Перебежчик (ЛП)

- Молодец, Нат, - тепло сказал Адам, повернув жеребца к Таддеусу Бёрду. – Ты слышал, что я сказал, дядя? Там янки на дороге!
- Мы слышали, что они там, - как бы мимоходом ответил Бёрд, словно непутевые янки были такой же предсказуемой деталью осеннего пейзажа, что и перелетные птицы.
- Эти негодяи стреляли в меня, – Адам, казалось, был удивлен, что такая наглость может иметь место в военное время.
- Но мы убежали от них, не так ли, мальчик? – он похлопал своего взмыленного жеребца по шее, а затем, соскочив с седла, передал поводья Роберту Декеру, солдату из роты Старбака
- Выгуляешь его немного, Роберт?
- С удовольствием, мистер Адам.
- Да, и не позволяй ему пока напиться. До тех пор, пока не остынет, – напутствовал Адам Декера, а затем объяснил дяде, что на рассвете он выехал из Кентервиля, рассчитывая встретить Легион на дороге.
- Я не мог вас найти, поэтому продолжал ехать, – весело рассказывал Адам. При ходьбе он слегка прихрамывал - следствие пули, полученной им в битве при Манассасе, но рана хорошо зажила, и хромота почти не была заметна.
Адам, в отличие от отца, Вашингтона Фалконера, находился в самой гуще схватки при Манассасе, хотя за несколько недель до этого его терзала неоднозначность моральной стороны войны, и он даже сомневался, сможет ли вообще принять участие в военных действиях.
После битвы, пока он поправлялся в Ричмонде, Адама повысили до звания майора, и он получил назначение в штаб генерала Джозефа Джонстона.
Генерал был одним из многих конфедератов, которые ошибочно считали, что Вашингтон Фалконер помог остановить неожиданную атаку северян на Манассас, и повышение сына, как и его назначение в штаб, являлось данью уважения отцу.
- Ты привез приказы? - в свою очередь спросил Адама Бёрд.
- Только себя собственной персоной, дядя. Слишком уж хорош этот день, чтобы торчать за бумагами у Джонстона, вот потому я и приехал. Хотя и совсем не ожидал вот этого, - Адам повернулся и прислушивался к ружейной стрельбе, доносившейся из дальнего леса.
Ружейный огонь теперь почти не затихал, хотя это и не было похоже на треск битвы. Напротив, это был методичный, механический звук, исходя из которого можно было предположить, что стороны обменивались выстрелами только потому, что от них этого ждали, а не пытаясь причинить друг другу урон.
- Что происходит? - спросил Адам.
Майор Таддеус Бёрд объяснил, что две группы янки перешли реку. Адам уже встретился с одной из вторгнувшихся групп, тогда как другая заняла высоту у острова Гаррисона.
Никто точно не был уверен, чего добивались янки своим двойным вторжением. Ранее казалось, что они пытаются захватить Лисберг, но всего лишь одна рота миссисипцев повернула вспять продвижение федералистов.
- Парень по фамилии Дафф, - рассказывал Адам Бёрду, - остановил мерзавцев. Выстроил своих ребят посреди пустого поля и обменивался с ними выстрелами, и черт меня подери, если они не удирали вверх по склону, как стадо испуганных овец! Рассказ о схватке Даффа обошел всю бригаду Эванса, наполнив их гордостью за несокрушимость южан.
Остатки батальона Даффа и сейчас оставались на том же месте, держа янки прижатыми к лесу на вершине утеса.
- Ты должен рассказать Джонстону о Даффе, - предложил Адаму Бёрд.
Но Адама, похоже, не интересовал героизм миссисипцев.
- А ты, дядя, что ты собираешься делать? - спросил он вместо этого.
- Ждать приказы, конечно же. Полагаю, Эванс не знает, куда нас послать, и ждет, чтобы понять, какая из группировок янки наиболее опасна. Как только это прояснится, мы пойдем и разобьем чьи-то головы.
Адам вздрогнул от тона своего дяди. Прежде чем присоединиться к Легиону и неожиданно стать старшим офицером, Таддеус Бёрд был школьным учителем, сардонически высмеивавшим как военное дело, так и саму войну, но одно сражение и несколько месяцев на должности командующего превратили дядю Адама в гораздо более мрачного человека.
При нем осталось его остроумие, но теперь оно приобрело грубоватый оттенок, признак того, по мнению Адам, как война изменила всё к худшему. Тем не менее, временами Адам гадал, неужели лишь он один осознает, как ожесточает и разрушает война всё, к чему прикасается.
Его товарищи, адъютанты в ставке армии, получали удовольствие от войны, рассматривая ее как спортивное соревнование, награду в котором получат самые рьяные игроки.
Адам миролюбиво выслушивал подобные напыщенные речи, зная, что любое проявление его настоящих взглядов будет встречено в лучшем случае с презрением, а в худшем - обвинением в малодушии и трусости.
Тем не менее, Адам не был трусом. Он просто верил, что война - это несчастье, порожденное глупостью и гордостью, поэтому он лишь исполнял свои обязанности, скрывая истинные чувства, и жаждал мира, хотя как долго он сможет выносить свое притворство и двуличие, он не знал.
- Будем надеяться, что ничью голову сегодня не разобьют, - сказал он дяде. - Слишком прекрасен этот день для убийств, - Адам обернулся, когда повар одиннадцатой роты снял котелок с огня.
- Это обед?
В полдень на обед был куш  [6]: тушеная говядина, свиной жир и кукурузный хлеб в сопровождении пюре из отварного картофеля и яблок.
В округе Лауден, где фермы были богаты урожаем, а солдат Конфедерации не так уж много, еда была в изобилии. В Кентервиле и Манассасе, по словам Адама, с припасами дела обстояли намного хуже.
- У них даже кофе закончился в прошлом месяце! Я думал, будет мятеж.
Потом он с напускным весельем выслушал рассказ Роберта Декера и Амоса Танни о замечательном набеге Старбака за кофе.
Они перешли реку ночью и отшагали пять миль через леса и поля, чтобы ограбить маркитантские склады на краю лагеря северян.
Восемь человек пошли вместе со Старбаком, и все восемь вернулись назад, единственным заметившим их северянином оказался сам маркитант, торговец, зарабатывающий себе на жизнь, продавая солдатские предметы роскоши. Маркитант, спавший среди своих товаров, поднял тревогу и выхватил револьвер.
- Бедняга, - сказал Адам.
- Бедняга? - Старбак был против проявления его другом жалости. - Да он пытался пристрелить нас!
- И что же ты сделал?
- Перерезал ему глотку, - ответил Старбак. - Видишь ли, не хотелось всполошить весь лагерь выстрелом.
Адама передернуло.
- Ты убил человека из-за каких-то кофейных зерен?
- Плюс немного виски и сушенных персиков, - с воодушевлением добавил Роберт Декер. - Тамошние газеты посчитали, что это были сочувствующие отступникам. Партизаны, вот как они нас назвали. Партизаны! Нас!
- А на следующий день мы продали десять фунтов кофе дозорным янки на другой стороне реки! - гордо добавил Амос Танни. Адам слегка улыбнулся, а затем отказался от предложенной ему кружки кофе, заявив, что предпочитает обычную воду.
Он сидел на земле и слегка морщился, когда переносил вес на свою раненную ногу. У него было такое же, как и у отца широкое лицо, небольшая квадратно подстриженная бородка и голубые глаза.
Это было лицо, как всегда думал Старбак, неподдельной честности, хотя казалось, что в эти дни Адам потерял свое прежнее чувство юмора, сменив его постоянной тревогу обо всех мировых проблемах. После трапезы двое друзей прошлись по краю луга на восток.
Сделанные из дерева и травы землянки Легиона все еще стояли на своих местах, выглядя, как покрытые дерном свинарники. Старбак, притворявшийся, что слушает рассказы своего друга о штабной жизни, на самом деле думал о том, как же ему нравилось жить в этих землянках.
Когда он ложился спать, то чувствовал себя как зверь в логове - надежно. Его старая спальня в Бостоне со стеновыми панелями из дуба и широкими сосновыми досками пола, газовыми покрывалами и внушительными книжными полками казалась теперь мечтой, чем-то из другой жизни.
- Удивительно, но мне нравится находиться в стесненных обстоятельствах, - вслух произнес он.