Персеиды. Ночная повесть

– Щас. Т-ты куришь или нет? Нет? А. Т-тут вот. Были два брата. Красавцы офицеры. Образованные, из хорошей семьи. У них м-мама, знаешь, какая у них мама, знаешь? Близнецы Сергеевы. Один, Старший его все звали, п-потому что родился п-первым, служил где-то на Се… севере, другой, Младший, на п-пятнадцать минут моложе Старшего, в Киеве. И когда Украина отделилась и ст-стала независимой, им обоим надо было давать п-присягу на верность своей стране. Старшему – в России, Младшему – в Украине. Они вообще были братья дружные, не разлей вода, очень п-п-привязаны были друг к другу и, когда жили в разных городах и ст-странах, очень скучали. И если один валялся с гриппом, тут же на другом конце света заболевал второй. Если вдруг один чуть п-перебирал с алкоголем, ну, знаешь, бывает же, т-то и второй на ут… утро ощущал похмелье. Если у одного были неприятности, то и второй был невесел и мог это объяснить самому себе т-только т-тем, что у брата па-а-п-проблемы. Так у т-тебя есть си-и-игареты? – вдруг опять спросил Юра. – Дай мне закурить. Есть?..
У меня не было, я огорченно отрицательно покачала головой.
– Т-ты что, правда не куришь, нет? – и без какого-то перерыва: – А однажды еще в детстве, п-помню, п-пошли братья с бабушкой в церковь на… на-а… на П-пасху. Стояли там сонные. В пять часов утра п-подняли же. И тут батюшка па-а… подходит, он корзинки всех п-прихожан освящает, и увидел мальчишек совсем одинаковых, и как брызнет! Как брызнет в них святой водой! И эти двое вдруг хором, не задумываясь даже, не п-переглянувшись, как закричат: «За-а. зачем вы нас п-поливаете?! Мы что, растения?!»
И все вокруг засмеялись. И удивились, как это можно вот т-так вместе, не договариваясь. Они часто хором говорили. Часто, д-даа! – Юра вдруг криво усмехнулся: – «Мы что вам, растения?» А-ха-ха-ха! «Мы что вам, растения?!» Сме… смеш-ныыые, – нахмурился Юра. Помрачнел.
– И вот они решили, что хотят жить со своими се… семьями рядом, видеться каждый день, и не будут они давать своим новым странам п-присягу, и уволятся из вооруженных сил. И оба п-подали рапорт в один день. А на те деньги, которые были им п-положены, выходное п-пособие, купили небольшой барк, не-е… небольшое п-плавсредство и снаряжение для зимней п-подводной охоты. Добавили, конечно, еще денег. И сели со своими семьями, и п-поехали, и стали добывать под Владивостоком рапану. Контрабандой. Знаешь рапану? Не знаешь? Т-ты не куришь, нет? Что? А. Говорят, что эти рапаны очень п-полезные, деликатес. И п-продавали его японцам, что ли, или китайцам. Ее в ресторанах там п-подавали. И еще лекарство делали. И вот как-то раз ребятам Сее…ргеевым сообщили, что п-прошел ледокол и пробил выход в Совгавань от льда, п-понимаешь? И седьмого января, в самое Рождество, Сергеевы Старший и Младший вышли на охоту. И ведь п-просили их, ну куда вы в п-праздник, не п-положено же, не-ельзя. А они хором – идем, и все, такой шанс, море чистое, рапаны п-полно. Оба вдруг в один миг собрались и вышли в море. Ныряли вместе. Один раз нырнули, набрали п-полные садки рапаны, второй раз, т-третий. Старший говорит, я еще раз, когда еще п-получится. Ну как будто т-тянуло его, как будто т-тянуло! Говорит, ну п-последний раз – азартный такой. Замерзнет все до весны, говорит. Капитан им говорит, Сергеевы, небо чернеет, ветер п-подымается, смотрите. Давайте п-побыстрей. И Старший взял новые п-полные баллоны и нырнул. Т-так курить хочу, где ж си-сигарету? А тут как назло, в течение пяти минут, как будто кто-то командовал, сверху или снизу, кто там знает: началась буря и п-поползла в их сторону льдина. Капитан свое дело знал. Сказал как от… отрезал, уходим, а то нас раз… раздавит. Моторист да еще с сыном своим шестнадцатилетним клял братьев, что согласился в п-праздник выходить, материл их, молился и опять ругался. Ушли в сторону. На то место, куда нырнул Старший, встала льдина, гигантская громадина, два с лишним километра. Младший кричал, звал, п-плакал. Когда они были маленькие – не п-плакали. Обнимутся и стоят. П-почти никогда не п-плакали. Еще п-подождали, надеялись, а вдруг Старший найдет выход из-п-под льдины, он в Афгане же службу начинал, т-такой был крепкий, серьезный и разумный.
Уходили все дальше и дальше, а лед наступал и наступал. Еле ушли. Старший остался. П-под водой. П-под льдиной.
Младший лежал до весны. В каком-то жутком п-помешательстве. Все время п-повторял: «У-у меня н-нет воды в легких, у меня н-нет воды в легких, нет-же… у-меня-воды-в-легких!»
В мае он нанял б-бригаду и вы… вышел в море на своей же… т-том самом барке. Нырнул сам. Одиииин. Н-нет, сказал, я с-сам. И сразу нашел. Сразу. П-по координатам. То самое место. Нырнул. Увидел яркий гидрокомбинезон. Старший был где-то за тридцать метров от т-того места, где нырнул зимой. Рядом с ним, угрожающе шевеля щупальцами, дежурил гигантский осьминог. Двадцать минут осьминог не давал забрать Старшего, обвиваясь вокруг него, отплывая и нападая на Младшего.
П-потом оказалось, что баллоны Старшего были п-почти на три четверти заполнены кислородом. П-почти п-полные кислородом баллоны. И воды в легких не было. Не было воды в легких.
Ой, куриииить! Надо мне курииить! Да куда ты пойдешь. Не надо. Я с-сам! С-сам п-пойду. Ну я п-пойду. П-пойду.
Юра повернулся и не попрощавшись стал удаляться. И вдруг резко оглянулся, как будто что-то вспомнил, и порывисто вернулся ко мне, стоящей в ступоре, провожавшей его взглядом. Он замахал руками и закричал:
– А сейчас у них все в порядке! У них все в порядке! И у Старшего! И у Младшего! Не веришь?! – Юра приблизился ко мне совсем близко и понизил голос: – Их мама недавно видела обоих во сне. – Юра закивал и счастливо разулыбался. – Они вместе были, веселые, молодые. Стоят, п-приобнимают друг друга за п-плечи, мама рассказывает, стоят как п-прежде. Т-такие одинаковые. Что даже она в этот раз не смогла их различить: кто из них Старший, кто – Младший. Смотрела. П-приглядывалась. Тянулась к ним, обнять, а они, – Юра погрозил указательным пальцем и опять улыбнулся, – п-помахали ей, нееет, мам, ну чего ты, не наадо… И она п-проснулась. Мама.
Юра постоял, глядя мне в лицо, в упор глядя, как будто искал в моем взгляде согласие, не сочувствие, а согласие, что все хорошо. Но, видимо, не увидел и опять повысил голос:
– Нет, ты не поняла! Младший – жив и здоров! – Юра махнул рукой себе за спину. – Только он где-то далеко! П-просто где-то далеко! Да и Старший тоже! Далеко! Они вместе.
И я кивала согласно, что да, Младший жив и здоров.
– Опять ему плохо? – Кузьмич как раз подъехал и тихо спросил.
– Сигарет дай, – попросила я.
Муж подал мне пачку сигарет, я протянула их Юре. Тот поклонился куртуазно, со вкусом вытащил сигарету, элегантно размял тонкими пальцами, прикурил, и, уже забыв обо мне, улыбаясь чему-то своему, не говоря ни слова, не попрощавшись, пошел, что-то приговаривая. Пошел, держа одну руку на отлете так, как будто приобнимает кого-то бережно за плечи. И как будто его кто-то обнимает за плечи, кто-то, кого видит и чувствует только он. Чувствует как самого себя. Идут как будто они вдвоем и у них все хорошо. Они живы и здоровы. Только где-то далеко.
Так же падает в садах листва,
И куда-то все спешат такси…
Да. Вот так…
 
Вместо послесловия
Здесь у нас очень хорошие, добрые люди. В основном. Есть, конечно, и адские смеси. Наш старинный городок издавна славился своими пьяницами. Хоть и малочисленными, но уникальными. Например, есть один дядя. По фамилии, например, Цирюльник. Он наполовину румын, наполовину еврей. При этом, надо сказать, ему достались не лучшие половины. И когда на него находит приступ национального самосознания, то в нем самом разыгрывается гражданская война. В отдельно взятом организме. Одна половина дает бой другой половине. Правда, когда они вдруг объединяются, эти две половины – румын и еврей, тогда они яростно вопят в одно горло: «Украина для украинцев!» И на стене своего дома он старательно малюет подозрительные молниеподобные символы разной степени тяжести. Талантливый, собака! Если бы не пил, хороший художник получился бы. Его родственники с одной и другой стороны, румыны и евреи, в такие дни стараются с ним не спорить и не встречаться взглядами, боятся, что он притащится с погромом.