Ночь в «Восточном экспрессе»

На мгновение она остановилась и посмотрела на Адель.
– Вы с Джеком Моллоем.
Это прозвучало скорее как обвинение, а не вопрос.
Адель нахмурилась, не совсем понимая, нужно это подтверждать или отрицать, но улики были против нее. Внутри у нее похолодело. Может, эта девушка подруга жены Джека? Маловероятно, если судить по словам Моллоя, Розамунда была изысканнейшей из женщин, а эта девица имела довольно неряшливый вид, на ней была слишком узкая прямая юбка и туфли на очень высоких каблуках.
– Да, – ответила Адель, потом добавила: – Он консультирует меня по деловым вопросам.
Голос у нее сделался оправдывающимся. И виноватым.
Девушка с головы до пят окинула ее подозрительным взглядом.
– Он – чудовище. Вы это знаете?
Адель покачала головой. Она вообще очень слабо представляла, кто такой Джек.
– Ему на всех и на все наплевать. Он не знает, что такое давать. – Девушка возмущенно тряхнула головой. – Только брать.
– О!
Весьма удивительная информация.
На мгновение девушка, похоже, смягчилась, и Адель увидела в ее глазах что-то похожее на жалость. Девушка коснулась ее руки, ее ирландский акцент смягчился.
– Просто будь осторожна, дорогая, вот и все. Не жди от него ничего и не разочаруешься. Честно говоря, я на твоем месте ушла бы сейчас, пока ты можешь.
И она быстро зашагала по Дин-стрит, прежде чем Адель смогла задать ей какие-то вопросы. Она не знала, предостерегала ее девушка, исходя из личного опыта или из наблюдений. Адель словно получила удар в солнечное сплетение. Последние слова девушки были вроде бы пронизаны искренним сочувствием. Что она имела в виду? Неужели Джек мошенник? И собирается выманить у нее деньги? Или настроен на что-то более зловещее? Адель поежилась в прохладном вечернем воздухе.
Вспоминая потом этот момент, Адель думала, что ей следовало пойти на поиски гостиницы тогда же и там же, но дверь так и осталась открытой, и Адель посчитала, что нужно хотя бы попрощаться. И в любом случае эта ирландская девица показалась ей немного не в себе. Возможно, когда-то Джек отверг ее приставания? Не похожа она на девушку, которая спокойно воспринимает отказ.
Спотыкаясь, Адель спустилась вниз. Настроение у нее начало портиться, как бывает, когда ты пил, а потом вдруг перестал. Помещение показалось ей еще более темным и многолюдным. Музыка звучала громче, в воздухе висел дым.
– А я думал, ты от меня сбежала.
В глазах Джека появился блеск, которого не было за ленчем, и Адель поняла, что он очень пьян, пьянее, чем она, хотя, вероятно, он к этому привык. На секунду Адель с ужасом подумала, что ему и хотелось, чтобы она сбежала, что он не хочет ее присутствия здесь, что теперь, когда он среди своих богемных друзей, она мешает ему. И это заставило Адель осознать, как сильно она хочет его одобрения, значить что-то для него и принадлежать к этому миру.
Затем он как будто смягчился, притянул Адель к себе. Наклонился к ней и коснулся губами ее губ.
Если бы он этого не сделал, у нее, возможно, хватило бы здравого смысла спастись бегством, но в том поцелуе заключался целый мир. Адель прижалась к Джеку, и он запустил пальцы в ее волосы. Никто не обратил на них внимания.
Мир Адели встал с ног на голову, но мир этих людей, казалось, остался в том же положении.
Джек отвел Адель в свою квартиру, которая находилась всего через две улицы, над итальянским кафе. Из дверей лилась музыка: работал музыкальный автомат, группа молодых людей в кожаных куртках околачивалась на тротуаре. Они поздоровались с Джеком, когда он проходил мимо них.
Адель удивилась порядку в квартире. Она ожидала хаоса и пышности, но помещение оказалось в высшей степени аскетическим. Подъемные окна в гостиной были занавешены длинными бархатными шторами. Из мебели – только диван, занимавший целиком одну стену, очень низкий стол, на котором лежали книги по искусству и каталоги аукционов, и рабочий стол Джека. Все было очень аккуратным и упорядоченным, все имело свое место.
– Это просто жилье, где я могу приклонить голову, – пояснил Джек, – и вести переписку. Я никогда не привожу сюда клиентов.
«А как насчет женщин?» – подумала Адель, и он понял, о чем именно она думает, потому что засмеялся. Алкоголь выветривался, и Адель занервничала, не зная толком, как себя вести. Бога ради, что она здесь делает? Для такого мужчины, как Джек, ее появление в этой квартире означает только одно, а она была далека от того, чтобы уступить.
– Прости, – сказала Адель. – Мне нужно идти…
– Чепуха, – ответил Джек. – Последний поезд давно ушел, и слишком поздно начинать стучаться в чужие двери – люди только заподозрят худшее.
– Я могу найти гостиницу.
Она все же находилась в Вест-Энде и была уверена, что сумеет сочинить историю, которая вызовет скорее сочувствие, нежели подозрение, пока человек не почувствует, что от нее пахнет перегаром. У Адели был вид приличной женщины.
А потом Джек протянул руку и провел пальцами по ключице Адели.
– Я хочу тебя, – сказал он.
Адель откинула голову. Он нежно касался ее шеи, большим пальцем провел по тому месту, где бился ее пульс.
– Я не могу.
– Почему нет?
– Это нехорошо.
– Кто узнает?
«Все, – подумала она. – Все, кто был сегодня днем у Симоны». Адель видела понимающие взгляды, когда они уходили. Она вспомнила девушку-ирландку и ее предостережение: «Просто будь осторожна, дорогая, вот и все».
Джек шагнул ближе. Запах его одеколона окутал Адель.
– Никто не узнает. Разве что кто-то окажется в этой комнате, наблюдая за нами. Это просто предположение.
Он стал целовать ее в шею. Адель почувствовала, что вся переливается светом, словно кожа ее покрыта блестящей чешуей. К своему смятению, Адель издала звук, что-то среднее между вздохом и стоном.
– Именно этого ты хочешь, – прошептал он.
– Я знаю…
– Ты пожалеешь, если не согласишься. Ты всегда будешь гадать…
Адель знала, что он ею манипулирует. Знала: он понимает женщин настолько хорошо, что может играть на их слабых струнках, апеллировать к их сокровеннейшим желаниям. Адель знала, что уступка станет глупостью. Но никто никогда не вызывал у нее таких ощущений, как сейчас Джек.
А потом он отстранился. Отодвинулся от нее. Опустил руки.
– Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать против твоей воли.
Подошел к проигрывателю в углу комнаты. Выбрал долгоиграющую пластинку, вынул черный диск из конверта.
Адель охватило ужасное чувство. Чувство холода, оставленности.
Она пересекла комнату и забрала у Джека диск. Снова обняла Джека за шею и нагнула его голову к себе для поцелуя. И в этот момент Адель почувствовала, как рушатся ее брачные обеты. Все слова, которые она произнесла в тот день десять лет назад, стоя на коленях перед алтарем в белом атласном платье, перестали что-либо значить. Она не думала ни об Уильяме, лежавшем в их постели в Шеллоуфорде, ни о сыновьях, сладко спавших в общей школьной спальне, ни о том, чем может обернуться для них ее измена.
Она думала только о себе.
Проснувшись на следующее утро, Адель дрожала, хотя в комнате было тепло и она была полностью укрыта розовым шелковым одеялом на гагачьем пуху. Адель подумала, что, наверное, это от шока – своим поступком она нанесла телу и разуму травму. Сочившийся сквозь шторы свет напомнил Адели, что наступил новый день, первый день ее жизни прелюбодейки. Ее затошнило от страха и чувства вины, и излишков выпитого: защитное действие алкоголя закончилось, оставив Адель уязвимой и беззащитной.
Она посмотрела на спящего рядом человека и спросила себя, как могла она так сознательно всем рисковать. Своим браком, порядочностью, рассудком. Помимо всего прочего, она ничего не знала об этом человеке, кроме того, что он пожелал ей рассказать. У нее вообще не было доказательств, что все его заявления – правда. Как знать, может быть, и квартира-то ему не принадлежала. Он мог быть сумасшедшим, убийцей. Может, он охотится на таких, как она, женщин, сбивая их с толку своим несомненным обаянием, а потом шантажирует? Адель представила, как взгляд, показавшийся ей столь чарующим, делается жестким, когда он требует у нее денег перед уходом, денег за свое молчание. Шантаж респектабельной докторши. Как легко…