Траян. Золотой рассвет

— Аве, цезарь! Аве, великий!..
Так и громыхали, пока чернокожий Лузий Квиет, его начальник конницы, не хлопнул новоявленного императора по плечу.
— Теперь, Марк, ты тоже стал божественным! Видать, крепко напугали преторианцы старика Нерву, что он решил поискать у тебя защиты.
Квиета поддержал – но куда тише и рассудительней – Луций Лициний Сура, ближайший друг Марка, весь этот год находившийся в Колоне и постоянно обращавший мысли Марка к искусству управления государством, а также весельчак и «неунываха», «неисправимый жирнюга» и «паннонский кабан», как звали его приятели, Гней Помпей Лонгин.
— И не только Нерва! – поддержал мавра Лонгин. – Но и сенат, оба высших сословия, а также плебс. Скажи что?нибудь, Марк, не стой столбом.
Новый император улыбнулся, затем вскинул обе руки и в мгновенно наступившей тишине исторически провозгласил.
— Завтра войсковой сбор, жертвоприношения, раздача наградных. Сейчас спать.
— А по стаканчику, Марк? – предложил «паннонский кабан».
— Завтра, дружище. Все завтра.
Всю ночь Траян промаялся на ложе. Приходила жена, обняла его. Он попросил оставить его одного, прогнал и личного раба Зосиму.
Тот начал возражать, однако Траян порадовал пожилого грека.
— С сегодняшнего дня ты – императорский спальник. Если хочешь, могу сделать тебя декурионом императорских спальников, а теперь заткнись и ступай вон.
Зосима поклонился, затем гордо вскинул голову и вышел.
Рухнувшая на Марка новость кружила голову. Невозможное свершилось.
Что это, удача?
Награда судьбы или наказание?
В тот момент, словно в насмешку, ему вновь вспомнился медведь. Перед умственным взором въявь предстал громадный косолапый, чей необузданный рев, неловкие поклоны, свидетельствовали о признании в нем первого из смертных. Если точнее – повелителя мира.
Занятная сцена!
О таком взлете мечталось в детстве, когда он читал или слушал рассказы отца о подвигах Камилла, Сцеволы Муция, Катонов, Старшего и Младшего, Аттилия Регула, Сципионов, Фабия Кунктатора, Тита Манлия Торквата 10 и, конечно, о деяниях Гая Мария, Суллы, Юлия Цезаря и Октавиана Августа. Все эти герои и победители с младенческих лет казались родными и близкими, их имена то и дело поминались в семье Марка Ульпия Траяна Старшего. Не беда, что Ульпии давным–давно переехали из Рима в Испанию.
Даже свадьбу его с Помпеей Плотной родители сыграли, исполнив все древние, уже вполне отжившие, торжественные обряды, тем самым еще раз подчеркнув свою принадлежность к римскому народу, приверженность к римскому образу мыслей.
Марк рос мечтательным, послушным мальчиком, часто отдавался на волю фантазии. Любил слушать рассказы отца о деяниях древних героев, об отцах–основателях государства. Только Рим, утверждал отец, способен навести порядок во всклоченном, обезумевшем, переполненном толпами варваров мире. Внимал ритору, слушался маму, совершенствовался во владении оружием. Заучивая наизусть тексты, написанные неисчислимыми ордами греков, вместе со школьными друзьями негодовал – всю эту премудрость хитрые греки создали на горе доблестным римлянам! Однако если папа сказал, надо заучивать, значит, надо. Зачем, об это не задумывался, терпел. Волновало иное – вот он с мечом в руке первым взбирается по лестнице на стену вражеского города и затем получает венок за храбрость. Вот он сидит на троне, в руках у него жезл Августа, он повелевает вселенной, его приветствует толпа. Не рабски, не по персидскому обычаю, а вполне граждански, со вскинутыми вверх руками, их ладони обращены к нему.
Аве, цезарь! Аве, великий!
Траян потер подбородок, усмехнулся. Самое удивительное и непостижимое, что в этой бренной жизни может нечаянно свалиться на голову смертного, – это осуществленная мечта. Такое случается даже с самыми обыкновенными и покладистыми людьми, к каковым всегда причислял себя Траян.
Одно дело фантазировать на тему «что, если…», другое – ощутить эту ношу на своих плечах. Теперь уже не помечтаешь, времени не будет.
Пойти позвать Суру и поговорить о добродетелях, о пороках и безразличном.
Ах, до философии ли сейчас?!
А почему бы и нет?
Почему бы не испробовать остроту и полезность философии?
О чем они чаще всего спорили? Ну, конечно, об истинных, или как называл их Сура, «глубинных», причинах падения Домициана, о тех, кто бесславно погиб от рук собственных слуг – Калигуле, Нероне. О том, как следовало бы вести себя на месте этих оглашенных, поддавшихся страстям и порокам и вследствие этого потерявших головы правителей. О наиболее выгодных направлениях ударов, способных восстановить у соседей уважение к Риму. Разбирали дотошно, кто из соседей наиболее опасен. Таких на границах Рима было немного – Дакия и Парфия. Все сходились в одном – самый опасный противник это, безусловно, царь даков Децебал, который сумел обыграть даже такого умницу как Домициан.
Тщательно разбирали политику и поступки Домициана. Уж кому–кому, а Марку было отлично известно, каким огромным, пронзительным умом обладал этот когда?то симпатичный молодой человек.
Начинал он замечательно. Если бы он смог продолжать их череду до самой смерти, возвеличили бы его до звания лучшего в анналах Рима императора.
Почему же Домициан не устоял в добродетели? В чем причина, что он скатился до ничтожества?
Расхаживающий по спальне Траян присел перед очагом, согревавшим комнату в этой холодной снежной Германии. Подкинул пару поленцев. Радовало, что паннонский кабан Лонгин прав, что помощники у него не дураки. Это его первое преимущество перед зарезанным в собственной спальне цезарем.
С другой стороны, этих самых философов не пересчитать.
Бесчисленные толпы!
И все твердят разное, голосят о разном. Как же нормальному человеку разобраться в этих воплях, учениях, назиданиях, откровениях и многочисленных советах? Как выбрать наиболее практичное и полезное. Здесь, конечно, без собственной сметки не обойтись. В том и состоит сила разума, утверждал Эпиктет, что, являясь частичкой разума мирового, его малым подобием и детищем, тебе, ничтожный, дано понять, что есть благо, а что зло.
Правда, этому надо учиться. Когда дело касается монеты, сколькими способами пользуется человек для ее проверки? Бросив динарий, он внимательно прислушивается к звону, пробует на зуб, а когда дело касается нашей собственной жизни, мы, зевая, принимаем на веру всякую глупость – ущерба?то от этого вроде нет!
Так говорит Эпиктет. Верно говорит. Он называет себя стоиком.
Итак, чем эти умники могут помочь Траяну в том положении, в каком вдруг очутился Траян?
Прежде всего, не поддаваться страстям!
Это очень верно. Терять голову никогда нельзя.
Даже на троне.
Хромоногий Эпиктет предупреждает – удары судьбы не невыносимы по своей природе.
Почему?
Потому что, зная о несчастьях, ты волен встретить их мужественно, со знанием дела. Вот и вся философия.
Траян погрел руки у огня. Вспомнил слова сенатора Агриппина по поводу того, в чем человек властен, а в чем нет – «сам себе я препятствий не создаю».
К Агриппину прибежали, пугают – тебя судят в сенате!
«Желаю успеха. Однако уже пять часов (в этот час он обычно упражнялся, затем обливался холодной водой), пора заняться гимнастикой».
Когда он кончил упражнения, пришли мрачные, глаза отводят. Говорят – ты осужден.
«На изгнание, – спросил Агриппин, – или на смерть?» – На изгнание – «А имущество?» – Не конфискуется. – «Значит, позавтракаем в пути».
Агриппин был готов к ударам судьбы, потому что обладал знанием. Марк спросил себя, достаточно ли у него, новоявленного императора, знаний? В любом случае, усмехнулся Траян, если мне наедине с собой дано задумываться о подобных вещах, выходит, я тоже кое?что соображаю. Беда в другом – готов ли он, Марк Ульпий Траян с той же невозмутимостью, подчиняясь только разуму, справиться с обрушившимся на него ударом судьбы, ведь то, что случилось с ним, иначе как ударом не назовешь.