Выживающий

Прошипев проклятье, мальчик пнул тварь прямо в гадкое мёртвое лицо.
Бродить снаружи днём было постоянной игрой со смертью, тем более с подобной ношей, но Бас знал, что он всё ещё может спасти драгоценное укрытие от обнаружения, если будет действовать быстро. Чем больше времени он даст зеленокожим, чтоб проснуться, тем в большей опасности окажется.
С хрипом мальчик заставил своё болящее, измождённое тело встать на ноги и занялся мрачной, внушающей ужас работой.
Грузовой поезд заскрежетал и медленно остановился на следующий день после отправления, в полдень. При торможении железные стены крошечной каморки Баса так тряслись, что он был уверен, что поезд развалится. Вместо этого после того, что казалось вечностью, скрежет металла о металл прекратился и состав, дёрнувшись последний раз, остановился.
Бас, неготовый к этому, закричал и врезался в стену, зашибив голову. Он сел, потирая ушибленное место, и попытался сдержать слёзы.
Неряшливый подросток в оранжевом комбинезоне грузчика пришёл за ним спустя несколько минут после остановки двигателей массивного транспорта.
— Станция Арко, — прохрипел он через дым тлеющей палочки лхо. — Те выходить здесь, червяк. Руки в ноги и пошёл отсюда.
Бас встал на трясущиеся ноги, поднял сумку и пошёл за юным грузчиком и оставляемым им следом из жёлтого удушливого дыма к ближайшей рампе. И лишь робко спросил, когда шли:
— Почему ты назвал меня червяком?
Бас даже не обиделся. Он не привык к оскорблениям — в его жизни просто не было для них места. Мальчик просто не понимал. До этого ему никогда не давали прозвищ. Он всегда был молодым хозяином.
Грузчик фыркнул. И через левое плечо сказал:
— Глянь на себя, червяк. Мелкий, бледный и жирный. Мягкий и извивающийся. На тебе так и написано, что богатенький. Я слыхал о тебе. Поделом тебе, и всем таким как ты. Заслужил всё, что с тобой случилось.
Бас этого не понимал. Он не был богат — богатым был отец. И ничего не сделал плохого. Внезапно снова выступили слёзы и сдавило горло. Грузчик ненавидит его, осознал мальчик. Почему? Что Бас ему сделал плохого? Прежде чем он успел спросить, они уже дошли до пассажирской сходни по левому борту поезда. Грузчик шагнул вбок и толкнул Баса вперёд. После темноты внутренностей громадного поезда свет снаружи был ослепительно ярким. И резко ударил по глазам. Солнце сияло, а небо было настолько голубым, что казалось, будто оно волнуется как море.
Пока глаза привыкали, он смотрел украдкой в низ длинной рампы, переходящей в рокритовую ширь погрузочной платформы. За ней, вдалеке на севере, возвышались сияющие стальные башни большого города, мерцающие в дымке.
Улей Новый Каэдон.
Новый дом, несомненно. Один из клерков упомянул это название. Отсюда город выглядел чудесно. Бас прочёл об огромных городах-ульях Империума в одном из отцовских справочников. Улицы, изобилующие разными людьми, которые работают и живут вместе, сплочённо, питая замечательный механизм — Империум Человека. Несмотря на страх, мальчик почувствовал жгучее волнение. На что же это будет похоже — жить в этом месте, так сильно не похожем на тихое уединение особняка? Для каких великих свершений он явился сюда?
Законтрактованные рабочие и безмозглые сервиторы уже выгружали ящики из других вагонов на раскалённую от солнца платформу. Вооружённые люди с лицами, скрытыми чёрными визорами, пинками и ударами выстраивали новоприбывших рабов в колонны. Кто-то, скрытый от Баса рядами рабов, лающим голосом выкрикивал список правил, нарушение которых повлечёт за собой ужасное телесное наказание.
— Давай, топай вперёд, — злобно сказал грузчик позади Баса. — Займись своими делами, червяк. Кое-кто уже тебя поджидает.
Бас снова оглядел платформу. Он никогда не встречал деда по материнской линии. Мать, холодная и сдержанная даже в лучшие времена, о своём отце никогда не упоминала. И мальчик не заметил никого, кого бы он уже не увидел.
От толчка в спину он сделал первый шаг вниз по сходне. Оцепенев, Бас позволил ногам вести его вперёд, шаг за шагом. Сумка крепко зажата в руках, глаза всё ещё ищут деда в панике и замешательстве.
— Импиратар памаги тебе, червяк. Вон тот паскудный ублюдок ждёт тебя.
Бас обернулся, но грузчик уже топал обратно, в полумрак вагона. Вновь посмотрев не платформу, мальчик наконец увидел человека, которого не заметил раньше, потому что тот не двигался и не таскал коробки, сумки, ящики или свёртки. Это был мужчина, и он стоял в тени старого зелёного грузового контейнера, прислонившись спиной к изъеденной ржавчиной стенке.
Бас не мог хорошо разглядеть его в густой, чёрной тени, но по коже всё равно побежали мурашки. Холодная рука ужаса сжала сердце. Он замедлил шаг и хотел уже идти назад, но куда? В тёмную железную клетушку, кишащую вшами? И снова пошёл вперёд.
Когда мальчик добрался до платформы, он вздрогнул и взглянул вниз, удивлённый, что уже прошёл всю рампу. Деваться некуда. Нужно держаться. Трясущиеся ноги несли его вперёд, к зелёному контейнеру. И в пяти метрах от него голос, похожий на каменный скрежет, сказал: «А ты не спешил, пацан. Ты что, так же слаб умом, как и телом?»
Никакого знакомства, никакой вежливости.
— Не отставай, — сказал мужчина, отходя от контейнера. — И молчи.
И когда тот вышел на яркий свет и Бас впервые хорошо его разглядел, то не смог сдержаться и заскулил. Тёплая влага разлилась в паху, и брюки намокли. Старик, не слыша шагов, обернулся. Глянул на это жалкое зрелище, и презрение исказило страшное лицо.
— Чёртов трон, — прошипел старик. — Если в тебе и есть моя кровь, то самую малость!
Бас замер на месте и смотрел — губы дрожат, руки трясутся. Этот человек не может быть маминым отцом. Это какая-то ошибка. Мама была красивой и утончённой. Холодной, честно говоря, но всё же женщиной, которую он любил и восхищался которой больше всех. Он отчаянно пытался найти в незнакомце перед собой хоть какое-то сходство с матерью.
Если оно там и было, то глубоко погребённое под шрамами и морщинистой кожей.
Мужчина перед Басом был стар — не меньше семидесяти — но очень мускулистый для своего возраста. Едва ли в нём была хоть унция жира. Вены торчали на твёрдых руках и плечах, поднимаясь по шее к вискам бритой головы. У старика была средней длины борода, неровная и неухоженная, а на шее висела серебряная цепочка с двумя металлическими пластинками на ней. Одежда была оливково-зелёной — и пропитанная потом рубашка, и старые потрёпанные брюки, а ботинки, которые больше никто не назвал бы чёрными — ободранными и грязными.
Но всё же худшее — то, что надолго приковало взгляд Баса — была огромная воронка недостающей плоти на месте правой щеки. Это было чудовищно. Оставшиеся ткани были такими тонкими, что мальчик мог различить под ними сжатые от ярости зубы.
Старик заметил, куда смотрит Бас.
— Думаешь, я страшный, пацан? — сказал он. — Однажды я расскажу тебе о кошмарах.
При этих словах взгляд его стал отстранённым и странным. В этот миг старик казался внезапно человечным, в чём-то даже уязвимым — человек со своими, вполне реальными страхами. Но это было всего мгновение. Оно прошло. И твёрдый, холодный взгляд, полный презрения, вернулся, такой же сильный как раньше.
— Солнце высушит твои брюки, — сказал, разворачиваясь, старик — но от стыда, если он у тебя остался, не избавит. Он вновь зашагал к юго-западному углу платформы, где вниз спускалась ещё одна широкая рампа. И только сейчас Бас заметил, что старик явно хромает на правую ногу, а при каждом шаге слышен глухой металлический скрежет.
— Не отставай, пацан, — крикнул он. — Не отставай или я, Императором клянусь, брошу тебя здесь.
Бас заторопился за дедом и подошёл достаточно близко, чтобы услышать, как тот бормочет: «Я это всё, что у тебя есть, бедный маленький ублюдок. Трон помоги нам обоим.»