Траян. Золотой рассвет

Ларций одобрительно покивал.
— Превосходная работа, Марк. У тебя безупречный вкус.
— Естественно, – засмеялся Регул, – ведь это касается меня лично.
Они двинулись дальше.
Каждая аллея была посвящена тому или иному периоду в многотрудной, бурной и хлопотливой жизни сенатора. Вот взрослеющий Регул декламирует перед коллегией децемвиров. Вот он, заложив руку за полу тоги, прогуливается по портику. Скульптурные группы были редки и выполнены по уже известному принципу. Всюду Регул и только Регул. Это был парад регулов, инкубатор регулов. Здесь они рождались и расползались по вечному городу. Очутившись в их толпе, насмотревшись на мраморных, бронзовых, золотых, серебряных, покрытых слоновой костью истуканов, Ларций вскоре изменил свое мнение насчет художественного вкуса хозяина. Оказалось, что Регул крайне односторонне понимал красоту. У Ларция вызвала отвращение золотая статуя, на которой сенатор был изображен в образе Геркулеса. Все здесь было чересчур – плечи более широки, чем положено, грудь преувеличено выпуклая. Выставленная вперед нога зачем?то была обута в крупную, впору слону сандалию. Хороша была палица, фактура дерева была передана изумительно.
Далее среди стоявших далее на равном расстоянии друг от друга статуй, его взгляд тоже не отметил ни одной более–менее приличной работы. Большинство героических портретов отличались некоторыми, как и в случае с Геркулесом, преувеличениями. Раздражало однообразие поз – все исключительно государственные, парадные. Чаще всего Регул держал в руке свиток либо, вскинув правую руку, обращался к римскому народу. В чем не откажешь мастерам, создавшим этот зоопарк, в котором содержался один–единственный хищник, так это в умении полировать и отделывать поверхности.
Скоро Лонг вступил на дорожку, по бокам которой были выставлены скульптурные портреты, изображавшие десятилетнего мальчика. Игривости в них было больше.
— Это мой сын, – признался хозяин и потупил глаза. – Хороший мальчик.
Последняя ведущая к дому дорожка была посвящена inners otium.11 Картинки досуга Регула тоже были чрезвычайно государствены. Вот Регул указует перстом в землю – по–видимому, отдает приказ начинать сев. Следующий Регул, приставив ладонь ребром к бровям, то ли обозревает родные просторы, то ли следит за приближением неприятеля, сгорающим от нетерпения разрушить Рим. Удивительно, но среди всех величавых Регулов в тогах, только один был в воинском облачении. Ларций поймал себя на мысли, что машинально считает скульптуры, однако скоро сбился со счета.
– … всего их ровно пятьдесят семь, по числу прожитых лет, – скромно признался Марк Аквилий.
Они подошли к дому с тыльной стороны. В этот момент Регул перешел к делу.
— Я не понимаю, зачем надо было силой захватывать мою племянницу. Если она тебе приглянулась, мы могли бы уладить этот вопрос полюбовно.
Ларций, еще переваривающий увиденное, внезапно как бы проснулся. Он испытал острый приступ негодования, однако прежний опыт общения с Регулом позволил сохранить невозмутимость.
— Ты, Марк, по–видимому, неверно извещен о том, что случилось в Субуре. Я со своими людьми спас Волусию от насильников и убийц.
— Ну–ну, не преувеличивай. Чтобы не переливать из пустого в порожнее, хочу сразу предупредить – я все знаю, и не надо обманывать, будто ты вступил в драку из благородных побуждений. Ты, вероятно, следил за моей родственницей? Ждал, когда она выйдет из дома? По крайней мере, в суде я буду отстаивать именно такую версию. У меня найдется достаточное количество свидетелей, которые подтвердят, что твои рабы часами следили за домом Кальпурнии. Твоя ошибка в том, что после инцидента ты доставил ее в свой дом. Ты случайно не коснулся ее? Конечно, я тебя понимаю, она – очень хорошенькая, но поступить так с невинной девушкой? Римской гражданкой!..
Регул вскинул руки, затем принялся торопливо расхаживать перед гостем.
— Вопреки обычаю, наперекор приличиям и общественному спокойствию!..
Остановился он внезапно, перед самым Ларцием – этот прием Регул часто использовал в суде. Набегается по залу – то к одному зрителю обратится, то другого призовет в свидетели, то начнет втолковывать третьему. Потом бросится к обвиняемому, приблизится вплотную, ткнет в него указательным пальцем и потребует признания. Он и в Ларция ткнул.
— Теперь тебе не выкрутиться. В любом случае суд признает ее твоей наложницей со всеми вытекающими отсюда последствиями. Я же со своей стороны докажу, что у вас был сговор. Как полагаешь, у вас был сговор или это мне приснилось?
— Волусия будет свидетельствовать, что ты намеревался убить ее и завладеть имуществом жены.
— Ладно, сговор оставим на крайний случай. Значит, похищение с целью принуждения. Подобным образом ты пытался заставить меня отказаться от обвинения твоих родителей. А что, – Марк Аквилий не удержался и потер руки. – Выгодное получается дельце. Имей в виду, Кальпурния никогда не будет свидетельствовать против меня. Почему, тебя не касается, а словам обезумевшей и не разобравшейся в случившемся девицы я противопоставлю слова множества взрослых и трезвых граждан.
Прибавь к этому суд в котором я – царь и бог. Мои слова потрясают. Когда я начинаю говорить, колонны начинают раскачиваться. Толпа поклонников – или, как выражается плебс, «хор», – под руководством «начальника хора», бурными аплодисментами будет встречать каждое мое слово, а любое твое заявление вызовет гнев толпы. Возгласами, свистом и угрозами они заставят замолчать твоих защитников. Вообрази картину – я встаю и обращаюсь к судьям, указываю на толпу. Вот он, глас народа, вот граждане, оскорбленные в лучших чувствах. Они хотят знать, до каких пределов дошла безнаказанность, и долго ли она будет торжествовать несправедливость? Римский префект оказался жалким бандитом и негодяем! Они потребуют твоей смерти… если мы не договоримся.
Учти, Ларций, я знаток в соблюдении меры – в данном случае я не буду касаться обвинений против твоих родителей. Это дело государственное, оно будет ждать решения принцепса.
— Каковы же твои условия?
— После того, что случилось, ты просто обязан жениться на обесчещенной дуре. При этом я требую, чтобы Волусия подписала отказ от всякого наследства, которое может оставить выжившая из ума Кальпурния. У моей бывшей жены есть собственный сын, который нуждается в деньгах. Поверь, Ларций, мне лично ничего не нужно. Именно поэтому я провел церемонию освобождения моего Марка из?под своей отцовской власти, чтобы Кальпурния с чистой совестью отписала ему свое состояние.12 Нам не нужны лишние рты. А вот, кстати, и Марк младший.
В этот момент из дома выбежал десятилетний мальчик, бросился в их сторону. За ним поспешили два раба, оба были горбаты. Заметив господина, в страхе остановились шагах в десяти. Марк сразу узнал мальчишку – после скульптур, отражавших недолгую жизнь ребенка, это было сделать нетрудно. Мальчик был весь в отца – такой же узкогрудый, дерганный, однако глаза смотрели живо и ласково.
— Вот Марк, – Регул взял сына за плечо, повернул лицом к гостю. – Познакомься с Ларцием Корнелием Лонгом. Это героический человек! Три войны, награды от самого принцепса, почетное копье, венок, шествие в триумфальной колонне.
— Я слышал о ваших подвигах, префект! – необыкновенно тонким и радостным голосом воскликнул мальчик. – Когда подрасту, я тоже вступлю в армию. Вы не смотрите, что у меня слабая грудь. Я уже занимаюсь гимнастикой. Вот, смотрите, могу стоять на руках
Мальчик тут же неподалеку от статуи, изображавшей его отца в позе углубленного размышления – правая нога в гигантской сандалии чуть выдвинута вперед, левая рука заложена за край тоги, лицо мрачное, – неловко попытался встать на руки. Не удержался, дрыгнул ногами и упал на бок.
Засмеялся.
Ларций тоже, однако улыбка получилась какая?то скомканная, жалкая.
Ему было очень не по себе.
Впервые встретившись с таким отъявленным, изощренным живодером, каким показал себя Регул, Ларций внезапно до озноба ощутил, насколько слаб он в борьбе с подобным противником. Регул подавляюще превосходил его хваткой. Не зря Плиний Младший настаивал: «Регул – это сила! Если он чем?то захвачен, чего только не сделает!.. Если бы эту силу – иначе как назвать подобную целеустремленность – он обратил на хорошее, сколько добра мог бы сделать! Хорошие люди, правда, слабее дурных и как невежество ведет за собой дерзость, а размышления – медлительность, так и честную душу сдерживает совестливость, а негодяй крепнет от своей дерзости. Пример – Регул. Грудь слабая, произношение неясное, язык заплетающийся, соображение медленное–медленное, памяти никакой. Одним словом, ничего, кроме бешеного нрава, но бесстыдством и этим самым неистовством он добился того, что считается оратором. Один из моих друзей чудесно, говоря о нем, перевернул катоново определение оратора: «оратор – это плохой человек, не умеющий говорить». Клянусь Геркулесом, он прав».