Золотой поезд

  
Золотой поезд
 
  
I
 
Еще сквозь сон до Реброва долетели слова:
— Взяли Самару, взяли Уфу. Теперь подходят сюда. Окружают.
— Тише ты. Услышит. Комиссар, видать.
— Шут с ним. Щенок еще. Скоро от чехов без штанов удирать будет.
Ребров открыл глаза. Вытянулся во весь рост. Сапоги его выставились далеко в проход, зацепили кого-то. Согнувшись, он сел на полке и свесил ноги. Внизу на маленьком грязном столике о светлый жестяной чайник тихо постукивали три эмалированные чашки; вокруг них — пролитый чай, хлебные крошки, золотистые чешуйки от воблы и колбасная кожура.
На нижних скамейках — шестеро пассажиров. Двое — пожилой лысый и молодой в офицерском картузе — продолжали вполголоса разговаривать.
«Эти», — подумал Ребров и спрыгнул с полки. Одернул солдатскую гимнастерку. Из-под изголовья достал ремень с револьверной кобурой, надел и туго затянул.
— Приглядите за сумкой, — обратился он с просьбой к разговаривавшим соседям. Потом перекинул через плечо полотенце и, уходя, добавил: — Там ручные гранаты. Поосторожней с ними.
От толчка вагона сумка ударилась о стенку полки.
— Взорвется! Товарищ комиссар, вернитесь! — закричал вслед Реброву лысый пассажир. Ребров, чуть улыбнувшись, посмотрел на кричавшего и исчез за дверью. Когда через пятнадцать минут он возвратился, пассажир стоял возле полки Реброва, бережно придерживая обеими руками сумку.
— Спасибо, — сказал Ребров, расстегнул сумку и достал оттуда две круглые булки.
— Смотрите, смотрите! — крикнул кто-то.
— В чем дело?
Пассажиры бросились к открытым окнам.
— Уральский хребет переезжаем.
— Тьфу, напугал.
Справа быстро приближался к окну вагона маленький столбик — кусок рельса со ржавой железной дощечкой наверху, на которой с одной стороны было написано:
 
ЕВРОПА
 
с другой:
 
АЗИЯ
 
— Теперь близко. Самое опасное позади, — облегченно вздохнула пожилая женщина.
— Да, от Кузина чехи совсем близко, — ответил сосед.
Поезд шел все время под уклон. Паровоз, мягко пофыркивая, только сдерживал наседающие на него вагоны и был похож на заводную игрушку, которая плавно движется по рельсовой спирали. Скоро Екатеринбург. Вон уже виден двенадцативерстный Верхнеисетский пруд. Ребров взглянул в окно. Города не было видно. Только золотой купол Вознесенского собора поблескивал издалека. Город там за прудом — внизу.
«Если взорвать плотину, вода покроет весь город, и только этот купол останется сухим», — подумал Ребров.
Замелькали товарные составы на запасных тупиках. Склады, платформы, штабели дров и угля. Поезд начал перепрыгивать со стрелки на стрелку. Пассажиры, одевшись, с вещами в руках уже стояли в проходе. Некоторые еще стягивали ремнями подушки. Вот семафор остался позади. Локомотив пролетел еще несколько десятков саженей и вдруг остановился.
— Приехали? Выходи, там впереди.
— Да нет же, еще саженей сто не доехали до платформы.
— Выходи! — кричат сзади.
— А ты посмотри в окно.
— Что тут у вас случилось? — главный кондуктор спрыгнул со ступеньки к сторожу, притаившемуся около средней стрелки. Десятка два пассажиров тоже повыскакивали из вагонов.
— Восстание. Стреляют. Пулеметы! — говорил, задыхаясь и размахивая рукой, сторож. Пассажиры опрометью бросились обратно в вагоны, забыв о вещах. Главный тоже исчез. Около сторожа остался только Ребров.
Он оглянулся. Высокая насыпь пустынна. В нескольких десятках саженей безлюдный перрон. За насыпью — вокзал. Он только одним этажом выше насыпи и весь внизу. По ту сторону вокзала — широкая площадь. Кучки солдат прячутся за какими-то прикрытиями, расположенными полукольцом вокруг вокзала. Трещат вразнобой выстрелы. Из окон вокзала часто стучит пулемет, ему отвечает другой.
— Вон он. Советский на водокачке… — и сторож пальцем показал Реброву.
— А на вокзале кто? Внутри?
— Наши. Центрального района..
— Кто ваши?
— Да железнодорожники. Паек требуют. Сковырнут комиссаров.
На площади затрещали ружейные выстрелы. Из-за прикрытий выбежала цепь солдат. Пробежала несколько шагов. Легла на землю, спрятавшись в глубокую канаву.
Ребров поднялся обратно в вагон. Пассажиры лежали кто на полу, кто на полках. Расстегнув кобуру нагана, Ребров достал оттуда ручную гранату, сунул в карман и снова вышел из вагона. На насыпи все так же пустынно, не видно часовых. Ребров, не задумываясь ни на минуту, побежал к перрону, беспрепятственно спустился по широкой лесенке вокзала и очутился перед входом в буфет.
Двое часовых в новых желтых башмаках и обмотках преградили ему дорогу, слегка выставив вперед штыки винтовок. Невольным движением Ребров схватил оба штыка и резко дернул к себе. Один из часовых не удержался на ногах и полетел на пол, другой от неожиданности выпустил из рук винтовку. Ребров выхватил из кармана ручную гранату, вбежал в буфетный зал, где засели мятежники, и громко крикнул:
— Ложись! Взорву к черту!
Мятежники опустились на пол, один полз на животе к дверям, за ним последовал другой, третий…
Ребров не мешал им. Он быстро подбежал к ближайшему окну и столкнул с него пулемет на мостовую. Снаружи на помощь Реброву бежали красногвардейцы. Ими командовал огромного роста человек в лоснившихся от машинного масла штанах, заправленных в сапоги. Он громко кричал: «За мной! За мной!», указывая наганом на здание вокзала, и первый ворвался в дверь.
Мятежников разоружили.
На площади Ребров не нашел извозчика. Пришлось пойти пешком. Длинный Арсеньевский проспект в конце поднимался на горку, к подножью Вознесенского собора. Тяжелые каменные плиты тротуара, неровно уложенные, заставляли пешеходов прыгать и кружить. По дороге мчались военные повозки с высокими колесами, подымая колючую твердую пыль. Солнце накалило каменный город. Было душно. Ребров повернул направо, чтобы сократить путь. Навстречу ему вылетела большая легковая машина с двумя седоками. Промчалась мимо. И вдруг остановилась. С кожаных подушек приподнялся бритый молодой человек в синей блузе и, перегнувшись через борт автомобиля, закричал:
— Стой! Стой! Ребров!
Пожилой человек в золотых очках, сидевший рядом с ним, что-то сказал шоферу, машина заскрежетала шестеренками скоростей и стала заворачивать. Ребров остановился, посмотрел с недоумением. Потом узнал.
— Голованов! — вскрикнул он и побежал к машине.
Молодой человек в блузе открыл дверцу кузова.
— Молодец, Борис. Мне Запрягаев по телефону все рассказал. Ну, и взял ты их в шоры.
— Наверно, и теперь еще не опамятовались, — улыбнувшись, заметил спутник Голованова.
— Подвинься, Нечаев, задавишь, — пошутил Голованов над своим соседом, освобождая место Реброву.
— Такого не задавишь, — добродушно засмеялся Нечаев и подвинулся насколько мог.
— Как с чехами? — спросил Ребров, когда машина снова понеслась по улице.
— Очень серьезно, — ответил Голованов. — Челябинск занят, в Сибири казачьи восстания. В Уфе и Самаре — эсеры.
— Да вот сейчас узнаешь — начальник Академии сделает доклад.
Автомобиль, объехав базарную площадь, остановился около богато расписанного особняка. Архитектор не пожалел красок, не оставил ни одного места на стенах дома, чтобы не расписать золотыми завитушками. Хозяин дома, пивовар Поклевский-Козелл, был «истинно русский» человек и питал слабость к старине.
Ребров вошел за Головановым и Нечаевым по широкой полутемной лестнице в мрачный зал. Из-за письменного стола с шумом вскочил широколицый, лохматый юноша и бросился к Голованову.