Оракулы перекрестков
Маншаль с сомнением покрутил головой.
— А сколько вы хотите за… вещицу? — Бенджамиль бережно потрогал оракула кончиком пальца.
Гансан поморщился.
— Пятьсот тридцать одну марку, — сказал он, не раздумывая ни единой секунды.
Бенджамиль Мэй аж присвистнул:
— Ганс, вы включили в стоимость уважительное отношение?
— Нет. — Вид у Маншаля сделался чрезвычайно довольный. — Уважения оракул добьётся сам. Для вас это дорого?
— Дороговато, — признался Бен. — Два месяца назад я имплантировал себе в ноги аль-найковские мышцы и связки, и мне это обошлось в четыре тысячи вместе с операцией и регенерацией. Может, скинете?
— Исключено, — отрезал Гансан.
— Ладно, будь по-вашему, — вздохнул Бенджамиль. — Всё одно, торговаться я не умею. Пятьсот тридцать так пятьсот тридцать.
— Пятьсот тридцать одна, — поправил хозяин. — И наличными.
— Наличными?!
— Наличными. В моем заведении есть банкомат. — Гансан указал в конец зала.
Не переставая удивляться, Бен слез с табурета и направился к банковскому автомату.
— Этот Маншаль ещё оригинальнее, чем я думал, — бормотал Бен, вставляя мизинец в отверстие.
Банкомат малость подумал, считывая с ногтя информацию, и заявил, что может выдать только тысячную купюру.
— Эй, Ганс! — крикнул Мэй, не вынимая пальца из сканера. — Ваш бессовестный автомат не даёт сотен.
— Я знаю! — крикнул в ответ хозяин. — Берите тысячу, я дам вам сдачу.
Вернувшись к барной стойке, Бен вручил Гансану тысячную купюру, а тот отсчитал четыреста шестьдесят девять марок сдачи. Мужчины пожали друг другу руки.
— У вас действительно искусственные мышцы, Бен? — спросил Ганс, пряча деньги в карман жилетки.
Бенджамиль кивнул.
— Зачем вам это? Вы ведь не спортсмен?
— Люблю велотренажёры.
— А если серьёзно? — На лице Гансана читался неподдельный интерес.
— Да так, ерунда… Дурацкие мечты… Снег и камни, — уклончиво ответил Бенджамиль. — Вот лучше вы мне скажите, Ганс, откуда такая странная цифра: пятьсот тридцать одна?
— Не знаю, — пожал плечами Маншаль. — Оракула нельзя продавать за другую сумму, я сам отдал за него ровно столько же.
— А если бы я платил вам ньюанями?
— Было бы тоже пятьсот тридцать один.
— Жалко, — огорчился Бен, — ньюани в два раза дешевле.
— Вы и в магию чисел не верите? — сочувственно спросил Гансан.
— Даже не представляю, что это такое, — беспечно отозвался Мэй. — Просветите.
— Это долго объяснять. Ну, к примеру, — Маншаль сделал рукой неопределённый жест, — сколько вам на данный момент лет?
— На данный момент тридцать два, — сообщил Бенджамиль.
— Тридцать два, — задумчиво повторил хозяин. — Тридцать два — число перелома, число материализации темных магических сил. Типичная ситуация, характеризуемая числом тридцать два, — это когда к вам приходит сатана и пытается заключить с вами сделку.
Бенджамиль зябко поёжился.
— Но при определённом старании, везении и настойчивости, — продолжал Маншаль, — вы сможете извлечь из ситуации свои выгоды и оставить дьявола ни с чем. Вот что такое тридцать два.
— Вы бы поменьше поминали всяческие суеверия, — попросил Бен. — Корпорация не поощряет подобных разговоров.
— Я не служащий корпорации, — гордо заявил Гансан.
— А я пока ещё служащий, — напомнил Бен.
Он забрал со стойки диск оракула и положил его в карман брюк.
— Погодите, — сказал Гансан, — у меня есть для него шнурок.
Бенджамиль допил пиво, купил пакетик хлебных крошек и, попрощавшись с хозяином, вышел из бара. Прогулочным шагом он двинулся вдоль ограждения, насвистывая что-то из Османа Фишера. Настроение было приподнятое. В понедельник один из секретарей Ху-Ху обязательно заведёт душеспасительную беседу о вреде пьянства и эзотерических разговоров. И Бен и секретарь будут жутко скучать в процессе нудной лекции, но это будет в понедельник. А сейчас пятница.
Бенджамиль остановился возле сетчатой скамейки, достал купленный у Маншаля пакет, надорвал его и высыпал крошки на тротуар, потом отошёл на пару шагов и принялся наблюдать.
Первый воробей появился секунд через тридцать, за ним второй. Вскоре у ног Мэя копошилось штук пятнадцать коричневых прыгучих механизмов. Они скакали взад-вперёд, старательно склёвывая хлебные крошки. Бенджамиль с интересом следил за поведением маленьких дворников и размышлял о том, куда они потом потащат содержимое своих животов.
Наверняка никакой это не хлеб, а какая-нибудь синтетическая гадость.
Бенджамиль любил наблюдать за воробьями, это тоже было частью пятничного ритуала. Однажды, давным-давно, когда Бену было лет семь-восемь, он подшиб камнем почти такого же воробья, нарочно подшиб. Вернее, кидал нарочно, а подшиб, конечно, нечаянно. Совершив этот ужасный и совершенно не свойственный ему поступок, Бен здорово перепугался, но отчего-то не затолкал птицу в первую попавшуюся решётку канализации, а притащил её домой. Бенджамиль до сих пор помнил, как ругала его мать, а отец страшно заинтересовался, достал ящичек с инструментами, положил коричневое тельце на свой стол, пошевелил его так и эдак, затем одним ловким движением вскрыл корпус. Мать махнула рукой и ушла из комнаты.
Отец, ковыряясь в механизме, дудел нечто неразборчивое в пышные седые усы, а Бен присел тихонько рядом. Затаив дыхание, он зачарованно следил за отцовскими движениями, ничегошеньки не понимая и не пытаясь понять. Наконец отец закрыл корпус, воробей слабо дёрнул скрюченными ножками и вдруг с неожиданной прытью перевернулся на брюшко. Отец ловко накрыл его ладонью, а Бен запрыгал от восторга.
Потом они открыли окно и выпустили воробья на свободу. Птица нырнула вниз и, заложив лихой вираж, умчалась по своим механическим надобностям.
— Не так-то просто их поломать, — тихо и строго сказал отец Бену, — но больше так не делай.
И ещё отец рассказал, что раньше, в молодости, видел настоящих воробьёв.
Бенджамиль вытряхнул из пакета остатки крошек. Воробьи прыснули в разные стороны, но тут же вернулись и принялись клевать, нагло поглядывая на человека то одним, то другим глазом. «А ведь тот, подбитый камнем воробей из детства, был как- то естественнее», — с лёгкой грустью подумал Бен. Мысль, конечно, абсурдная, за двадцать пять лет птицы наверняка стали совершеннее, но думалось отчего-то именно так.
— Вас нужно звать робовьи, — сказал Бенджамиль проворным механизмам. — Я никогда в жизни не видел настоящего воробья. Откуда мне знать, похожи вы на них или нет?
Не очень-то хотелось смотреть, как воробьи расправляются с упаковкой. Бен сунул надорванный пакет в брючный карман, наткнулся пальцами на гладкий прохладный бок оракула и даже улыбнулся. На редкость удачное приобретение, настоящий раритет. Бен вынул диск, полюбовался тусклым блеском полированного металла, взвесил на ладони — похоже на старинные часы со стрелками. Бен давно мечтал заполучить что-нибудь подобное в свою коллекцию. Красивая игрушка, предсказывает будущее и даёт бесплатные советы. Интересно, в какой форме надо задавать вопрос?
— Хочу знать… э-э-э… как мне сегодня лучше всего провести вечер? — торжественно проговорил Мэй и шесть раз осторожно сжал диск.
Когда он поднёс оракула к глазам, на сером прямоугольнике дисплея проступили слова:
О, гонимый игрою судьбы человек!Сколько гор позади, сколько стран, сколько рек!Только тот, кто весь век направляет твой бег,Может знать, где сегодня твой будет ночлег.Глава 2
На станции тубвея было довольно оживлённо. Ночные сабвокеры спешили в офисы — занять на выходные ещё тёплые места своих дневных коллег. Мегаскрёбы делового пояса не засыпают даже ночью. Их дыхание становится медленнее, пульс ровнее, но жизнь в них идёт своим чередом, течёт, словно кровь по венам.