-то заменитель бумаги. В старину новгородские князья писали свои грамоты на бересте, той самой, которую сибиряки заготавливают для разжигания костра и дров в печке.
С заготовкой бересты следовало торопиться, так как во второй половине лета снимать ее с деревьев гораздо труднее, а сегодня уже 28 июня. И я занялся заготовкой.
Меня серьезно одолевали еще две заботы: соль и спички. Без соли я не мог далеко уходить от водоема, а спички… их осталось в коробке всего восемнадцать.
На фронте, во время войны, когда не хватало спичек, бойцы обычно прибегали к помощи "катюш". Это, конечно, не были грозные минометы. Свое название нехитрые солдатские приспособления, видимо, получили от того, что как и настоящие "катюши", так и эти - самодельные - помогали своим огоньком бойцам. Первые громили врага, а вторые - заменяли спички.
И я сделал свою "катюшу". Отрезав аршинный кусок парашютной стропы, вымочил его в воде, потом долго, пока он не стал почти совсем сухим, мял в свежей древесной золе. Сушил его еще на воздухе, а потом, пропустив через тростниковую трубочку, зажег один конец стропы. Ненадолго, лишь для того, чтобы на нем образовалась золка. Трут был готов. Кресало - твердый камень, такой, чтобы из него я мог высекать искры, нашел среди валунов, а вместо огнива использовал все тот же перочинный нож, который с успехом можно было заменить обоймой от пистолета или пряжкой от ремня.
Соль я сначала попробовал добывать выпариванием. Наливал воду в консервные банки, кипятил их на огне. Но результат был плачевный: из четырехсот граммов воды на дне банки оставалось не более десяти граммов белесого порошка. Подсчитал, что в воде содержится не более двух процентов соли и чтобы получить килограмм ее, надо выпарить не менее полуцентнера воды. Расчет оказался не очень утешительным. А кто знает, сколько придется пробыть мне в тайге - месяц или год - и сколько вообще надо человеку соли в день? Вспомнился один рассказ партизана.
"Заходим мы летней ночью сорок второго года в один поселок, - рассказывал партизан. - Тихо и мирно. Постучались в окно к хозяйке и говорим, чтобы вышла на улицу. Она, наверно, догадалась, кто кличет, сразу вышла на крыльцо со спящим ребенком на руках. В лицо старается узнать каждого, а потом видит - все трое незнакомые, на ступеньку присела. А дите не считается с тайностью дела - голосок подает… Пока мать дрожащей рукой нашла под кофточкой, чем его забавить, соседки подошли. Минуты через три, глядим, человек двадцать собралось. И тихо так, безо всякого тебе перешептывания, стоят. Горе ко всему приучит…
Ну мы, стало быть, не тянем волынку. Сразу выкладываем зачем пришли.
-Хлебом нам помогите и еще чем сможете, а особливо - соль нам нужна. Без нее совсем исстрадались. Болеют даже.
Глядим - зашевелились, перешептываются, вздыхают потихоньку и опять молчат, и ни одна ни с места.
Может быть, мы не туда пришли? Так не стесняйтесь - сразу скажите. Ноги у нас собственные и без спидометра.
Так что и в другое место сходим, - сказал кто-то из наших сгоряча. Покаялся потом, да сказанного не вернешь.
Первой наша хозяйка начала. Склонилась над ребенком и слезы на его личико роняет. Тут, вижу, и другие тоже: кто платочком, кто подолом слезы вытирает. Один только дидусь седобородый, что за спинами женщин стоял, крепится. Только согнулся и покашливает. Он-то и пояснил нам, почему плачут.
Немецкий комендант Ганс Фирринг с неделю назад от своего начальства новый закон про соль привез. Никто, конечно, тот закон не читал и был ли он написан, - про то не знал. Только начали выдавать рабочим по пятнадцать граммов соли на день. А у которых есть свидетельство, что в его жилах хоть сколь-нибудь течет арийской крови - по тридцать граммов. Ну, кто имел дома какой ни есть запас - обходились. А которые пригнаны немцами из других мест и кормились в столовой, уже на второй день узнали цену нового закона.
Соль выдали на кухню на два дня. Первый день повариха посолила суп и кашу по вкусу, а на второй - завтрак без соли. Подростки ложками в столы барабанят, повариху требуют - соль подавай!.. Та вышла молча, передником слезы вытирает - этим и объяснила все. Притихла детвора, посидела малость, потом черепашьим ходом пошли за чавунку на бурак. До половины дня пололи впроголодь, кое-где даже шутки слышались, а как привезли обед, то тут и началось. Сняли пробу - и не стали есть. Баланда совсем без соли. Так ее целехоньку повариха и увезла на усадьбу. А девушки да мальчики кучками в лесозащитную полосу разбрелись.
Лежат на поле тяпки час-другой, никто из посадки не выходит.
Тут на взмыленной паре комендант с переводчиком прикатил.
- Was sol das bedeuten? - спрашивает он переводчика, - скажи, мол, что случилось?.
Тот окликнул девушек, порасспросил и передал своему шефу:
-Keine gramm meher! Deutschland haben wenig Salz.
Unsere Fiirer muss sparen! - залаял комендант.
- Так что, девка, давай работа, - переводил рыжий верзила в немецкой форме без погон. - Герр комендант больше соли дать не может. Наш фюрер должен экономить соль.
-Хай ваш фюрер на себе экономит!.. Сахарку захотел, а
соль под зад свой спрятал!.. На наших желудках хочет войну выиграть!.. - шумели девушки.
- Schnell zum Arbeit! Sonst alles werden mit Peitsche bes-trafen!… - Сейчас же работа! Иначе каждый девка получать двадцать пять плетка по гола зад, - перегавкивал рыжий.
Девушки притихли, да так ни одна из посадки и не вышла. Тут комендант опять что-то залаял, пистолет вынул и выстрелил наугад в посадку. Там только завизжали, и густой, колючий, словно проволочное заграждение, серебристый лох в секунду скрыл от глаз коменданта разноцветные блузки и косынки.