Красное по белому
— Я сделал все, что было нужно, — ответил Грегсон обиженным тоном.
Шерлок Холмс пробормотал что-то сквозь зубы и уже готов был сделать какое-то замечание Грегсону, когда Лестрэд, находившийся в первой комнате, пока мы разговаривали в прихожей, вдруг появился перед нами, потирая с торжествующим видом руки.
— Мистер Грегсон, — сказал он, — я только что сделал открытие чрезвычайной важности. Открытие это могло легко ускользнуть от внимания всех, если бы мне не пришла счастливая идея осмотреть хорошенько стены.
Глаза маленького сыщика блистали, и он не мог скрыть удовольствия, что ему удалось сделать «подножку» своему товарищу.
— Идите сюда, — сказал он озабоченно, проходя обратно в большую комнату.
Мы последовали за ним, и эта большая комната теперь показалась мне уже не такой мрачной, потому что в ней не было ужасного скорченного трупа.
— Теперь смотрите хорошенько, — сказал Лестрэд.
Он чиркнул о свою подошву спичкой и поднял ее кверху, освещая стену.
— Глядите, — торжествующе сказал он.
Я уже говорил выше, что обои отстали в некоторых местах. В одном из самых темных углов большая полоса бумаги оторвалась совсем и висела, открывая пожелтевшую штукатуренную стену. И на этой-то обнаженной части стены грубыми каракулями было написано чем-то красным одно только слово «Rache».
— Ну, дорогие сэры, что вы думаете об этом? — спросил Лестрэд, становясь в позу, делающую его похожим на индюка. — Никто не заметил этой надписи, потому что она находилась в темном углу, который никому в голову не пришлось осмотреть. Убийца, женщина или мужчина, сделал эту надпись своей собственной кровью. Смотрите, кровь текла здесь, вдоль стены. Значит, нет более места предположению, что мы имеем перед собой самоубийство. Но почему убийца избрал именно это место для надписи? Я сейчас вам объясню. Видите ли вы свечку, поставленную на камине? В момент убийства она, конечно, была зажжена, и этот угол был освещен полосой света, тогда как теперь он остается более всего в тени.
— Ну, хорошо. Сделав такое важное открытие, не будете ли вы так любезны объяснить нам, какое заключение вы делаете из этой надписи? — иронически спросил Грегсон.
— Какое заключение? Да очень простое: кто-то хотел написать имя Рашель, но ему помешали, и слово осталось неоконченным. Запомните хорошенько то, что я вам говорю, и увидите, что, когда дело это будет распутано, окажется, что в нем участвовала женщина, которую зовут Рашель. Смеяться очень легко, мистер Холмс, смейтесь. Вы, спора нет, очень ловки и хитры, но увидите, что последнее слово будет принадлежать мне, старой охотничьей ищейке!
— Прошу вас извинить меня, — сказал мой товарищ, не удержавшийся от взрыва невольного смеха, раздражавшего маленького полицейского. — Вам, бесспорно, принадлежит честь открытия на стене этой надписи, которая, как вы совершенно справедливо заметили, сделана вторым действующим лицом вчерашней кровавой драмы. Я не успел еще хорошенько осмотреть эту комнату, но, если позволите, я сделаю это сейчас.
Говоря это, Шерлок Холмс вытащил из кармана сантиметр и большую круглую лупу. Вооруженный таким образом, он принялся бесшумно бродить по комнате, то останавливаясь, то опускаясь на колени и временами даже растягиваясь по полу на животе. Эти занятия, очевидно, до такой степени поглотили его внимание, что он, казалось, совершенно позабыл о нашем присутствии. Непрерывно слышалось то его бормотание сквозь зубы, то вздохи или посвистывание, перемежающиеся время от времени восклицаниями, в которых сквозило торжество и надежда. Глядя на него, я находил в нем поразительное сходство с хорошей охотничьей собакой, ищущей след. Она бросается то направо, то налево, издавая по временам громкий нетерпеливый лай, пока, наконец, не нападет на настоящий путь.
Манипуляция Шерлока Холмса продолжалась около получаса. Мы глядели, как он с необыкновенной тщательностью измерял расстояние между двумя невидимыми нам следами на полу. Точно таким же образом он измерял что-то на стене. Все эти измерения казались мне крайне непонятными. Затем он старательно собрал с полу небольшое количество сероватой пыли и положил ее в конверт; а в конце он с помощью лупы приступил к исследованию надписи на стене. Он долго и внимательно водил лупой по контурам каждой буквы и затем, считая, вероятно, свое дело оконченным, положил сантиметр и лупу обратно в карман.
— Недаром говорится, что гений должен бесконечно страдать, — заметил Холмс с улыбкой. — Это совсем неверно, но иногда это можно сказать по отношению к хорошему полицейскому.
Грегсон и Лестрэд наблюдали за всеми действиями коллеги-любителя не только с величайшим любопытством, но также и с оттенком некоторого скептицизма. Они не видели того, что я начинал уже подозревать понемногу, а именно, что все действия и вопросы Холмса неминуемо вели к одной практической цели, уже намеченной им окончательно и бесповоротно.
— Каково ваше мнение, сэр? — спросили в один голос оба полицейских агента.
— Я с удовольствием украл бы у вас честь распутывания этого дела, если бы имел столько наглости думать, что могу помочь вам, — ответил Холмс, — но вы так прекрасно ведете сами все это дело, что вам было бы крайне неприятно видеть третье лицо, вмешивающееся в ваши действия.
Я уловил в этих словах явные ноты тонкой и ядовитой иронии.
— Но если вы будете так любезны и дадите мне возможность также участвовать в ваших расследованиях, то я буду счастлив помочь вам по мере моих сил и возможностей. В ожидании вашего решения я хотел бы поговорить с полицейским, который первым увидел труп. У вас записаны его имя и адрес?
Лестрэд заглянул в свою записную книжку.
— Джон Ране, — сказал он, — в настоящее время его дежурство кончилось. Вы можете найти его в Одлей-Курте, Кенингтон-Парк-Гат; № 46.
Холмс записал адрес.
— Идемте, доктор, — сказал он, — отправимся на поиски этого человека.
Затем, обернувшись к Грегсону и Лестрэду, прибавил:
— Позвольте мне сказать несколько слов, которые могут пригодиться вам. Перед нами действительно убийство, и совершил его мужчина. Рост этого человека достигает по меньшей мере одного метра восьмидесяти сантиметров, и сам он в полном расцвете сил. Ноги его малы, принимая во внимание его рост; обувь его обыкновенного фасона, с прямоугольными носами; он курит трихинопольские сигары; он прибыл сюда со своей жертвой в фиакре на четырех колесах, запряженном в одну лошадь. Три подковы у последней порядочно потерты, между тем как одна передняя совершенно новая. Думаю, что не ошибусь, сказав, что лицо убийцы очень красное. Наконец, ногти на правой его руке необыкновенно длинны. Я даю вам лишь несколько очень небольших указаний, но они могут быть вам полезны.
Полицейские переглянулись, недоверчиво улыбаясь.
— Какова причина смерти этого человека? — спросил Лестрэд.
— Яд, — сухо и коротко ответил Шерлок, поворачиваясь, чтобы уйти.
На пороге двери он остановился и прибавил:
— Еще одно только слово, Лестрэд: «Rache» — немецкое слово, означающее месть. Поэтому советую вам не терять понапрасну времени в поисках мистрис Рашель.
И, выпустив эту поистине парфянскую стрелу, он, наконец, вышел, в то время как два соперничающих друг с другом полицейских остались стоять с разинутыми от изумления ртами, провожая его взглядом.
IV.
Сведения, добытые через Джона Ранса
Был первый час пополудни, когда мы вышли из дома № 3 в Лористонском Саду. Шерлок Холмс направился на ближайший телеграф и составил длинную телеграмму. Затем, окликнув экипаж, приказал кучеру везти нас по адресу, указанному Лестрэдом.
— Сведения, добытые на месте, не стоят ровно ничего, — заметил Шерлок. — Судя по фактам, я составил для себя уже окончательное решение и сделал вывод из этого дела, но все-таки будет правильным, если мы постараемся не упустить из виду ни одной самой мельчайшей подробности.
— Вы удивительный человек, Холмс, — сказал я ему, — неужели вы надеетесь, что я поверю, что все сказанное вами им в самом деле правда и что вы сами в этом убеждены?