Сказки и были Безлюдных пространств

– Мой… не командир корабля, но морские справочники у нас тоже есть. А свод сигналов у нас в классе каждый пацан и без справочников знает. Так что не спорь. 
Гайку этот снисходительный тон царапнул. «Нет уж это ты не спорь», – хотела начать она, а Гулькин вдруг мигнул и сказал уже иначе, добрее: 
– Постой. Твой папа военный? 
– Конечно! Капитан третьего ранга. 
– Тогда он, вероятно, тебе объяснял военно-морской свод! А я говорю про международный… Военный я не знаю… 
– А я не знаю тот, который ты знаешь… Наверно, мы оба правильно говорим, только по-разному! – обрадовалась Гайка. 
– Вот и славно, что мы оба правы, – отозвался Гулькин. Но как-то рассеянно. И сразу перестал интересоваться Гайкой. Уложил флаг в ранец. Сейчас встанет и уйдет. 
– Я знаю, ты в четвертом «Б» учишься, – торопливо сказала Гайка. – А я в четвертом «А». 
– Да? Отчего же я тебя не знаю? 
– Потому что я только в этом году поступила… А я тебя знаю. То есть фамилию. Ты Гулькин, да? 
Тень прошла по Гулькину. На лице сменилось удивление, досада, желание эту досаду сдержать и напускное равнодушие. 
– Вовсе не Гулькин. Моя фамилия Носов. 
– Ой… значит, я ошиблась… – Гайка со стыдом поняла, что не просто ошиблась, а допустила опасный промах. Конечно, мальчишку называли Гулькиным, но это было прозвище. И видимо, оно ему не очень нравилось. – Я… это случайно… 
– Ничего, – снисходительно сказал Гулькин (то есть Носов). Поднялся и взял ранец. 
– Носов – это очень замечательная фамилия, – жалобно сообщила Гайка. 
– Что же в ней замечательного? Обыкновенная… 
– Ну, как же! Писатель такой. Который «Приключения Незнайки» сочинил! И «Незнайку на Луне»! Читал? 
– Читал, – безразлично отозвался Носов-Гулькин. – Это не самая интересная книжка про Луну, есть получше. 
«Какие же?» – хотела спросить Гайка. Но Гулькин (ой, Носов!) уже явно не был настроен на разговор. Надел ранец: 
– Ну, пока… – И зашагал к обрыву. Щуплый, ловкий, с желтой ниткой на пальце, у которого нет названия. Носки трепыхались у карманов, как белые крылышки. Над левым ухом торчала острая, будто сосулька, белая прядь. А вообще-то его прямые волосы падали вниз – на уши, на тонкую коричневую шею… 
«Вот так и уйдет», – с печалью подумала Гайка. Носов достиг обрыва и стал как бы погружаться в землю – это он, видимо, оказался на лесенке среди скал. Исчезли ноги, потом спина и ранец. И наконец скрылась белая голова. 
Гайка подумала и… тоже пошла к берегу. 
  
Утро Гулькина 
 
В начале сентября солнце встает в половине седьмого. Четвероклассник Носов, по прозвищу Гулькин и по имени Лесь, поднялся в то утро вместе с солнцем. 
Он умылся на дворе, под рукомойником, прибитым к ракушечной стене сарая. Вода остыла за ночь. Утренний воздух тоже покалывал кожу холодком. Но это был непрочный холодок – вот подымется солнце повыше, и опять разольется привычный зной. 
В сарае тяжело и ритмично стукал механизм. Лесь поднял глаза. Отражатель (похожий на маленькую спутниковую антенну) был повернут к солнцу. На черной коробочке «инкубатора» дрожал оранжевый блик. Все точно, все как полагается. 
Лесь вскочил на конуру, в которой обитал старый ленивый Пират – ровесник Леся. Пират, не просыпаясь, постучал хвостом о стенки конуры. Лесь встал на цыпочки и увидел над забором солнце. Сквозь листья винограда оно светило, как золотисто-малиновая звезда. Капли на ресницах еще не высохли и разбивали пространство на радужные осколки – словно смотришь сквозь крошечные стеклянные кубики. 
– Лесь! Ты уже на ногах! Даже будить не пришлось. Вот чудеса… – Это мама. Она хлопотала у садового столика с портативной газовой плиткой. – В чем причина? 
Лесь не знал причины. 
– Кто рано встает, тому Бог подает, – нашелся он. Это были слова бабушки, к которой он летом ездил в Белокаменку. 
– Ну, тогда иди к столу. Бог подает тебе кашу… А может, ты наконец решил сделать зарядку? 
Лесь проворно устроился за столом: 
– Видишь, я уже умылся, а после умывания какая зарядка… 
– По-моему, ты лентяй. 
– Ну и пусть… А зато я послушно ем манную кашу. Все ее ненавидят, а я – без всякого отвращения. 
– Ты ешь варенье с примесью манной каши… – Мама отодвинула трехлитровую темно-красную банку. – Ну вот, закапал себя, чучело! Не забудь смыть, а то рубашка прилипнет. 
– Непременно… – Лесь мизинцем снял с ребристой, кофейного цвета груди вишневую каплю. Облизал палец. – Ой, мама, а рубашку-то сегодня надо белую! И белые носочки. Потому что сегодня к нам в класс какие-то гости придут! На четвертый урок. 
– Воображаю, на что будут похожи ваши рубашки к этому уроку… 
– Нет, мы обещали Оксане Тарасовне сохранить на весь день парадную внешность… Оксана Тарасовна еще говорила, что хорошо бы черные галстучки. Такие… – Лесь провел рукой по груди вниз, – или такие, бабочкой. – И он чиркнул пальцами у ямки под горлом. – Но все мальчишки сказали, что это уж фигушки. 
– Ну и напрасно. Могли хотя бы час или два выглядеть как приличные люди. 
Лесь задумчиво поскреб подбородок: 
– Думаешь, черная бабочка была бы мне к лицу? 
– По крайней мере вреда не принесла бы… А вот очки точно были бы к лицу. А главное – полезны. 
Лесь затуманился. 
– Чего теперь говорить, раз кокнулись… Да у меня уже все выправилось! 
– Не знаю, все ли. И надо ведь закрепить… Ты ужасно легкомысленный, Лесь. 
– Нет, я не ужасно. В меру… Спасибо! – Он выбрался из-за стола. У рукомойника смыл с груди и подбородка следы варенья. И через минуту, уже в белой рубашке, надевал ранец. Потом умело закатал до локтей рукава. 
– Надень-ка другие штаны. Эти мятые и все в пыли. 
– Ну и пусть. Зато у них карманы удобные. 
– Чтобы складывать все, что отыщешь на свалках. 
– Ну, естественно, – согласился Лесь. – Мама, скажи Це-це, чтобы ничего не трогала у меня на столе… 
– Лось! Ты опять? Почему ты так называешь свою… почти родную тетю?! 
– А как ее называть? Полное имя говорить – язык вывихнешь. А «тетя Цеца» – вообще смешно, такого имени даже и не бывает. И она не тетя, а дама… 
– Лесь, ты дождешься… 
– А что я сказал? – Лесь изобразил вежливое недоумение. 
– Она – наше спасение. Я целый день на работе, дяди Симы неделями нет дома, а она… Смотри, сегодня ни свет ни заря уже отправилась на рынок. 
– Вот и хорошо. А меня пусть не воспитывает… Каждый раз, как приду, она будто случайно мне поясницу щупает – не сырые ли плавки. «Лесик, ты опять купался без спросу? Я умру от беспокойства…» 
– Потому что волнуется за тебя. Она тебя любит… И ты должен ее любить, раз вы с дядей Симой такие друзья. Она же его родная сестра! 
– Ну, я и люблю… официально. – Лесь хитро сложил рот «восьмеркой»: один край нижней губы – вверх, другой – вниз, и верхняя губа – так же. – А имущество мое пусть она не трогает. У меня все разложено как надо, а она… 
– Да она и не входит к тебе в комнату. Потому что отчаянно боится твоего желтого зверя. 
Лесь растянул губы в улыбке: 
– Вот и славно… Мам, а когда дядя Сима приедет? 
– Не знаю, он обещал позвонить мне на почту… Зачем ты толкаешь носки в карманы? Не смей! 
Но Лесь затолкал. Взял сандалии и похлопал их друг о дружку. 
– Ну что ты за чудо-юдо непутевое, – жалобно сказала мама. – Почему до школы надо топать босиком? 
– Берегу сандалеты. На одной уже подошва отстает. 
– У тебя же есть почти новые кеды. 
– А сандалии должны дожить до двадцать первого числа! 
– Ты весь оброс приметами, как неграмотная бабка. 
– Вовсе не как бабка! У меня к приметам научный подход… Ну, я пошел! 
– А почему ты сегодня так рано? 
– С Витькой поиграю подольше… 
Лесь крутанулся на босой пятке, глянул на повернутый к солнцу отражатель и скрылся за калиткой. 
Тропинка, что вела от калитки вниз, к Шлюпочному проезду, была похожа на пологую лесенку. Прыгала по отшлифованным подошвами камням.