Восемь знамен
Готовый протестовать Макартни повернулся к судьям, но те уже перешли к рассмотрению другого дела. Мертвое тело, из шейной артерии которого все еще хлестала кровь, просто отшвырнули в сторону от шеренги обвиняемых.
— Идемте отсюда, — попросил Макартни севшим голосом.
— Разве у вас преступников не наказывают? — спросил Ван.
— Разумеется, наказывают, но после отправления надлежащего правосудия.
— Обвинения этой женщины подтверждены свидетелями.
— Я не ставлю под сомнение его виновность. Но в Англии в таких серьезных случаях, когда речь идет о лишении человека жизни, подсудимого возвращают в тюрьму до рассмотрения апелляции и, возможно, повторного слушания дела.
— Наверное, у вас в Англии много времени и мало людей, — предположил Ван. — Здесь же много людей и мало времени.
— Но так, походя, сносить головы…
— Если человек должен умереть, это лучший способ. Есть и другие, похуже.
Он вытянул руку, указывая на деревянную клетку, висевшую на дереве на углу улицы. В клетке был заточен мужчина; подойдя ближе, они разглядели, что он вытянулся на цыпочках, а вес тела приходится на голову, просунутую через верх клетки и опирающуюся подбородком и затылком на деревянное кольцо. Лицо имело ужасное выражение, язык вывалился изо рта… очевидно, он жестоко страдал от жажды.
— А вот этот человек умирает, — сказал Ван. — Когда он не сможет больше держаться на ногах, он удушится — медленно. Удивительно, как долго может человек находить в себе силы, зная, что смерть только и ждет, когда он ослабнет. Готов биться об заклад, если мы вернемся сюда завтра, этот приятель еще будет жить. Ваш господин печален, — доверительно шепнул Ван Роберту, когда Макартни ускорил шаг, стараясь скорее миновать умирающего в клетке. — Может быть, он недоволен тем, как его услаждают на сампане? Почему бы ему тогда не купить для собственного удовольствия кого-нибудь из этих? Евнух кивнул на кучку детей, которых вытолкнули на дорогу перед Макартни.
— Что он говорит? — спросил виконт.
— Он предлагает вам, милорд, купить одну из этих девочек или мальчика для постельных утех.
Макартни воззрился на дюжину детей обоего пола, лет десяти — пятнадцати, которых пытались выстроить в ряд парень постарше и женщина, подстегивая палкой то одного, то другого ребенка.
Увидев, что иностранец обратил на них внимание, дети стали вымученно улыбаться, а одна из девочек по команде женщины задрала вверх рубашку, чтобы показать свою еле заметную еще грудь. Смущенный ирландец обвел взглядом прохожих, однако те не обращали на происходящее никакого внимания.
— Клянусь Господом! — воскликнул Макартни. — Кому-кому, но уж вот этим двоим мерзавцам непременно следует отрубить голову!
— Но это их родители, — вступился Ван.
— И они предлагают своих детей на продажу! — вскричал Марджорибэнкс. — Как они могут?
— А что им еще остается, если они не в состоянии всех их прокормить? — рассудительно спросил Ван. — Вы бы лучше купили кого-нибудь. Вот увидите, из них получатся хорошие слуги, они будут вас всячески услаждать. Понимаете, вы можете научить их делать то, что вы любите больше всего.
Марджорибэнкс только фыркнул.
— Если их не продадут в утеху кому-нибудь, — продолжил Ван, — то девочек сбудут в публичные дома, а мальчиков кастрируют.
Ошеломленный Макартни открыл было и тут же закрыл рот, вспомнив, кто это ему говорит.
— О да, — сказал Ван, — мои родители продали меня, когда мне было двенадцать лет, потому что никто не взял меня для услаждения.
— Спаси и помилуй, — пробормотал Макартни и почти бегом устремился к пристани. Остальные последовали за ним, но вскоре вынуждены были остановиться перед шествующей по улице процессией с носилками. Четверо мужчин несли каждые носилки, а в них восседали хорошо одетые красотки, прячущие лица за колышущимися веерами. От солнца их прикрывали широкие зонты, которые также держали слуги-мужчины. Процессия остановилась у большого нарядного здания. Носилки поставили на землю. Слуге подхватили женщин на руки и внесли в двери.
— Эта больница? — спросил Макартни.
— Нет, — сказал Ван. — Это дом самого богатого в Тяньцзине купца. Наверное, у его дочери чайная вечеринка.
— Для калек?
Ван вопросительно посмотрел на Роберта.
— Мой господин полагает, что никто из этих юных дам, видимо, не в состоянии ходить.
— Ну, немного они могут пройти, но с трудом, — сказал Ван. — Ножки-лотосы, видите ли.
— Ножки — что? — спросил Макартни.
— Когда у богатого китайца рождается дочь, — пояснил Ван, — ее ступни тут же плотно пеленают, так, чтобы пальцы подгибались к пятке. Это можно сделать, пока косточки еще мягкие. А когда они затвердевают, ножка навсегда сохраняет приданную ей форму.
— О Боже! Какая варварская процедура. И вы говорите, эти девушки из богатых семей?
— Только в состоятельных семьях девочкам могут позволить иметь ножки-лотосы. Ножки-лотосы показывают, что дочери в доме никогда не будут работать. Бедные семьи не могут этого позволить, ведь их дочери должны проводить на ногах слишком много времени.
— О Боже! — снова вырвалось у его светлости. — Однако же со странной страной нам предстоит торговать, Баррингтон.
Но это была к тому же еще и богатая страна, что не мог оспорить и сам виконт. От Тяньцзиня они поднялись вверх по реке и вошли в Великий канал. Его вырыли много столетий назад для развития торговли между Пекином и южными районами страны, он протянулся через обширные пространства до реки, именуемой Янцзыцзян, которая, как уверял Ван, была величайшей в мире. Те из иностранных путешественников, кто знал о Ниле, скептически отнеслись к данному утверждению, однако сам по себе канал являлся, без сомнения, изумительным произведением инженерного искусства, несмотря даже на то, что все его сооружения за долгие годы изрядно обветшали.
Незадолго до канала река разделилась на два рукава — основной плавно изогнулся к северу, а меньший, Ханьхэ, устремился прямо на запад. Посольские сампаны направились по основному потоку, между округлых холмов с посевами пшеницы и ячменя, мимо цветущих деревушек, сопровождаемые взглядами приветственно что-то кричащих детишек и машущих вслед женщин, минуя порою заставы знаменных войск — и тогда солдаты кучками высыпали на берег, сверкая оружием, и угрюмо взирали на проплывающие суда.
Они видели разодетых в шелка людей, которые при торговых сделках рассчитывались между собой исключительно серебром, людей, которые выглядели полными энергии и сил — совершенно умиротворенными.
— А чему тут удивляться, если у них самый ничтожный проступок столь варварски карается, — продолжал рассуждать Макартни.
— У нас за кражу вешают, милорд, — осмелился подать голос Роберт.
Макартни поднял палец:
— Норма права может быть зафиксирована в своде законов, однако применение ее возможно лишь в исключительных случаях, только по отношению к неисправимым! Таковых мы теперь высылаем в Австралию. Это милосерднее, чем палочная порка.
«Вот уж сомневаюсь», — подумал Баррингтон, но промолчал. На каком-то этапе путешествия вверх по реке они оказались всего в пятидесяти милях от Пекина, но в городе им побывать не удалось. Вместо этого они продолжали путь по воде до тех пор, пока река не стала слишком мелкой даже для сампанов. Они вынуждены были остановиться, но на берегу посольство уже ждал караван лошадей и повозок.
— Вы в самом деле все хорошо организовали, — выразил свое восхищение Роберт, когда их конный отряд взял направление на север.
— Это входит в мои обязанности, — ответил Ван. — Ваш господин доволен?
— Уверен в этом. Но некоторые вопросы продолжают его беспокоить.
— Скажите какие, Баррингтон. Мой долг сделать эту поездку как можно приятнее для него.
— Не думаю, что лорд Макартни может пожаловаться на условия нашего путешествия. — Роберт счел за лучшее не останавливаться на смехотворных попытках ирландца и его свиты есть палочками из слоновой кости, которые китайцы дали им вместо ножей и вилок.